Дороги вглубь

Директор посмотрел на Крымова. Он увидел, что сидящий перед ним инженер слушает его с полуоткрытым от удивления ртом.

- Я не говорю, что ваш проект мы не будем осуществлять. Модель машины начнем строить, несмотря на ее необычайность и спорность. Но, к сожалению, сейчас мы вынуждены отложить разработку проекта...

Крымов медленно поднялся со своего места.

- Сидите, сидите... Обижаться не следует - институт перегружен. На днях я получил телеграфное распоряжение из центра форсировать работу по окончанию скоростного шахтного бура. Мне придется приостановить некоторые работы с тем, чтобы перебросить людей и освободить оборудование для выполнения этого задания... Видите, какое положение!

Крымов так же медленно, как поднялся, сел снова. Все услышанное было для него полной неожиданностью.

- Ну вот! Уже и приуныли! Как же вы думаете бороться за осуществление проекта, если сразу падаете духом! - уже более мягко произнес директор. Кончим работу над шахтным буром, займемся вашим изобретением. Людей нет! Мало людей!.. - закончил он.

Крымов молча принялся собирать со стола свои чертежи. У него немного дрожали руки, а разбросанные бумаги, как нарочно, не хотели укладываться в папку.

- Не отчаивайтесь, пожалуйста! - еще раз попробовал успокоить его Гремякин. - Вы, поэты, видно, все такие, нетерпеливые... Нет, Олег Николаевич, это вам не стих написать. Техника требует длительной и упорной работы. Кстати... Я хотел вас спросить, находите ли вы удобным писать стихи в служебное время?..

Крымов бросил на директора удивленный взгляд.

- Какие стихи? Я не понимаю вас... - проговорил он, глотая слюну.

- Я видел на вашем чертежном столе стихи.

- Это не мои... - смущенно сказал Олег Николаевич.

- Чьи же?

Крымов промолчал. Он вспомнил о стихотворении, обнаруженном им сегодня среди бумаг на чертежном столике, и решил, что нехорошо выдавать Катушкина.

- Да, Олег Николаевич. Между искусством и техникой есть некоторая разница. Общее между ними лишь то, что в том и другом случае необходима целеустремленность. Не унывайте и не сердитесь... - бросил вдогонку директор, когда Крымов уже подходил к двери. "

Чорт бы побрал Катушкина! - думал изобретатель. - Это все произошло из-за его дурацких стихов".

Взволнованный разговором, он не заметил входившего в кабинет директора Батю и прошел мимо, не ответив на его приветствие.

- За что это ты его отчитал? - озабоченно спросил Батя, усаживаясь в кресло.

- Кажется, немного того... перегнул... - смущенно ответил Гремякин.

- Напрасно. Сегодня он выступает в клубе с чтением своих стихов.

- Да... действительно, кажется, напрасно... А с другой стороны - зачем он пишет стихи в рабочее время!

По клубной сцене, широко размахивая руками, носится Катушкин.

Последние приготовления подходят к концу.

Уже поставлен и покрыт красным сукном длинный стол, на стене повешен большой портрет Пушкина.

- Когда же, наконец, принесут графин с водой! - волнуется конструктор. Вася! Вася! - вскрикивает он и мчится по лестнице вниз, в раздевалку.

Из зала уже доносятся голоса собирающихся на вечер.

- Никакого вступительного слова не надо, - заявляет кто-то.

- Нет! Обязательно нужно что-нибудь сказать!

- Это конечно...

- Где Вася?!! Я не могу так, товарищи! Куда он исчез? - слышится голос Катушкина, снова бурей ворвавшегося на сцену.

- Да оставь ты в покое своего Васю! Скажи лучше, почему до сих пор нет Крымова?

- Время действительно позднее, - замечает Ермолов, глядя на часы. Товарищ Катушкин! Почему нет Олега Николаевича? Может быть, надо послать за ним? Человек все-таки новый...

- Уже давно послали. Целая делегация пошла.

Вскоре беспокойство устроителей вечера достигло высших границ. Вернулись люди, посланные за Крымовым, и заявили, что его решительно нигде нет.

- Объясните мне толком, - обратился к Катушкину Ермолов, уже не на шутку обеспокоенный отсутствием Крымова, - вы с ним договорились? Он дал согласие выступить?

- Сегодня три раза ему напоминал о вечере! Хотя... должен признаться... смущенно начал конструктор, - твердое согласие я получил только на выступление в прениях. Учитывая его скромность, на большем не настаивал. Все равно собравшиеся упросят его прочитать стихи.

- Полтора часа назад я говорил с ним в приемной директора, - вмешался в разговор Петряк. - Спрашивал, готов ли он к выступлению. Он, правда, предупредил, что это будет "разговор в общих чертах", но о том, что не сможет прийти, ничего не сказал.

- Эх, вы!.. Ор-га-ни-за-то-ры... - протянул Ермолов. - Не договорились как следует, напутали. Безответственная работа, товарищи... Стыдно за вас.

Между тем гул голосов людей, собравшихся в зале, все усиливался. Тяжелый занавес, словно под напором этих звуков, нетерпеливо раскачивался.

Крымов вышел из кабинета директора с чувством обиды. "

Мы вынуждены отложить разработку проекта", - вспомнил он слова директора.

Олег Николаевич шел по коридору, судорожно сжимая в руках папку. Назойливо громким казался ему звук собственных шагов, отраженных от покрытых масляной краской стен коридора.

- Да что с вами? Очнитесь наконец!

Крымов останавливается. Его держит за руку Зоя Владимировна.

- Ничего не понимаю... Вы заставили меня буквально бежать за вами! Это не только рассеянность... Вы чем-то взволнованы?..

- Нет, нет... Ничего... - бормочет Крымов, стараясь высвободить руку. - Я действительно иногда бываю рассеянным...

- Вы, наверное, думаете о предстоящем выступлении?

- О каком выступлении? Вы меня извините... я очень тороплюсь.

- Ничего не понимаю. Очень странно... - Семенова с удивлением посмотрела вслед быстро удаляющемуся инженеру.

Постояв несколько минут и, видно, приняв какое-то решение, она последовала за ним.

Крымов направился в парк. Дождь давно прекратился. Вечернее солнце пробивалось сквозь остатки туч, уносимых ветром. Вскоре зеленые ветви, еще блестевшие от влаги, окружили Крымова со всех сторон. Он разыскал скамейку, расположенную в глубине парка, и, сев на нее, задумчиво склонил голову над папкой с чертежами.

Мысли проносились быстро, одна за другой.

Олег Николаевич вспомнил об инженере Катушкине и его настойчивом требовании прочесть ему "свои стихи". О поэзии почему-то говорил Трубнин, человек, не любящий искусства. И, наконец, директор... Все это было непонятным и странным.

Долго сидел Крымов, перебирая в голове всевозможные догадки. Солнце спускалось к горизонту, и на песчаную аллею ложились тени деревьев.

Постепенно чувство мелкой обиды стало сглаживаться. Его сменяло другое, нараставшее в душе быстро, как буря. "

Надо бороться... - думал Крымов. - Добиваться осуществления проекта - это мой долг. Общественный долг. При чем тут обида!"

Он поднял голову, улыбнулся и неожиданно почувствовал облегчение.

Вдруг ему показалось, что рядом зашевелились ветви.

Он не ошибся. Из-за кустов вышла Семенова.

- Очень прошу простить меня, - проговорила она, направляясь к скамейке. Не слишком красиво следить, но вы вели себя странно... Я просто боялась оставить вас одного.

Появление Семеновой обрадовало Крымова.

- Садитесь, Зоя Владимировна. Очень рад, что вы пришли сюда. Я, кажется, вел себя действительно...

Крымов не договорил фразы и умолк, словно ни знал, что дальше сказать.

- С вами происходит что-то неладное. Если бы я могла рассчитывать на вашу откровенность, то, уверяю вас... - начала Семенова и также не договорила.

Некоторое время сидели молча.

- Скажите, - наконец нарушила молчание Зоя Владимировна. - Вы очень любите поэзию?

- Ничего не понимаю, - пробормотал Крымов. - Как будто сговорились! Почему вас всех интересует поэзия, искусство?.. Чего вы от меня хотите? Больше всего на свете я люблю технику! Понимаете - технику! Техника - мое искусство и моя поэзия... Я люблю ее по-настоящему, романтически, глубоко...