Страница 36 из 59
— Нет, ничего особенного не нужно, — ответила Маша, сообразив, что, пока она предаётся воспоминаниям, Алкан всё ещё ждёт ответа. — Хотя… пусть принесут простой воды, — помедлила и уточнила: — Родниковой.
— Будет исполнено, о Великая! — возликовал жрец.
Наконец-то дорогая гостья хоть чего-то захотела.
Очень скоро вместо одной служанки налетел целый рой. Они бесшумно сновали вокруг, не смея поднять глаз, а стол, занимавший центральную часть беседки, моментально и как бы сам по себе уставился множеством широких блюд с фруктами, кувшинов с напитками и прочими яствами.
Алкан забрал у одной из девушек поднос с драгоценным кубком и с глубоким поклоном поднёс его Маше. Она молча смотрела на кубок. Похоже, в нём действительно вода, но брать её из этих рук категорически не хотелось.
— Позже, — бросила Маша и отвернулась.
Алкан покорно поставил поднос на стол. Не слишком ли дерзко она себя ведёт? Вообще-то Тёмной Владычице ещё и не такое позволено. Сыграть её роль достоверно Маше не по силам, легче научиться плеваться огнём, как Куся, а значит… решение вести себя так, как захочется — в некоторых пределах, разумеется, — пожалуй, было и остаётся самым верным.
Жрец отступил, а потом и вовсе вышел из беседки, и пока он нашёптывал старшей прислужнице какие-то распоряжения, Маша выплеснула воду из кубка и снова наполнила его из стоящего рядом кувшина. Потом взялась за фрукты.
Куся беспрепятственно бродил по столу, благодарно помуркивая, когда Маша раздвигала и перемещала широкие блюда и стройные кувшины, прокладывая для него удобные тропки. К счастью, они уже успели хорошенько подкрепиться, прежде чем Алкан предложил вниманию “Тёмной Владычицы” приятный сюрприз, как он его назвал: двое могучих стражников выволокли на дорожку прямо перед беседкой закованного в цепи человека.
Видимо, здесь считали, что подобное зрелище должно способствовать пищеварению…
— Вот он! — объявил Алкан.
Маша ответила недоумевающим взглядом. Она не собиралась делать вид, что знает о чём и о ком идёт речь.
— Конечно, конечно… — закивал жрец. — Мятежники, осмелившиеся восстать против Храма, — слишком ничтожны, чтобы Госпожа знала о них. И всё же, я надеюсь, что Великой приятно видеть главаря бунтовщиков поверженным у своих ног!
Дюжие воины швырнули пленника на колени, но он тут же поднял голову и посмотрел на Машу в упор, без слов опровергая сказанное Алканом. Взгляд прожигал насквозь, в нём было столько горькой ярости, что назвать этого человека поверженным мог бы только слепец… или лгун.
У Маши перехватило дыхание от боли и бессилия, она знала, что не сможет ему помочь. Ей ничего не изменить в этой реальности, несмотря на видимость власти, которую она получила на какое-то — очень краткое — время.
Лицо мятежника расплывалось перед ней, хоть он и стоял очень близко. Прямые чёрные волосы до плеч, резкие черты, кровоподтёк на высокой скуле и жгучие глаза, смотревшие на неё с неприкрытой ненавистью, без тени страха.
Неужели это слёзы мешают ей видеть, застилая всё вокруг мерцающим маревом? Откуда такая невыносимая тяжесть и ощущение безысходности? Почему она убеждена в своём бессилии?! Она сможет, она должна ему помочь!
На какой-то миг в чёрных глазах отразилось удивление. Очевидно пленник иначе представлял себе Тёмную Владычицу…
Голос Алкана прервал немую сцену:
— Для Священных Игр во славу Безликих всё уже готово! Нам недоставало лишь нескольких бунтовщиков и их главаря. Уже завтра народ Пирамидии убедится, что Непобедимый Лирен, как некоторые глупцы его называли, — не более чем ничтожный комок плоти, жалкая песчинка, которую мощь богов поглощает, даже не замечая. На этот раз Игры будут особенными! Ведь нас осчастливила своим присутствием сама Тёмная Владычица — приближённая Безликих, их представительница! — Алкан с торжеством и в то же время испытующе воззрился на Машу.
Сущность вернулась, это она смотрит на земную женщину сквозь водянистые глазки жреца. Ждёт. Издевательски щурится.
Маша поняла причину охватившей её безысходности. Если до этого у Сущности и были какие-то сомнения, то сейчас она окончательно убедилась, что Маша не имеет к Тёмной Владычице никакого отношения! Сострадание — вот что выдало её.
Можно предполагать, что Тёмная не всё время пребывает в теле смертной женщины, но она никогда, даже мимолётно, не вселилась бы в ту, что способна испытывать сострадание к совершенно постороннему человеку!
Сожалеть о несдержанности не приходится… Если бы она не проявила свою суть сейчас, её заставили бы присутствовать при пытках, но выявили бы то, что чуждо им, их вере, их богам — воплощению жестокости и разрушения.
Змеиная ледяная улыбка искривила полные губы жреца.
— Завтра Великая насладится зрелищем Игр! Я уверен, что муки и смерть мятежников, осмелившихся восстать против власти Храма и самих Безликих, а особенно их ничтожного главаря Лирена, — доставят ей особое удовольствие…
========== Глава 32. Наблюдения наблюдаемого ==========
Лирен… Почему её преследует это имя, преследует его взгляд?.. Что она может сделать?
Маша снова сидела в комнате Ядвы, на постели Ядвы, после того как вымылась в купальне Ядвы. Казалось, что всё кругом, каждый клочок ткани, каждый глоток воды и воздуха пропитаны злой энергией жрицы, но здесь всё пронизано злом, а различия лишь в дозах и оттенках.
И эту дозу можно было счесть относительно низкой, так что приходилось терпеть, радуясь, что Алкана сейчас нет поблизости.
Куся жался к Маше, тревожно заглядывал в глаза, ощущая её состояние. Ему ничего не нужно было объяснять.
— Ты открой дверь, — прошептал он. — Я наверняка смогу что-то разузнать. Меня эти полуслепые стражи и все остальные, что тут за каждым углом прячутся… не заметят.
Маша только головой покачала. Да, дверь можно было открыть. Их не заперли, хотя поведение Алкана по отношению к Маше изменилось довольно существенно и не в лучшую сторону. Она пыталась расспрашивать жреца об Играх, наплевав на то, что выдаёт себя ещё больше, что показывает свою заинтересованность, которую надо скрывать. Но его реакция убедительно доказала: скрывать уже поздно.
Выдав себя состраданием, Маша оказалась в его руках, и только природная осторожность и неторопливость, а также стремление растянуть удовольствие от разгадки Маши-Кусиного секрета, удерживают Алкана от немедленных и весьма жёстких действий.
А кроме того, он, вероятно, тоже заинтересован в том, чтобы продемонстрировать Тёмную Владычицу и её спутника-Стража во время этих самых Игр, будь они неладны…
После сцены в беседке, Алкан буквально заставил Машу вернуться внутрь пирамиды, представлявшей собой чуть ли не целый город, погружённый во мрак, окрашенный мертвенно-голубым или кроваво-красным цветом шаров, факелов, светильников.
Они не прогоняли тьму, а лишь показывали кое-что из того, что в ней скрывалось, и самое безобидное притом; они не приносили свет, а лишь напоминали о том, что его здесь нет и быть не может.
Жрец отвёл Машу в огромный зал, где на расположенных амфитеатром скамьях сидело множество разодетых людей, — как догадалась лже-Владычица, — местная знать.
Там Алкан произнёс весьма торжественную, хотя и краткую, речь.
Маше показалось, что всё это множество сильных, богатых людей боится жреца. И ещё показалось, что он привёл её сюда, как медведя на ярмарку, но не только для того, чтобы продемонстрировать укрощённую зверюгу почтенной публике, а для чего-то ещё…
Жрец шарил цепким взглядом по лицам стоящих мужчин и немногих присутствовавших женщин. Они приветствовали Алкана стоя, а после представления им воплощения Тёмной Владычицы, никто так и не осмелился сесть, хотя Маше показалось, что на многих лицах отобразилось, если не недоверие, то сомнение.
Наверняка жрец это тоже заметил и сделал ход куда более продуманный, чем могло показаться на первый взгляд: он протянул руку к кото-мышу чуть ли не с намерением фамильярно потрепать его по загривку.