Накануне

Коротыга оскалился:

- Беспокоишься? Будь спокойненький. Держи вправо.

Сосипатр приостановился.

- Вправо? Почему? Завод же - в той стороне. Там дорога.

Коротыга захохотал.

- Какая дорога, ты раньше спроси.

Догадка нежданная рванула мозг. Но раньше, чем Сосипатр успел двинуться, выпростать глубоко задвинутые в карманы руки, назвавшийся Климом схватил крепкой и сноровистой хваткой за локти. С двух сторон глянули в упор, в лицо револьверные дула.

- Не рыпайся. Порешим на месте. Имеем благословение.

Сосипатр стиснул зубы. Руки так и остались в карманах.

- Сволочи!

"Клим" загоготал гусем из-за спины.

- Какие есть. С тем и бери.

Бородатый уже шарил по карманам. Паспорт, рабочий знак, кошелек, в кошельке - семьдесят три копейки.

- Эх... ты... государственный банк! Направо пошли, целинкой, ребята. На шоссе выйдем, что мимо сто восемьдесят первого казарм. Тут всего ближе... Прямо к "Крестам" потрафим, на ихнюю новую квартирку.

- Неудобно, - басом сказал бородатый. - Там у казарм день и ночь солдаты учатся.

- Ну и что с того? Солдат - казенный человек, - резонно возразил "Клим". - В случае чего он ему еще в затылок прикладом поддаст. Видал, какой у него затылок располагающий. Дурного слова не скажешь: красивый парень, только что не в теле - не тот харч. Небось, которым девкам от тебя мор? Был, надо сказать, как нынче ты свое отгулял: теперь пусть за тебя другие побалуются.

Глава 8

Сто восемьдесят первый

На снежной полянке против красных кирпичных низкорослых казарм, у самой лесной опушки, поеживаясь в зябких, "рыбьим мехом" подбитых шинелях, стоял, развернувшись в одну шеренгу, пехотный взвод. За левым флангом присел на пенек унтер-офицер: винтовка прикладом в снег - штык вверх, в небо; на штыке - зеркальце для проверки прицела.

Ни офицеров, ни фельдфебеля нет. Господа командиры ходить на строевые занятия не утруждаются: и скучно и утомительно. Отдуваются одни унтеры.

Унтер скомандовал лениво:

- По зеркалу, пальба с колена! Пли!.. Э, кобыла!.. Куда свалил дульную часть, дергун!

Очередной стрелок (стрельба одиночная), мешковатый солдатик, отвел сердито глаза.

- Руки смерзли. Второй час по плацу валандаемся... Опять же - ветер. Разве мыслимое дело...

- А тебе что? - завалил корпус назад унтер. - Кресло прикажешь, да еще под зад керосинку... греть... Богу воздай, что еще пузо не голое... На фронт пойдем, там, брат, и вовсе казенной частью к земле примерзнешь.

Он рассмеялся. Но смех не передался по шеренге.

- Ладно. Три шага влево. Постой-ка навытяжку, горяч больно. Следующий. А, Адамус? Здорово... С утра не видались... Как стоишь! Подпоясали гуся на мороз! Подтянись! Солдат при всех обстоятельствах бравый должен быть... А у тебя - тем более, имя - знаменитое: Адамус. Всякая собака обязана кличку свою оправдать. Адам - первый человек был, сам господь бог из навоза кухарил, до своего подобия возвеличил, а в тебе - какое подобие? Один навоз. Ну, что скажешь?

Адамус, горбоносый и черный, по сложению тщедушный солдат, молча смотрел в лицо унтеру. Унтер повертел винтовкой. Заиграло на зимнем, красном солнце стекло.

- Ты что, только по-еврейски обучен, русского языка не разумеешь? Тебе господин фельдфебель когда последний раз морду бил?

На дороге, из лесу, показались четверо. Солдаты обернули головы к ним. "Вольные" по этой дороге редко ходят: место военное - караулы и патрули могут задержать. Ведь шпионов немецких по городу рассыпано предупреждение было - не счесть. Солдатам поэтому приказано настрого: подозрительных, если у казармы окажутся, задерживать.

Унтер, видимо, инструкцию помнил. К тому же открывался предлог прервать скучнейшую канитель с прицелкой и поразмяться: фасон фасоном, а ноги и у самого застыли. Он поднялся с пенька и подошел к обочине дороги. Солдаты без команды свернули шеренгу, сбились в кучу, похлопывая руками.

Унтер крикнул:

- Стой! Кто такие? Заворачивай оглобли. Тут вольным ходу нет.

Шедший впереди, в кошачьей - под бобра - шапке, откликнулся, скаля зубы:

- Тут вольных и нет: трое царских, а этот по государеву делу, в дальнее плаванье.

Он цокнул языком. Унтер-офицер отступил от придорожной, снегом заваленной канавы:

- Честь и место.

Человек в кошачьей шапке был уже близко. Сзади, шагах в пяти, шел Сосипатр. Двое по бокам, руки в карманах. Солдаты хмуро смотрели на подходивших.

- Рабочий, видать... Не иначе, как с Айваза. Молодой какой...

- Теперь, брат, крышка... Сгноят...

- Стой, постой... будто я его видел. В воскресенье, на митинге в лесу - не он приветствие от рабочих говорил?..

Сосипатр повернул лицо к солдатам. Шевельнул губами. Крепыш, рядом, угрозно рванул за плечо.

- Но, но!.. Шагай!

- Он самый! - шепнул кто-то в солдатской кучке, с краю. - Иван, ты куда?..

Ефрейтор, кряжистый, не отвечая, поправил папаху и двинулся к дороге. Но его обогнал Адамус. Он с неожиданной при его тщедушности лихостью перескочил через ров и стал перед кошачьей шапкой, широко, расставив ноги.

- Куда ведешь?

- Куда надо, служба, - отозвался "Клим". - А ну - осади!

Адамус не сдвинулся с места. Походкой неторопливой подходил и ефрейтор Иван.

- Назад! - крикнул издалека унтер.

- Слышал? - сердито зыкнул "кошачий". - Обходить мы тебя будем, что ли... Синайский монумент!

Он взял Ада Муса сильной рукой за плечо и легко столкнул его с дороги в канаву.

- Так-то! Коротки ноги у миноги на небо лезть.

Но он шарахнулся в сторону тотчас. Адамус, по пояс в снегу, завопил отчаянным голосом:

- Бьют! Фараоны! Солдата!

И взвод, как один человек, ринулся к дороге. Иван перекинул винтовку наперевес. Охранник застыл на месте. Двое, с боков Сосипатра, повернули и побежали назад, опрометью, скользя и спотыкаясь. Сосипатр снял шапку, поклонился низким поклоном, перебросился через канаву, на плац, мимо растерянно топтавшегося на месте унтера пошел к лесу. У казарменных раскрытых ворот караульный, увидя своих на шоссе глухим кольцом зажавших кого-то, тоже перекинул винтовку и крикнул, что голосу было, в ворота, во двор:

- Ребята... Шпийон нашего солдата убил!..