Тонкие струны

Амаранте снова представился сияющий оскал американца в баре. Как же слепы все они, до чего эгоцентричны и умиротворенно бессовестны при этом; они спокойно пьют и смеются, полагая себя непогрешимыми, принимая собственное уродливое отражение в зеркале за тень неведомого чудовища!.. И какую же сокрушительную мощь должно нести в себе искусство, чтобы смочь пробиться сквозь гниль и копоть и воззвать к целительной боли любви, затаившейся в сердцевинах их душ!..

Лишь Бог может спасти их, художник здесь бессилен.

Амаранта приподнялась на локтях, извлекла из ящика прикроватной тумбы сильное снотворное и приняла, запивая вином, сразу несколько таблеток.

5

Тело художницы обнаружили после обеда, когда горничная обратилась к администратору по поводу странной тишины в номере и невозможности попасть туда с целью уборки. Амаранта прежде всегда держалась приветливо с персоналом гостиницы и, когда требовалось, отворяла им дверь.

Войдя толпою, товарищи погибшей принялись смотреть на тело, причитать, высказывать предположения; все были заняты случившейся здесь смертью человека, кроме Рудольфа Дордена, первым делом обратившего внимание на полотно, накрытое белой тканью.

Живой знойный свет дня полно и сильно освещал комнату. Лежащая на кровати женщина, над которой склонились гости и служащие отеля, казалось, просто спала.

Дорден подошёл ближе и бесцеремонно сдернул покров с мольберта… Его лицо обдало воздухом, свежий запах мастерской стал отчётливее… Дорден застыл, сжимая в руке белую ткань, другим концом свободно упавшую на пол.

Картина, нежно поблескивающая недавно высохшей краской была вершиной всего, что успел он за свою отнюдь не маленькую жизнь многотрудно передумать и трепетно перечувствовать об искусстве. Испытывая смесь уничтожающей зависти и восхищения, он стоял перед полотном как только ступивший на тропу живописи ученик перед творением великого мастера.

Рудольф Дорден в этот момент перестал существовать как авторитет сам для себя. Он был уничтожен, убит своим же кинжалом, эросом, возведенным кистью Амаранты в такой высочайший ангельский ранг, к какому прежде ни разу не возносилась его близорукая мысль. Вожделение, не посмевшее выразиться ни в чём, кроме цвета, плавного перетекания нежнейших неземных оттенков, яростно билось в картине, точно чудовищно сильная птица в силке.

Тело мальчика на переднем плане как будто светилось; сноп брызг волны, ударившей в камень, пена, мягкие облака – все это тонкое зыбкое обрамление, сияющее чуть более тускло, было нимбом, отблеском пленительной юной наготы, изучающей тихий чистый свет…

– Боже праведный, – прошептал Рудольф, оторопело отступая на шаг назад, будто сияние картины опалило его лицо.

– Она не завершена, – сказал кто-то у него за спиной. Выставлять её в таком виде нельзя…

– Что вы будете делать?

– Я завершу её, – сказал Дорден.

– И подпишите своим именем?

– Вероятно… Эта картина достойна большего, чем грязная история, известная этому курорту… Ибо картина – великая.

– Ну и сволочь же вы, Рудольф, – произнёс, болезненно скривившись, теперь уже бывший его высокий ученик.

Вернувшись в свой номер, Дорден безжалостно порезал «Актрису…» канцелярским ножом и благоговейно водрузил вместо неё на мольберт последнюю картину Амаранты Тейлор.

ЖИЛА БЫЛА БЛОНДИНКА

(наблюдения официантки)

Мое настоящее имя – Наталия, но друзья зовут меня просто – Тая. Мне 19 лет. Я работаю официанткой в небольшом уютном кафе «Волна», что на набережной, вы, наверное, не раз бывали там и знаете: с нашего крыльца открывается чумовой вид на разлив реки, весной и летом особенно – когда выходишь курить, вода на солнце так дико блестит, прям глаза ломит.

А дело вот в чем. Меня вызвали недавно в полицию давать показания по поводу одного очень странного события. Примерно неделю назад наша постоянная посетительница, молодая девушка, зашла как обычно, около полудня, выпила чашку кофе, тоже как всегда, большой латте, а потом пошла и сбросилась с моста. Довольно неожиданно, что именно меня вызвали в полицию. Что я могу особенного рассказать? Впрочем, я оказалась последней, кто видел её живой. И она была наша постоянная клиентка. Я, конечно, не стремлюсь заводить с посетителями личные знакомства, но иногда, если делать нечего, хочешь-не хочешь наблюдаешь за теми, кто находится в зале.

И вот.

Эта девушка была блондинка. Роскошная. Высокая и стройная. Ноги – во! Длиннее, чем ножки наших барных стульев, ей богу! Мордашка – Голливуд, честное слово. Будь я такой куколкой, в жизни не кинулась бы с моста. Что ей взбрело в голову? И парень у неё, вроде, был. Я поняла это из обрывков её телефонных разговоров. Я не подслушиваю, нет. Просто иногда несешь мимо поднос и волей-неволей прислушиваешься. Думать-то всё равно не о чем, кроме как о том, чтобы не уронить заказ. Впрочем, со мной этого никогда не бывало.

В тот день, помню, она тоже разговаривала со своим парнем по телефону. А в конце даже сказала ему: "Люблю. Целую. До вечера". Так, как будто бы этот вечер должен был настать. Как ни в чем не бывало. Есть такие дежурные фразы, которые говоришь всегда, не задумываясь толком, нужно или нет. Хотя, может, она в тот момент и сама не знала, что пойдет на мост, или знала уже, но не хотела тревожить никого.

Скорее всего, знала. Самоубийство очень редко совершают в порыве внезапно захлестнувших эмоций. Обычно это зрелое, взвешенное решение. Его подолгу вынашивают в себе, заранее продумывают все детали. И, конечно, не подают вида. Настоящие самоубийцы никогда не выглядят как самоубийцы. А те, которые кричат на каждом углу, что собираются повеситься, утопиться или выпить яд, как правило, живут поразительно долго, не прекращая при этом действовать окружающим на нервы своими истеричными выходками. Таким способом они просто-напросто привлекают внимание, зарабатывают себе "очки", ведь им нужно получить хоть какое-то одобрение в адрес своей драгоценной персоны, услышав что-нибудь вроде: "О нет! Пожалуйста, не умирай, ты такой замечательный, неповторимый, мы все очень тебя любим." А тот, кто действительно хочет покончить с собой, об этом не предупреждает. У меня был один знакомый парень, в школе ещё. Так он никогда даже не заговаривал на тему суицида. И на проблемы не жаловался. Вообще никому. И со всеми держался очень весело и просто. Анекдоты травил, пел под гитару. А в один из дней взял вдруг, да и шагнул в окно. Многие до сих пор думают, что он просто упал, до того лёгкий и жизнерадостный с виду был человек.

Меня в полиции спросили, не выглядела ли та девушка расстроенной. Я сказала, что нет. Она вела себя совсем как обычно. Сидела, кофе пила, книгу читала. Она вечно приносила с собой всякие разные книги. Это брюнетки придумали, что все блондинки – дуры. От зависти. Та блондинка была очень умная. Мне случайно запало в память название одной из книг. Проходила мимо и взгляд упал. "Так говорил Заратустра". Я даже попробовала её прочесть потом, муть редкостная, но сразу видно, что для умных. Просто это мне кажется, что муть. Потому что я не понимаю. Вот только какая тема мне оттуда запомнилась: он говорил, этот Заратустра, что больше всего нужно бояться похотливых женщин. Странный какой-то, ей богу. Закомплексованный. Нормальным мужикам это, вроде как, нравиться должно…