Дарю тебе велосипед

— Эти с мясом, а эти с капустой.

Он опять повторил:

— Конецмесяцаконецквартала. А день рождения для них не аргумент. Жанна, ты чудесно выглядишь. Виталий, спой.

— Шалун! — ехидно рассмеялась тётя Жанна. — Знаем мы ваш конец квартала! Нашёл дурачков!

Дядя Виталий сразу запел:

— Наши грустные именины и печальные дни рождения. Наши годы ужасно длинные убегают без предупреждения.

Театр начинается с вешалки

В школьном зале сегодня много народу — всем хочется посмотреть спектакль. Спектакли в школе бывают очень редко. Зрители заняли все места, ещё притащили стулья и скамейки — их тоже заняли. Некоторые, те, кто пришли позже, уселись на подоконниках, а самые непривередливые устроились на полу.

Даже десятиклассники пришли, хотя каждому известно, какая жизнь у десятиклассников перед самым концом учебного года.

В первом ряду сидела директор школы Алла Васильевна и вертела в руках перламутровый театральный бинокль. Она говорила завучу Марине Ивановне:

— Детские спектакли — моя слабость. Обожаю. Непосредственность и чистота. Прекрасно.

Завхоз Ким Николаевич сказал сурово, глядя на закрытый занавес:

— Фанеру выпросили — декорации, шмакарации. А чем я теперь кабинет химии буду ремонтировать? Алла Васильевна, это я в ваш адрес вопрос бросаю.

— Не волнуйтесь, Ким Николаевич, — отвечала директор Алла Васильевна, — не будьте мелочным. Фанера — дефицит. Но что такое несколько листов фанеры, когда речь идёт об искусстве?

— Вам легко рассуждать. А завхоз — вся должность мелочная.

Лидия Петровна пришла сегодня нарядная, голубая седина сияла, лёгкое голубое платье очень шло Лидии Петровне. Она обмахивалась газетой и говорила:

— Душно в зале. Вам не кажется?

В самой середине первого ряда сидела нянечка Анна Ивановна в новой малиновой кофте. Ей не было душно, она в первый раз надела эту тёплую кофту, и кофта ей нравилась.

— Лидия Петровна, — сказала Анна Ивановна, — пар костей не ломит, слыхали пословицу? Я бы лично ни за что не пошла бы на это представление, по телевизору можно поинтереснее посмотреть. Верно я говорю?

— Но зачем вы пришли? — спросила Лидия Петровна немного обиженно. — Вот и сидели бы у телевизора.

— Меня Галька уговорила. Шепчет, шепчет, бедная. Весь голос прокричала на командах. Я ей молока тёплого, а она мне шепчет: «Театр, тётя Нюра, начинается с вешалки». Вот как сказала! И правильно — без вешалки какой театр? Куда пальто бы вы девали? С собой бы притащили? Вот, Лидия Петровна, мы с тобой тут самые пожилые, мы всё понимаем. Чего-то ты, Лидия Петровна, дышишь тяжело. Хочешь, валидольчику дам? Свой есть? Ну-ну. А я Гальку очень уважаю — гардероб открыла, все пальто повесила, несмотря, что уже вечер и время не моё.

Тут как раз вожатая Галя вышла на сцену и захлопала в ладоши, чтобы все замолчали. И все замолчали. Потом рядом с Галей появилась Саша Лагутина и громко, так что было слышно даже в самых последних рядах, сказала:

— Начинаем наш спектакль «Красная Шапочка»!

Заиграла музыка, мама дала Красной Шапочке корзиночку, из которой по-прежнему торчала бутылка с зелёной крышкой. Всё-таки упрямая Ксения тащила своей бедной бабушке не молоко, а кефир. Но никто в зале не обратил на это внимания — все были очарованы лёгкими серебристыми волосами Красной Шапочки. Она казалась всем трогательной, беспомощной и нежной. И она запела свою песенку.

Из кустов, нарисованных на фанере, выпрыгнул огромный тёмно-серый волк и прорычал свирепо:

— Куда ты идёшь, Красная Шапочка?

В зале стало очень тихо. Хотя все, даже самые маленькие первоклассники, знают, чем в этой сказке всё кончится, всё равно весь зал переживал сказку заново — для этого люди и приходят на спектакль, чтобы переживать и волноваться.

В полной тишине волк спросил коварно:

— А где живёт твоя бабушка?

— Вон там, за берёзовой рощей, за ручейком, на самой опушке, — доверчиво растолковывала Красная Шапочка.

— Не говори! Не говори! — закричало несколько голосов с той стороны, где сидели самые младшие.

Спектакль продолжался.

Красная Шапочка пела свою песенку, рвала цветы. Бабушка в белом чепчике лежала на высокой кровати. Волк лязгал своими хищными клыками. Зал замирал.

— Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие уши?

— Чтобы лучше слышать тебя.

— Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие зубы?

Первоклассник Василий сказал своей соседке Ирочке:

— Не трясись ты. Придёт охотник и разберётся с этим волком.

— А вдруг не придёт? Вдруг он не придёт, а, Вася?

Но вот за кустами раздалась песня охотника, и все вздохнули с облегчением.

…А когда спектакль кончился, все стали дружно аплодировать, и хлопали долго и громко, так, что даже ладони заболели.

Десятиклассники подарили вожатой Гале тюльпаны, она прошипела «спасибо», и все видели, что Галя счастлива — она стояла на сцене, нюхала цветы, хотя всем известно, что тюльпаны не пахнут. Правда, может быть, когда человеку очень хорошо, любые цветы начинают пахнуть?

В это самое время директор Алла Васильевна звонила по телефону. Она говорила в трубку очень чётко, чтобы там всё сразу поняли и не переспрашивали:

— Сердце. Шестьдесят пять лет. Запишите адрес.

Так говорить, выделяя каждую букву, умеют только учителя. И ещё артисты.

На диване в директорском кабинете лежала Лидия Петровна. Она была очень бледная и дышала тяжело. Лидия Петровна была укрыта толстой малиновой кофтой.

— Ну вот, — тихо сказала Лидия Петровна, тяжело дыша, — испортила вам вечер.

— Что вы, честное слово, — ответила Алла Васильевна, — сейчас приедут, сделают укол, и всё пройдёт. Это обычный спазм, самый элементарный сердечный приступ. Главное — не волноваться.

Откуда взялась голубая афиша

А ребята возвращались после спектакля, смеялись и толкали друг друга. Маленьких встречали мамы или бабушки. Они хватали их, как будто не видели целый год, и говорили: «Домой, домой! Спать, спать». Старшеклассники провожали старшеклассниц и прощались, как будто перед дальней дорогой.

И только те, кто уже не маленькие, но ещё не совсем большие, уходили сами по себе.

Женька Воронин, переполненный высокими чувствами, самому Женьке не вполне понятными, свистнул на всю улицу и понёсся к своему дому.

Сашенька тоже хотел свистнуть, сунул пальцы в рот, но получилось одно только никому не слышное пыхтение.

Вечер был синим, из чужого двора пахло черёмухой. Саша Лагутина быстро шла впереди Сашеньки. Она вела палочкой по забору, звук получался громкий — тр-р-р! Если побежать, затрещит ещё громче, как трещотка.

Когда к школе подъехала машина с красным крестом и цифрами ноль-три, ребята уже были далеко, и никто этой машины не видел.

Когда Саша Лагутина услышала свист, она тоже сунула пальцы в рот и свистнула ещё громче Женьки… Может быть, услышит тот, кого Саша не видела на спектакле. Может быть, он как раз сейчас, вечером, вышел прогуляться. Или возвращается с тренировки по настольному теннису. Всё это были неопределённые надежды, скорее — мечты. А одно было ясно и несомненно: он не пришёл на спектакль, в котором она, Саша Лагутина, исполняла не последнюю роль — роль переводчицы. Пусть она сегодня сказала всего два слова: «Начинаем спектакль». И всё-таки он мог бы прийти, послушать, посмотреть. Афишу сделал, а потом не захотел даже посмотреть, что у них получилось. Саша загрустила, хотя вообще это ей совсем не свойственно. Она думала: «Я бы на его месте обязательно пошла бы». И ещё она думала: «Я на его месте обязательно сказала бы просто и по-человечески: «Афиша моя, это я сделала афишу». Так бы и сказала. Скромность ещё какую-то выдумал. Скромность скромностью, а я бы на его месте всё равно бы сказала». Так думала Саша. Она ещё не знает, что люди часто так думают: «Я бы на его месте сделал не так». Но всё кончается тем, что каждый может быть только на своём месте и ни на чьём больше. Только на своём месте каждый умеет чувствовать, действовать. А про чужое место — это только кажется. Часто кажется, многим кажется.