Дарю тебе велосипед

Тётя Жанна хотела сказать, что она лично выше этого — ни печь, ни ждать опоздавшего мужа она бы не стала. Зачем такой красивой женщине ещё и печь? Вот что хотела сказать тётя Жанна. Все так и поняли. Саша — тоже.

Дядя Виталий опять взял гитару: «Я не из тех, кого бросают, и потому живу один».

— Жанночка, это моя новая песня.

— Какая прелесть. Ты, Виталий, талантлив по-настоящему.

— В таланте моё обаяние, — сказал дядя Виталий. — Я ещё спою, только попозже. Хочу насладиться салатом. И пирогами тоже.

— А правда, где же виновник торжества? — не унималась тётя Жанна. — Мы ради него собираемся, а его нет. Даже странно.

Тётя Жанна всегда немного бестактна. Мама как-то сказала папе:

— Жанна — моя подруга за давностью. Если бы я начинала жить сначала, я бы, наверное, её не выбрала. А теперь уж никуда не денешься, привыкла.

— Да, за давностью, — рассеянно ответил папа. — А ты, Саша, зачем опять слушаешь взрослые разговоры? Отправляйся спать.

Тогда папа её ещё воспитывал.

Саша ушла в свою комнату, но и оттуда слышала, как папа сказал:

— Твоя Жанна слишком любит быть в центре внимания. Это — свойство истеричек. А я не терплю истеричек.

— Зато она красивая, — ответила мама.

— Чрезмерно крашеная, во-первых. А во-вторых, красивым нет нужды всё время рваться в центр. Если они не дуры.

— Ну хорошо, хорошо, — резко сказала мама, — мужчина обязан быть терпимым. Если он умён. Не мужское дело так беспощадно судить женщину.

Сейчас, в этот вечер, Саша вспомнила почему-то тот разговор. Тётя Жанна и правда не совсем тактичная.

— Виталий, солнышко, ну спой мою любимую. Ну для меня, Виталий!

Почему — для неё? А они тут все — никто, что ли? Когда так ведёт себя Катя или Ксенька, Саша считает, что они слишком много ставят из себя. Но у взрослых, наверное, всё по-другому. Мама любит тётю Жанну.

— Послушайте, а может быть, наш виновник торжества в это самое время отмечает свой день рождения с какой-нибудь прекрасной дамой? А? — Тётя Жанна оглядела всех весёлыми глазами. Как будто она удачно пошутила и ждёт, когда все её похвалят и придут в восторг от её остроумия.

— Очень, очень замечательно вкусный салат, — громко говорит бабушка. — Из чего он? Сразу не поймёшь.

— Нравится? — Мама продолжает ослепительно улыбаться. — Секрет фирмы.

А папа всё не идёт.

И такая тоска берёт Сашу. Она прислушивается к лифту. А лифт ездит то вверх, то вниз — как часто он ездит, оказывается, если к нему прислушиваться. Все возвращаются домой. Только папы нет. Ну где же он в конце концов?

Саша так хочет поскорее увидеть папу, что она видит его — он сегодня в новом тёмно-сером костюме. А рубашка — белая в мелкий синий горошек, модная рубашка, мама сказала. И он, конечно, обязательно сидит сейчас на этом бесконечном заседании, а ни с какой не с прекрасной дамой. И папе, конечно, обязательно самому очень хочется поскорее к ним, домой, к своей любимой семье. И он там, на заседании, нетерпеливо смотрит всё время на часы. Саша видит, как будто наяву — вот папа заворачивает рукав, чтобы ещё раз посмотреть на часы, и заодно смотрит на свою новую запонку с маленьким кенгуру. И всё совещание обращает внимание — какие красивые запонки у нашего инженера Лагутина. Откуда такая прелесть? «А это мне дочь подарила, Саша. Сама выбрала, сама купила. У меня сегодня день рождения». И все тогда заволновались сразу: «Как — день рождения? А что же вы тут сидите? Какой вы деликатный, инженер Лагутин! Сидите и совещаетесь, а вас наверняка дома ждут!» И самый главный начальник сразу же отпускает папу с совещания. Досовещаются на этот раз без него, в виде исключения это можно. День рождения бывает раз в году. И папа мчится к стоянке такси, и вот он уже едет, и все светофоры горят только зелёным огнём. Потому что папе надо скорее, скорее! И вот он подъезжает к дому, прямо к подъезду. И сейчас, сию минуту папа садится в лифт. Саша слышит, как гудит лифт. Ну, ну, папа! Давай же, приходи, открывай дверь! Или звони в звонок! Ну!.. Нет. Лифт проехал мимо, куда-то наверх.

Саша как бы возвращается в комнату. Светло, праздничная скатерть, сидят гости. Дядя Виталий поёт красивую нежную песню собственного сочинения. «Я не хочу луну по долькам, а только полную луну. Я не делю любовь нисколько, хочу любить тебя одну».

Тётя Жанна теперь цепляла Григория Ильича:

— Гриша, а вы всё такой же тихий-тихий? Ох, смотрите! — и грозила пальцем. — Тихий омут.

— Ну какой же я тихий, — пытался отделаться от неё Григорий Ильич, — песни слушаю, вот и молчу.

Но тётя Жанна намёков не понимает.

Мама подкладывает дяде Виталию какую-то еду, и Григорию Ильичу, и бабушке, и тёте Жанне. Она обо всех заботится и всем улыбается. Но Саша видит, что у мамы грустные глаза, что мама устала держаться молодцом. Держаться молодцом без конца — это очень, очень трудно. И Саша тихо говорит:

— Мам, не нервничай, слышишь? Ну, совещание. Кончится же оно когда-нибудь. А как он мог не пойти? Общественное надо ставить выше личного, правда, мам?

И вдруг мама рассердилась. На кого? На Сашу.

— Что ты меня утешаешь? Я, кажется, не плачу и не жалуюсь. Оставь меня в покое.

Она сказала это тихо. Но голос был жёсткий.

Мама не могла рявкнуть на тётю Жанну, потому что тётя Жанна — подруга и гостья. Не могла зарычать на папу, потому что папа неизвестно где. А на Сашу, значит, можно? Саша всё стерпит? Так? Саша хотела сказать, что это нечестно. Но — не сказала. Стерпела. Промолчала. Стала есть пирог. И тогда мама взяла и вдруг погладила её по голове. Обида сразу улетучилась. При чём здесь обиды?

— Ты у окна стояла, в ветвях луну искала, а я её нашёл, — пел неутомимый дядя Виталий.

— Дивные пироги, тесто — просто пух, — хвалила бабушка.

— Можно мне ещё картошечки? — протягивал тарелку Григорий Ильич. — Больше всего люблю горячую картошку.

— А у нас сегодня была репетиция, — сказала Саша. — Генеральная. У нас будет спектакль знаете какой? «Красная Шапочка».

Все оживились. Дядя Виталий спросил:

— И ты, конечно, играешь самую главную роль? — Он вдруг зарычал басом: — Куда ты идёшь, Красная Шапочка? — Я иду к своей бабушке. — А где живёт твоя бабушка? — Волк, волк, а почему у тебя такие большие уши?

Дядя Виталий всё перепутал, но гости смеялись, и мама тоже смеялась.

Саша сказала:

— Красную Шапочку играет Ксенька. Мне предлагали, но я отказалась. Не люблю, когда меня съедают.

Все опять засмеялись. А тётя Жанна — громче всех. Григорий Ильич дал Саше конфету и сказал, ни к кому не обращаясь, как будто подумал вслух:

— Я, например, тоже не люблю, когда меня съедают. Но не все хотят с этим считаться.

— А я на генеральной репетиции была переводчицей, — сказала Саша. — У нас вожатая охрипла совсем, а на генеральной репетиции надо обязательно громко говорить. А я могу очень громко, почти как в микрофон. Показать?

— У каждого свой талант, — сказала бабушка. — Не надо, детка, показывать, прошу тебя. — И бабушка тоже погладила Сашу по голове.

Почему-то сегодня её все гладят. И никто не говорит про лохмы, которые занавешивают глаза. Уж лучше бы говорили.

Дяде Виталию надоело петь, и он сплясал «цыганочку», сам себе играл на гитаре и смешно тряс плечами, и ещё выкрикивал непонятное лихое слово «чавела!».

И тут наконец хлопнула дверь в передней, и в комнату вошёл папа.

— Извините, — сказал он, — конец месяца, конец квартала, сами понимаете.

Он сказал это как-то быстро, в одно слово — «конецмесяцаконецквартала». Длинное нескладное слово. Саша вдруг вспомнила, как в кабинете завуча она оправдывалась, когда её ругали за поваленную кадку с фикусом. «Невиделанетрогалаятамнебыла». При чём здесь это дурацкое воспоминание? И при чём здесь конец месяца и конец квартала, когда сегодня шестое апреля. Но Саша не стала спрашивать. Она была так рада, что папа пришёл. Саша покосилась на маму. Мама всё так же улыбалась. Она придвинула папе тарелку с пирожками: