Страница 72 из 217
— Куда направляетесь, коллега? — ехидно спросил он.
— В управление гербовых сборов, — ответила она. — Что это за тон?
Пико сменил тон на почтительный и сказал, что он уже подумал, не идет ли коллега с докладом к министру юстиции или к президенту верховного суда. Беатрис вспыхнула и пустилась в горячие рассуждения по поводу женского равноправия — последнее время эта тема стала ее занимать.
— Конечно, — горячилась она, — разве девушка может вести какую-то самостоятельную работу, еще бы! Она ведь только для того и создана, чтобы записывать гениальные мужские мысли и стучать на машинке! И глупости это, что женский ум неприспособлен к юриспруденции, вот я тебя познакомлю с помощницей моего шефа — она сейчас в отпуске, — и посмотрим, что от тебя останется после разговора с ней…
— Да погоди, я ведь не о том, — посмеиваясь, успокаивал ее Пико. — Я не доказываю, что женщины созданы как-то иначе, а говорю только, что они иначе воспитаны, — этим все и объясняется. Если хочешь знать, никто больше вас самих не виноват в вашем положении…
— На нас смотрят как на игрушку! Ты хоть когда-нибудь видел в обществе, чтобы кто-то вдруг заговорил с девушкой на серьезную тему?
— А что ты называешь серьезной темой? Политику?
— Хотя бы политику!
Пико расхохотался.
— Да ведь ты сама терпеть ее не можешь! Тебе непонятно, почему девушкам редко доверяют ответственную работу. Вот тебе и ответ: потому что они так же легкомысленны, как и ты.
— Это я легкомысленна? — со зловещим спокойствием переспросила Беатрис.
— Именно ты. Ты сама не знаешь, что говоришь. Сейчас тебе взбрело на ум разыгрывать из себя синий чулок, но ведь эта роль так же тебе подходит, как френч-канкан — старой монахине.
— Это я — старая монахиня?
— Ну нет, но и юриспруденция это тоже не френч-канкан — нужно уметь понимать юмор.
— Прежде всего нужно уметь острить!
— Ладно, придется взять у тебя пару уроков. Нет, ты понимаешь, ведь это просто феноменально — вдруг взять и встретить Мимозу Альварадо, бегущую с бумагами под мышкой. И еще куда — в управление гербовых сборов!
— Знаешь, сам ты мимоза! — окончательно возмутившись, вспыхнула Беатрис и пошла прочь.
Пико поймал ее за локоть:
— Не сердись, ну чего фыркаешь, Дорита, вот как раз лишнее доказательство, что ты и есть мимоза. Ты ведь страшная недотрога, я тебя знаю хотя бы по клубу. Тебя уже не шокирует, когда приходится стоять в очереди перед кассой?
— Нет! Мне пора, Пико. До какого часа принимают в управлении?
— Сейчас что, четыре? Еще успеешь. Зайдем-ка на полчасика в «Гэйлордс», угощу коктейлем. Я сегодня богатый, мне заплатили гонорар за рецензию. Идем?
— Ну-у что ты… — протянула Беатрис.
— Ага! — с торжеством воскликнул Пико. — Из-под маски деловой женщины опять выглядывает воспитанница конвента. Что ты теперь скажешь?
— Помилуй, уж не думаешь ли ты, что я боюсь зайти в бар?
— Конечно, боишься.
— Ничего подобного, просто мне некогда — не успею с этим. — Она взмахнула папкой.
— О, только поэтому, — ехидно заметил Пико. — А вообще-то ты, конечно, можешь запросто войти в бар…
— Разумеется.
— Заказать коктейль, да?
— Да, представь себе, и заказать коктейль.
— Болтушка ты, самая настоящая чарлатана. Может, и вытянуть его у стойки, через соломинку?
— Именно, мой Пико, через соломинку, — задрав нос, с уничтожающим видом сказала Беатрис.
— И когда же это случится, моя Дорита?
— Когда я захочу. Есть возражения?
— Ну, если через пять лет, то вполне возможно. Не спорю, на спорю.
— О нет, не через пять лет, гораздо раньше. Хочешь — в течение ближайшего месяца, на пари?
— Ставлю коробку лучших конфет от «Бонафиде» против пачки американских сигарет. Ты только не вздумай отправиться в какое-нибудь кафе! Мы говорили о настоящем ресторане.
— Я поняла, мой Пико. Я зайду именно сюда, — кивнула она через улицу, — в этот самый «Гэйлордс». Ты доволен?
— Я буду доволен, когда буду курить твои сигареты. Только смотри, чтобы это были настоящие импортные, а не «made in Avellaneda»! Договорились? Ну, идем, я тебя провожу до угла. Мне тоже в ту сторону. Ты где обычно обедаешь, Дорита?
— Обычно в «Хижине», напротив кинематографа «Астор». Знаешь?
— Еще бы, я тоже забегаю туда, когда приходится мотаться по центру. Когда-нибудь ты меня там увидишь.
— Буду жить этой надеждой, мой Пико.
Письмо от Линды пришло в конце января, когда Беба уже совсем измучилась невидимой, неощутимой и тем не менее совершенно реальной отчужденностью, возникшей между ней и Жераром после новогоднего вечера. Внешне они оставались образцовой супружеской парой, за месяц Жерар ни разу не поехал в столицу без Бебы, часто катался с ней верхом, предупреждал любое ее желание и вообще был тем, что принято называть идеальным мужем. И все же она видела, что это было лишь маской, хотя бы безукоризненно пригнанной, но маской.
Мысль о том, что между ними нет взаимной любви, не покидавшая Бебу даже в моменты близости, в конце концов измучила ее настолько, что она начала желать любого исхода, любого, какого бы то ни было. Уйти она не могла — для этого она была слишком аргентинкой: аргентинская женщина может бросить мужа ради любимого, но никогда не бросит любимого из-за обиды, из чувства оскорбленной гордости. Беба знала, что не расстанется с Херардо, но и продолжать эти пронизанные ложью отношения становилось с каждым днем все тяжелее.
Поэтому письмо от Линды явилось для нее прямо подарком судьба — каким-то решением, хотя бы временным. Бывшая товарка по комнате в «отеле» доньи Мерседес, видимо, обзавелась деньгами и теперь приглашала подругу погостить у нее до осени, кстати и посмотреть знаменитый карнавал, ради которого в столицу Бразилии съезжаются в феврале тысячи туристов из всех стран.
Поеду, решила Беба, дочитав письмо. Обязательно поеду и пробуду как можно дольше. Впрочем нет. Сначала она скажет Херардо о полученном приглашении; если он начнет протестовать, то поездка не состоится…
Она долго не решалась начать разговор о письме. Вспомнил о нем сам Херардо — на следующее утро, за завтраком.
— Что это за конверт я видел вечером у тебя в комнате? — спросил он, скармливая Макбету поджаренный ломтик хлеба. — Какой-то необычный, с желто-зеленой каймой. Что-нибудь новое?
— О, это от Линды, из Рио, — небрежным почему-то тоном отозвалась Беба. — Помнишь, я тебе про нее говорила?.. Мы с ней когда-то жили вместе.
Она придвинула к себе вазочку со своим любимым апельсиновым джемом и стала аккуратно размазывать его поверх масла.
— Сейчас она там неплохо устроилась. Кстати, Херардо, она знаешь что пишет? Иди-ка сюда, Макбет, я дам тебе сахару…
— Не стоит, шери, ему сахар вреден. Так что пишет твоя Линда?
— Налить тебе еще кофе? Она хочет, чтобы я приехала к ней погостить на все лето… В Рио устраивают эти знаменитые карнавалы, интересно бы увидеть. И я вот теперь не знаю…
— Поезжай, — кивнул Жерар, протягивая ей чашку. — Рио-де-Жанейро — это стоит поглядеть, еще бы. Поезжай, потом мне расскажешь… Смотри, у тебя джем стекает на стол.
— Что? А-а, джем… Так ты не против, Херардо?
— Конечно, нет, шери, тебе ведь эта поездка доставит удовольствие.
— Вот и хорошо. Я только не знаю, получу ли сертификат благонадежности, без него мне не дадут паспорт. Сейчас это трудно, я слышала.
Жерар схватил подошедшего к нему Макбета за морду. Самолюбивый пес, обиженный такой фамильярностью, скосил на хозяина округлившиеся глаза и утробно зарычал от негодования, не скалясь и едва приоткрывая пасть.
— Ваша знаменитая «buena conducta»? — посмеялся Жерар. — Пари, ты будешь иметь ее через двадцать четыре часа, а еще через неделю — паспорт с бразильской визой. Как думаешь ехать — морем, конечно?
— Я лучше полечу, я никогда еще не летала, — задумчиво сказала Беба.
— Лучше бы плыть, куда приятнее и безопаснее. Отсюда до Рио всего неделя плавания, даже с заходами в Монтевидео и Сантос. Куда тебе спешить?