Победитель получает...

Куся, сидевший на некоем подобии кафедры рядом со стоящей тут же Машей и взиравший на собравшихся с угрюмой неприязнью, прижал уши, встопорщил перьевой хохолок, зашипел и отчётливо клацнул острыми зубами в каком-то миллиметре от пальцев жреца.

Алкан отдёрнул руку, а напряжение в зале ощутимо возросло. Видимо, жреца все боялись, но никто ему не верил. Они пытались разгадать его игру, а он в чём-то подозревал их. Возможно в том, что кто-то из знати подсунул Машу и Кусю Ядве, желая использовать её честолюбие в своих целях.

Осмелился бы кто-нибудь из них копать под Алкана? Машу это интересовало чисто теоретически, но для самого жреца представляло куда больший и вполне практический интерес.

Вероятно для этого он и привёл её сюда: посмотреть на их реакцию. Потому и шарит цепким пронзительным взглядом по застывшим лицам.

Одни кажутся совершенно непроницаемыми; на других, сквозь наспех натянутые маски спокойствия, почтительности, восхищения, отчётливо проступает страх.

Маски не преграда для сущности, владеющей жрецом, она смотрит сквозь них, с лёгкостью проникая в полусгнившее нутро правителей этого мира, читая в душах, отравленных алчностью и властолюбием, в жестоких и холодных сердцах, не ведающих любви и сострадания. Эти письмена ей понятны, этот язык для неё родной.

А Маша и Куся здесь чужаки, иностранцы — и не потому что они из других миров…

Теперь собравшиеся напуганы ещё больше: раз странное существо, которое Алкан представил как загробного Стража-Проводника, чему немногие поверили, осмелилось шипеть на жреца и недвусмысленно угрожать укоротить его пальцы… значит ли это, что слова Алкана правдивы, и он в самом деле извлёк из тёмных бездн, которым поклоняется столь истово, самого настоящего Стража и воплотил Тёмную в теле никому не известной женщины?

Откуда, кстати, она взялась? Судя по всему, и Алкан хотел это знать. Каково бы ни было внутреннее наполнение, но тело этой вполне зрелой девицы выросло не за один день. Алкан рассчитывал, что кто-то из собравшихся узнает её, и поначалу это показалось Маше странным. Если некто замыслил интригу, желая остаться в тени, то с его стороны было бы глупо брать на главную роль в столь рискованной постановке актрису, которую легко могут опознать.

Но затем Маша заметила удивившую её закономерность: весь цвет общества, наполнявший зал, щеголял светлой до болезненности кожей и светлыми же волосами разных оттенков — от платинового до каштанового, встречались рыжие, а у некоторых, как показалось Маше, волосы были умело обесцвечены, да и кожа выбелена или запудрена до синевы.

Светловолосой и светлоглазой была Ядва и сам Алкан, старшая из прислужниц жрицы — возможно она и сама являлась жрицей, но менее высокого ранга. Обычные же служанки, стражи и, наконец, мятежник Лирен отличались смуглой кожей, тёмными или вовсе чёрными волосами и глазами…

Вряд ли это было случайным совпадением. Кажется, у них даже разрез глаз другой. Похоже, это вообще разные национальности, если не разные расы. И Маша по всем признакам походила на представителей правящего класса.

Если предположить, что класс этот малочислен, то выходит, что почти все знают друг друга, и ожидание Алкана, что кто-то может узнать самозванку, обретает смысл. В таком сборище должен найтись хоть один человек, который видел её раньше. Должен. Но не нашёлся.

Маше показалось, что реакция собравшихся вызвала недовольство и раздражение жреца, вернее — сущности, которая почти не давала места “доброму дядюшке”, — так её заинтересовала загадка непонятных пришельцев.

Прежде чем оставить Машу одну, Алкан долго сверлил её пристальным взглядом; постепенно из пронзительного этот взгляд превратился в липко-обволакивающий и вытерпеть его стало ещё тяжелее.

Но Маша выдержала, не изменилась в лице, не отвела глаз, смотрела из-под полуприкрытых век почти равнодушно, презрительно-враждебно.

Он не тронет её и Кусю до завтра. Они же должны украсить собой открытие Игр… Священных — как же! Наверняка это что-то омерзительное и жестокое. Наверняка…

Маша обняла Кусю, прижала к себе покрепче, он замер на несколько секунд и вывернулся из её рук, как бы случайно потёрся щекой и ухом о её плечо, заглянул в глаза. Они сидели в комнате Ядвы, куда их привёл Алкан, и пытались решить, что делать дальше.

Всех служанок Маша разогнала. За дверью стояли стражи, но даже не в этом дело. Маша и Куся уже попробовали отправиться на разведку: прошлись вдоль коридора, завернули за угол. Им никто не препятствовал — за ними следили.

Ощущение пристального неотрывного наблюдения было столь острым, что начинала болеть голова и накатывало удушье. Даже простая прогулка по коридорам с изучением настенных росписей превращалась в испытание.

У Маши снова появился болезненный интерес к жутким картинам, после того как Куся сказал ей, что ещё в Тайном Зале видел нечто, скорее всего имеющее отношение к Играм во славу Безликих. Но в ближайших коридорах Маша ничего похожего не обнаружила, а идти дальше в окружении бесшумно мелькающих и скользящих там и тут наблюдателей не захотела, да и Куся заметно нервничал. Так что вскоре они, не сговариваясь, повернули обратно, в свою комфортную камеру с видимостью свободы.

Куся хотел попытаться отправиться на разведку в одиночку, надеялся, что ему одному удастся остаться незамеченным.

— Вот, смотри! — с ноткой законной гордости сказал он Маше и буквально растаял в воздухе.

Только какое-то зыбкое марево подрагивало там, где секунду назад стоял кото-мышь. Маша нерешительно протянула к мареву руку; оно переместилось в сторону, потом, заигрывая с ней, обежало кругом и холодный нос ткнулся ей в спину.

— Здорово! — искренне восхитилась Маша. — Как ты это делаешь? — она уже спрашивала об этом — в его родных джунглях, в другом раунде, в другой жизни… Но тогда он не ответил.

— Просто надо сосредоточиться, — серьёзно сказал Куся, частично проявляясь прямо перед Машей, а она и не знала, что он уже здесь, а не за спиной! — Вот, видишь? Потерял сосредоточенность, и получилось несколько кусочков меня, а остальное словно морг слизал, — Куся весело фыркнул.

— Надо все-все шерстинки поднять под определённым углом, — сообщил он важно. — И этот угол зависит от освещения… Это не так-то просто! Если переместишься, и свет ляжет по-другому, — вся маскировка насмарку. Взрослые умеют под любое освещение шерсть поднимать. У меня тоже хорошо получалось… Я лучшим учеником… был…

— Куся, у тебя потрясающе получается! Но я всё равно не хочу, чтобы ты без меня там блуждал! Не выйдет из этого ничего хорошего… Не уходи, пожалуйста!

— Как будто мне очень хочется… — проворчал кото-мышь. — Я вообще… — он весь как-то поник и съёжился.

— Что? — испуганно спросила Маша.

— Без тебя я тут давно бы крылья откинул… — он быстро взглянул на Машу и продолжил, глядя куда-то в угол. — В таком месте говорящие жить не могут… Здесь душе дышать нечем, — он посмотрел в растерянные Машины глаза и добавил: — Мы должны чувствовать других говорящих или ещё кого-нибудь… живых, тёплых, понимаешь? Я ещё жив только потому, что ты рядом. Я тебя чувствую, с тобой тепло…

— Вот и не ходи никуда! — решительно заключила Маша.

— Но надо же что-то делать… — Куся снова вывернулся из её рук и подошёл к стене, которая давно привлекала его внимание. — Мы должны же хоть попробовать… — он зачем-то начал драть когтями явно дорогую обивку, — спасти твою пару.

— Кого?! — изумилась Маша.

— Ну этого, как его там… Лирена, — Куся с ожесточением отдирал резную панель. — Думаешь, я маленький и не понимаю, да? — он глянул на неё с мимолётной обидой и лукавством в зелёных глазах. — Я видел, как вы друг на друга смотрели.

— Ну, как я смотрела, боюсь даже предполагать, — честно ответила Маша. — А он смотрел с ненавистью.

— Сначала, — уточнил Куся, взмывая в воздух и продолжая свою вандалистско-исследовательскую деятельность. — А потом… он совсем по-другому смотрел.