Победитель получает...

Маша ещё только готовилась начинать ждать Кусю, настраивая себя, уговаривая, чтобы не запаниковать раньше времени, отодвинуть как можно дольше полное осознание опасности, безнадёжности даже их положения, а Куся уже возник перед ней, вынырнув из-за соседнего ствола.

У него были испуганные глаза — это Маша заметила в первую очередь. И только потом увидела, что он держит в зубах безвольно обмякшую тушку какого-то мелкого зверька.

Зверёк напоминал крысу, только светлую, насколько Маша могла судить в полумраке, и бесхвостую, чуть крупнее среднего пасюка. Куся шмякнул его на мох у Машиных ног.

— Вот… грызун… — произнёс он с непередаваемым выражением: и страх, и отвращение, и любопытство — всё вместилось в два слова.

— Я его есть не буду, — отказалась Маша, чуть отодвигаясь, насколько позволяла межкорневая ложбинка, и думая, что страх в глазах Куси ей, должно быть, померещился.

И до сих пор мерещится, как ни странно… Чего ему сейчас бояться? Это она едва сдержала вопль, когда дохлого грызуна ей чуть не на колени положили. Удержалась только потому, что Кусин страх напугал её ещё сильнее. Какое-то несоответствие, какая-то неправильность царапала сознание, и следующие слова Куси объяснили — какая.

— Я тоже не буду! — сердито фыркнул кото-мышь. — Ты что, не понимаешь? Грызун! Это — грызун.

— И что? — очумело спросила Маша. — Ты же их вроде ешь?

— Да откуда он здесь-то взялся?! — возмущённо зашипел на непонятливую подругу Куся. — Я понимаю — ты их раньше не видела. Потому и говорю — это грызун. А мы — где? — как у умственно отсталой спросил он.

— Не знаю, — соответственно ожиданиям ответила растерянная Маша.

— Вот! — возликовал Куся. — И я — не знаю. Но не в моём мире — это уж точно. Так откуда здесь грызуны?!

— Может… они и здесь… — пролепетала Маша, сама себе не веря.

— Лес — совсем другой, не как у нас. Всё другое. А грызуны — точно такие же… — задумчиво бормотал Куся, осторожно придерживая лапой подозрительного грызуна. — И вёл он себя странно… — Куся принюхался. — И теперь вот — чего лежит? От страха затаился?

— А он что… живой? — испуганно спросила Маша.

— Я его не убивал, — открестился Куся. — Если дохлый, то сам сдох, — он снова внимательно принюхался, практически ощупал неподвижное тельце сяжками, и выдал заключение:

— Живой.

— Может, он просто похож? — робко предположила Маша.

— Не просто, — угрюмо отозвался Куся. — Он пахнет, как грызун, — выдвинул он неопровержимый аргумент. — И хуже того… — Куся снова принюхался. — Он пахнет и выглядит точно так же, как тот самый грызун, которого я поймал последним — в своём мире. Я вспомнил о нём — о том грызуне, и сразу почувствовал запах. Пошёл на него. Нашёл этого… Он сидит — прижался, смотрит на меня и не убегает! Я — ближе. Он — смотрит. И… пахнет. И ничегошеньки больше не делает! Ты хоть что-нибудь понимаешь?

— Может, он больной? — выдвинула гипотезу Маша и попыталась ещё немного отодвинуться, но было уже некуда — толстенный корень упирался в спину. — Или от страха…

— Больной?! — возмутился Куся. — Что я, больного от здорового не отличу?! Он как здоровый пахнет, немолодой, но здоровый. Тогда уж это я — больной, запахи путаю… Но я не путаю! — он снова посмотрел на Машу испуганно.

— Он пахнет, как тот самый грызун… Значит… — Куся встряхнул головой, встрепал сяжки, усики, хохолок — всё как-то тревожно растопырилось во все стороны и замерло, только лапа, придерживавшая грызуна, заметно дрогнула.

— Значит, — повторил он, решившись, — это — перевёртыш.

========== Глава 42. Перевёртыш и Тишка ==========

— Значит, это перевёртыш, — тихо и весомо сказал Куся.

И тут тельце под его лапой трепыхнулось. Маша и сама понять не могла, как удалось ей удержать вопль, рвавшийся наружу. Она даже кулаком себе рот заткнула и вцепилась в него зубами, глядя, как существо, только что напоминавшее крысу, трясётся, будто холодец под током, оплывает его форма, размываются очертания…

Куся отдёрнул лапу, будто ошпарился, но тут же опомнился: рядом его Маша! Он должен её защищать! И кото-мышь оскалился, зашипел, выпуская когти и прикрывая Машу собой от этого — непонятного, бесформенного, страшного.

Тут уж она сама пришла в себя, неуклюже, но резво поднялась на ноги, ухватив Кусю поперёк живота, как дедушкиного Тишку. Он рвался и шипел, но шипение Маша на свой счёт не приняла, хотя и напрасно, — теперь уже оно относилось и к ней тоже, а его рывки и попытки вырваться из её рук, Машу не обескуражили. У Тишки тоже характер был не сахар! Правда, крыльями он не хлопал, то и дело попадая по лицу и закрывая обзор.

— Да отпусти же ты меня! — взвыл Куся, осознав, что его прозрачные “намёки” на Машу не действуют.

— Вылезай отсюда! Быстрее! — распоряжался он дальше, имея в виду облюбованное Машей углубление между корнями.

Сам Куся вцепился в одну из вездесущих веток-лиан и уже оттуда с ужасом наблюдал за происходящим, лихорадочно прикидывая, осталось ли у него хоть немного пламени, хоть на один выдох?

Нет… всё-всё он израсходовал на мерзкого Алкана, стараясь напугать и публику, и жреца, чтобы он не давил на Машу своей тёмной силой. Кажется, кроме пламени, ему удалось тогда использовать Силу Сердца и Разума, о которых рассказывал шаман. Может и сейчас попробовать?

Куся покрепче вцепился в твердокаменную ветку, приподнимая распахнутые крылья, всматриваясь в дрожащую массу внизу. Нет… ничего не выходит. У перевёртыша будто и вовсе нет разума, одна только текучая плоть, как густая болотная жижа, чья густота не даёт ей впитаться в почву, но и просто застыть грязной лужей ей тоже что-то не даёт… Что же?

Куся навострил сяжки, устремляя своё восприятие вдаль, и ему показалось, что он уловил нечто. Зудящий импульс, словно скребущий и щекочущий прямо внутри — в голове. Куся даже мявкнул тихонько и затряс головой, стараясь вытряхнуть оттуда то, что так неосторожно нащупал.

Он понял только, что оно идёт издалека и не даёт перевёртышу остаться той самой лужей, которой он и был бы, если бы его предоставили самому себе, заставляет его становиться кем-то… или чем-то. А он не знает — кем.

Так вдруг показалось Кусе, и за холодящим, всю шерсть ставящим дыбом ужасом шевельнулось иное чувство, так что Куся почти не удивился Машиным словам, удивился только тому, как могла она понять то, что он ощутил. Ведь у неё нет той Силы Сердца и Разума, что есть у говорящих, да и то не у всех. Или есть? У неё есть Сила Сердца, — подумал Куся. — Большая Сила.

— Кусь, по-моему, ему плохо… — неуверенно сказала Маша.

Перевёртыш корчился и трясся. Он увеличился в размерах, и теперь уже ком дрожащей плоти по высоте был Маше до колен и из него можно было бы соорудить не грызуна, а хорошую овчарку.

Он был отвратителен, он был страшен, и он был… жалок… Похожий на кусок сырого мяса, в который, прихотью чьей-то злой воли, вдруг вернулась способность чувствовать и, будто этого мало, к нему ещё и ток подключили…

Испуганно прижавшаяся к дереву Маша чуть не утонула в захлестнувших её эмоциях, но поверх ужаса и омерзения вдруг вынырнула на гребне волны жалость. Она ещё пыталась сама себя убедить, что нужно бояться, бояться, а не жалеть! И словно со стороны услышала свои слова:

— Кусь, по-моему, ему плохо… больно… Что ж делать-то? Может, надо представить что-нибудь, чтобы он в это превратился? Может, тебе снова грызуна представить?

Пару секунд Куся молчал ошеломлённо, потом попробовал. Масса внизу затряслась сильнее прежнего и ещё немного увеличилась.

— Нет уж, — мявкнул кото-мышь. — Грызун у меня больше не получается. Как на это посмотришь… я чуть морга не представил!

— Нет-нет, морга нам не надо, — содрогнулась Маша и посмотрела на Кусю.

А ведь он похож на дедушкиного Тишку… Сейчас такой же серенький… если вот сяжки убрать и встопорщенный хохолок, ну и крылья… А глаза — почти что Тишкины. Тоже зелёные, загадочно мерцающие и умные…

Что-то мягкое робко коснулось Машиной ноги. Она едва не заорала на всю округу, но, в который уже раз, сдержалась. Внизу, у её ног, стоял… Тишка. “Кот” поймал её взгляд, и кончик его хвоста знакомо вильнул. Лже-Тишка встряхнулся, сел и лизнул лапку.