Страница 17 из 35
Только приложив когда-то к груди своего первенца, она испытала такое же счастье, когда взяла и стала перелистывать свою первую книжку.
Другим приятным событием стало приобретение Клекотков. Брат Павел, как и ожидалось, быстро прокутил имение, и оно было выставлено на торги. И вот её любимые Клекотки, родной уголок, где прошли лучшие дни её детства, должны были уйти в чужие руки! Она больше никогда не пройдёт по знакомому саду, не вступит в дом, где каждый уголок был наполнен воспоминаниями . "Клекотки мне дороги так же, как тебе твой донской хутор", - горячо объясняла она мужу. Купить бы его! Купить, стать владелицей имения и жить в деревне, как Антон Павлович.
Но у Авиловых не было таких денег. Однако, к её радости, мужу понравилась мысль стать помещиком, и он загорелся. Покупка имения без земли, давно сданной в аренду, только дом и сад, не могла быть очень дорогой. За такое имение дорого не запросят. Пылкие уговоры жены, собственные соображения, - и, о чудо! - уж достал денег. Помочь предлагали Худековы, но одолжаться у богатых родственников он не пожелал и взял ссуду в банке. Лидия Алексеевна никогда не вникала в денежные дела мужа. Как выяснилось впоследствии, кое-что у него было накоплено "про чёрный день", что сильно пригодилось семье.
В конце концов они купили Клекотки! Счастливые хлопоты, наполнившие жизнь, немного утишили душевную боль.
15. Н е ч а я н н а я в с т р е ч а
Авиловы довольно часто бывали в театрах, не пропуская ни одной премьеры, но муж предпочитал музыкальные спектакли, скучая в драме. Поехать в Апраксин театр на Фонтанке, где давала спектакли труппа Литературно-артистического кружка, он не пожелал, и Лидия Алексеевна отправилась одна. У неё был особый интерес: там был назначен бенефис московской знаменитости Яворской, а до чуткого уха "антоновки" уже дошёл слух об увлечении Чехова этой актрисой.
Шла "Принцесса Грёза", переводная пьеса Ростана. Удобно устроившись в кресле и достав из сумочки бинокль, Лидия Алексеевна принялась обозревать зал. Внезапно в боковой ложе возле сцены она увидела Чехова! Он сидел между четой Сувориных, что выглядело забавно: папа Суворин, маман Суворина, а посередине их детище Антон Павлович. Она бессильно опустила бинокль. Чехов в Петербурге!..
Внезапно он повернул голову в её сторону, заметил её и... отвернулся! Обидно и смешно. Отвернулся от обожательница, не зная, что та уже излечилась от своей склонности. Интересно, при нём ли сейчас её брелок? Жаль, он не знает, что она уже почти выздоровела, что прежней власти над нею у него уже нет. Она теперь - писательница Л.Авилова, а не какая-то чехистка-антоновка. Так пусть не отворачивается.
"Принцессы Грёзы" и всего, что происходило на сцене, она не заметила, но Яворскую разглядела. Очень недурненькая и молодая, но грубый, неприятный голос и развязанные манеры. Значит, ему нравятся такие женщины?
В антракте, ещё не зная, на что решиться, она пошла в фойе. Чехова нигде не было видно. Уйти? Это было бы разумнеё всего, но у неё не хватило сил. Третий звонок позвал в зал. Она поспешила на место и, спускаясь вниз, в опустевшем коридоре заметила Чехова. Он стоял возле двери в ложу Суворина.
Увидев её, он быстро подошёл и молча взял её за руку. Они взглянули друг на друга.
- Пьеса скучная, - сказал он. - Вы согласны? Не стоит смотреть её до конца. Я бы проводил вас домой. Ведь вы одна?
Освободив руку, она сухо возразила:
- Пожалуйста, не беспокойтесь. Если вы уйдёте, то огорчите Сувориных.
О, как она гордилась собой в тот миг! Неприступна и равнодушна.
- Вы сердитесь, - нахмурился он. - Но где и когда я мог бы с вами поговорить? Это необходимо.
- И вы находите, что самое удобное место для разговора на улице под снегом и дождём?
Погода и в самом деле стояла ужасная - одна из слякотных петербургских оттепелей посреди зимы.
- Так скажите, где, когда? - настаивал он.
Тут из ложи выглянул Суворин, ища Чехова.
- Видите, вас ищут, - кивнула она. - Идите скорей на ваше место. - И, довольная собой, быстро пошла прочь.
Пусть знает, что больше не властен над ней. Она выздоровела совсем и окончательно. В театре ей больше делать нечего. И она торопливо направилась к вешалке за своей ротондой.
На улице шёл снег с дождём; ветер, налетая, рвал одежду. В Фонтанке беспокойно зыбилась чёрная вода.
- Свезу? - предложил дежуривший у театрального подъезда извозчик.
Она, поколебавшись, прошла мимо. Домой идти не хотелось, да и не ждали её так рано, пришлось бы объясняться.
- Боже, до чего я несчастна! - твердила она.- Кто навязал мне эту дурацкую любовь! Зачем я так говорила с ним? Когда я теперь опять увижу его? А ведь он хотел со мной поговорить. О чём? О чём-то крайне необходимом. Я вела себя глупо и снова обидела его. Вот теперь он видит моё пустое место, и ему тяжело... Или нет? Забыв про меня, глядит на Яворскую?
Она долго кружила по улицам и переулкам, не думая о ветре, ночи, снеге и промоченных ногах. И не боялась! Места вокруг Апраксина двора и сейчас пустынны. Или в Петербурге конца девятнадцатого века ночью было безопасно?
У неё теплилась надежда, что Антон Павлович напишет либо нанесёт визит Наде. Он не сделал ни того ни другого, но через неделю Надежда Алексеевна где-то встретила его и успела похвастать, что у Лиды вышла книжка. Он выразил желание иметь её. Лидия Алексеевна обрадовалась: значит, его интерес к ней не иссяк. Возможно, он скучает в плену у Сувориных и хочет новой встречи.
Тут из газет стало известно о шумном "обеде беллетристов" в ресторане Донона, на котором присутствовали все литературные знаменитости, в том числе он; потом о театральной премьере "Муравейник" - и опять главным светилом выступал он. Скучать ему было недосуг. Она рассердилась, и лишь убеждения сестры понудили её наконец отправить в Эртелев переулок, где он жил, пакет с книжкой и сухим сопроводительным письмом. Свою книгу она надписала так: "Гордому мастеру от подмастерья. Л.Авилова 12 января 1896 г."
В ответ она получила письмо . "Многоуважаемая Лидия Алексеевна, я должен был неожиданно уехать из Петербурга - к великому моему сожалению. Узнав от Надежды Алексеевны, что Вы издали книгу, я собрался, было, к Вам, чтобы получить Ваше детище из собственных Ваших рук, но судьба решила иначе: я опять на лоне природы.
"Книжку Вашу получил в день отъезда. Прочесть её ещё не успел и потому могу говорить только о её внешности: издана она очень мило и выглядит симпатично. После 20-25-ого, кажется, я опять поеду в Петербург и тогда явлюсь к Вам, а пока позвольте пожелать всего хорошего. Почему Вы назвали меня гордым мастером? Горды только индюки. Гордому мастеру чертовски холодно. Мороз 20 градусов. Ваш Чехов."
Наверно, более "гордого мастера" его позабавило то, что себя она назвала подмастерьем: мол, из одного цеха.
Состоялась ли обещанная встреча мастера и подмастерья, неизвестно. Возможно, и состоялась, потому что письмо с отзывом о сборнике отсутствует. Возможна случайная встреча в какой-нибудь редакции. Скорее всего, отзывом она осталась недовольна, а встреча закончилась ничем. Переписка и всякие контакты снова надолго оборвались.
16. М а с к а р а д
Маскарад, на который Лидию Алексеевну привёз брат, имел место в театре Суворина осенью 1896 г., незадолго до премьеры "Чайки" на Александринской сцене.
- Ты не бросай меня одну, - просила она брата, когда они подъезжали к театру. - С непривычки мне будет жутко.
Гостивший у Авиловых москвич Алёша легкомысленно пообещал сестре служить надёжной опорой.