Страница 73 из 217
— Нет, я полечу, — с неожиданным упрямством в голосе повторила она.
— Пожалуйста, я не настаиваю, — примирительно сказал Жерар. — Ты завтра собиралась к парикмахеру? Вот как раз подадим в полицию заявление насчет сертификата и кстати заедем в Браниф или Панагра, закажем билет…
Как он и предсказывал, все документы были оформлены в течение одной недели. Утром восьмого февраля Жерар отвез жену в аэропорт Пистарини. Самолет уходил в десять часов, и они еще успели позавтракать в ресторане, стеклянная стена которого открывала вид на огромное зеленое поле, расчерченное бетонными взлетно-посадочными полосами. Жерар заказал шампанского. Когда они чокнулись, Беба вдруг заморгала и, низко опустив голову, быстро поставила нетронутый бокал.
— Что, шери? — ласково спросил Жерар, положив руку на ее пальцы. — Ну не нужно, зачем же плакать, можно подумать, ты улетаешь на Луну. Давай выпьем, — в дорогу нужно выпить…
Беба смахнула с ресниц слезы и, подняв голову, жалко улыбнулась. Под высоким потолком равнодушно закаркал громкоговоритель:
— Внимание, самолет линии Браниф, рейс номер два-восемь-ноль, Буэнос-Айрес — Рио-де-Жанейро — Белем — Хабана — Майами — Нуэва-Йорк, отправление через тридцать минут, господ пассажиров просят пройти в зал контроля паспортов. Attention, please…
— Идем, Херардо? — дрогнувшим голосом спросила Беба.
— Успеем, шери, времени еще много, куда спешить. Проверь, все ли бумаги с тобой…
Беба опустила голову, роясь в сумочке. Так же равнодушно продолжал каркать громкоговоритель, повторяя по-английски: «…flight number two-eight-zero…» Жерар торопливо налил себе еще бокал и с жадностью выпил.
«Что ты делаешь? — кричал в нем внутренний голос. — Ведь ты же видишь, в каком она состоянии, — она, единственное близкое тебе существо, единственная женщина, которая тебя любит! Ведь ты же отлично понимаешь, почему она уезжает, неужели ты и сейчас не найдешь для нее простого и искреннего человеческого тепла?»
«Attention, s’il vous plait, l’avion de la ligne Braniff…» — опять заговорило радио.
Беба подняла голову.
— Тебе приятно слышать французский, правда, Херардо?
— Да… Послушай, шери… — Он протянул руку через столик и сжал ее пальцы. — Моя маленькая, я не хочу, чтобы мы расстались в таком настроении. Не нужно, paloma mia, все это вовсе не так, как тебе кажется, — тихо говорил он. — Я перед тобой виноват, не думай, что я этого не понимаю… Просто у меня было такое состояние, что… Теперь у нас все будет иначе, вот увидишь.
— Да, да, — кивала она, улыбаясь сквозь слезы, — я тебе верю, Херардо, я ведь тебя люблю, а когда любишь, то нельзя не верить…
Он повел ее в зал контроля, держа под руку и крепко прижимая к себе. Как и десятки других пар вокруг них, они простояли эти последние минуты обнявшись, не обращая внимания на чиновников аэропорта и мешая шепот с поцелуями. На губах Жерара был соленый вкус ее слез, он целовал ее запрокинутое лицо, словно расцветающее от его ласки. «Господ пассажиров просят занимать места, — в третий раз провозгласило радио, — до старта остается пятнадцать минут».
— Береги себя, amado mio, — торопливо шептала Беба, — и пиши почаще, прошу тебя, как только прилетим — я дам телеграмму…
— Да-да, непременно дай, — ну, счастливого пути, постарайся не засиживаться там очень долго, я буду ждать, помни…
У самого выхода она обернулась и приложила к губам пальцы.
Потом он в группе провожающих стоял на высокой террасе и смотрел, как механики в белых комбинезонах откатили трап, как, сотрясая громом утренний воздух, раскручивались винты огромного ДС-6, как ревущий серебряный корабль тронулся с места и медленно пополз по бетону, волоча за собой струи синеватого дыма. Где-то далеко в конце поля самолет оторвался от земли и, описав над аэродромом широкую дугу, растворился в нестерпимом солнечном блеске. Жерар вместе с другими пошел к выходу.
На сердце у него было скверно, ехать домой не хотелось. Барабаня по ободу руля, он сосал трубку, равнодушно поглядывая на сутолоку большого международного аэропорта. Разноцветная шеренга машин, автобусы авиационных компаний, несколько приплюснутых к земле черных «линкольнов» с золотыми правительственными номерами (очевидно, ожидалось прибытие какого-то важного лица), механики в белых комбинезонах, кокетливые стюардессы в синих мундирчиках, похожие на капитанов дальнего плавания пилоты в белых фуражках, с золотом на обшлагах. Снова закаркал рупор над входом в здание аэровокзала: «Внимание, рейсовый самолет линии Эр-Франс, прибывающий из Парижа через Лиссабон — Дакар — Наталь — Рио-де-Жанейро, идет на посадку…»
Жерар высунулся из открытой дверцы, подняв голову и щурясь от солнца. Длинный «суперконстеллейшн» с характерным тройным килем хвостового оперения прошел над аэропортом, уже выпустив шасси. Из шеренги разноцветных автобусов выполз бело-голубой, украшенный надписью «Air-France» и эмблемой линии — крылатым морским коньком, и подкатил к подъезду, готовясь принять пассажиров лайнера для доставки в столицу. Жерар захлопнул дверцу и нажал на стартер.
Доехав до моста № 12, где идущая из аэропорта автострада проходит над окружным шоссе, он увидел промелькнувший внизу автобус линии Сан-Исидро — Эва Перон, решил вдруг последовать за ним и развернул машину на спуск с автострады. Через три минуты он обогнал автобус, рванул рычаг на четвертую скорость и дал полный газ. Шоссе было в неважном состоянии, машина то и дело сотрясалась от попадающих под колеса камешков и выбоин, но Жерар, сцепив зубы, упрямо не сбавлял скорости до тех пор, пока возле загородного ресторана «Лебединое озеро» ему не преградили путь красные сигналы ограждения — впереди работала шоссейно-ремонтная бригада.
Через час он был уже в Ла-Плате — главном городе провинции Буэнос-Айрес, недавно переименованном в «Эва Перон» в честь покойной супруги президента. Оставив машину на площади возле автобусной станции, он долго бродил по тихим тенистым улицам, в отличие от Буэнос-Айреса имеющим номера вместо названий, потом забрел в зоопарк, полюбовался на отличные изваяния саблезубых тигров у входа в Музей естественных наук. Городок, знаменитый своим университетом, обсерваторией и этим музеем, одним из лучших в Южной Америке, ему очень понравился — чистота, масса зелени, какая-то особая тишина на улицах, наводящая на мысль о тишине аудиторий. Сейчас, когда студенты разъехались на каникулы, Ла-Плата казалась спящей и безлюдной. Было так тихо, что, когда пробили часы на церковной башне, Жерар невольно вздрогнул от неожиданности. Оттянув рукав, он взглянул на свои и заторопился обратно — на площадь, где оставил машину. Выезжая из города по шоссе, идущему вдоль железной дороги на Темперлей, он подумал, что напрасно сюда приезжал. Вид мирного и сонного городка навел на него еще горшую тоску.
Когда он вернулся домой, было три часа. Донья Мария накинулась с расспросами, благополучно ли улетела сеньора. Жерар удовлетворил ее любопытство, передал Бебин прощальный привет. Телеграммы от Бебы еще не было. Телефон позвонил, едва сели обедать; Жерар схватил трубку с заколотившимся сердцем.
— Кинта «Бельявиста»? Звонят из почтового отделения Морено, здесь получена телеграмма на имя сеньора Бусоньер, международная.
— Из Рио? — спросил Жерар. — Я Бюиссонье, читайте текст…
— «Прибыла благополучно, очень довольна перелетом, пиши отель Гуанабара, авенида Атлантика 425, тысячу раз целую, Беба».
Жерар продиктовал ответ с пожеланием хорошего отдыха и развлечений и вернулся в кухню.
— Это уже от самой сеньоры, — сказал он, усаживаясь за стол. — Так что, донья Мария, остались мы с вами в одиночестве. Передайте-ка мне перец, будьте добры… Спасибо.
— Значит, до осени сеньора не вернется? — сочувственно спросила чилийка.
— Очевидно, нет, не раньше апреля. Кстати, донья Мария, вы как-то говорили, что давно не виделись с родными. Хотите съездить в Чили? Мне ведь одному ваши услуги это время не понадобятся, готовить я и сам умею.