Победитель получает...

Маше казалось, что он неторопливо переворачивается, двигаясь почему-то не вниз, а против всех законов физики — в горизонтальном направлении. Сигнал грузовика начал выводить протяжный, тоже почему-то до крайности замедленный, вой — совсем близко. Прямо на уши давит — успела подумать Маша.

Так медленно всё, но ничего нельзя изменить. Все движутся по инерции, одновременно: грузовик приближается и воет, как растерянная скотина, которую куда-то гонят против её воли; Маша падает, сосредоточенно, молча, зачем-то отмечая каждую самую мелкую деталь происходящего; кубик в очередной раз переворачивается в солнечных лучах.

Маша, всё ещё не успевшая упасть окончательно, перед не успевшим окончательно доехать до неё грузовиком, видит одну из граней — только одну. Она почему-то очень большая, и на ней чернеет единственная точка.

— Игра началась! — Уверенный, удовлетворённый голос заполняет собой всё пространство, с лёгкостью вытесняя не только вой испуганного грузовика, но, кажется, и сам грузовик тоже. И вообще — всё. Улицу, тротуар, грабителя, автобусную остановку и ясный августовский день.

Маша ощущает, что её куда-то несёт и переворачивает, как раньше кубик, словно она совсем ничего не весит. Или это мир вокруг неё переворачивается?

— Раунд первый! — объявляет голос.

Машу окутывает непроницаемая темнота, и она проваливается в эту темноту, успевая напоследок вспомнить слова мастера и мысленно согласиться с ними: “Они нечестно играют”…

========== Глава 12. Начало Игры. Раунд первый. ==========

Маша открыла глаза. Вокруг было темно, но не так непроницаемо черно, как прежде. Виднелись какие-то неопределённые размытые силуэты, нечто непонятное громоздилось вокруг. Выше было светлее.

Маша подняла голову, попыталась осмотреться, одновременно осторожно шевеля руками и ногами. Ничего не болело, только что-то неудобно впивалось в поясницу. Правая рука по-прежнему сжимала ручки новой сумки, оставалось надеяться, что они не оторвались, как ремешок старой.

В общем, в результате беглого анализа окружающей обстановки, Маша поняла, что сейчас ночь, сама она жива и, кажется, вполне здорова; но находится в совершенно непонятном месте — полулежит на куче неизвестно чего, со всех сторон окружённая такими же, невесть из чего состоящими завалами.

Маша нерешительно пощупала то, что подворачивалось под руку. Вот что-то гладкое, прохладное, со скруглёнными краями; тут же, рядом, нечто слегка шероховатое, изогнутое; а это — упругое, такое… скрипящее под рукой… Нет, ничего не понятно.

Маша медленно приняла вертикальное положение. Больше всего похоже на свалку. Но свалка же должна, мягко говоря, пахнуть, а если называть вещи своими именами, то свалка должна вонять! А здесь ничем не пахнет. Даже если это не бытовой мусор, а отходы производства, всё равно какой-то запах должен быть, пусть химический, но должен. А нет никакого…

Маша наклонилась, пошевелила, поперебирала непонятные, ни о чём ей не говорящие предметы, — ни на что они не были похожи, ничего не напоминали. Опыт и интуиция в одни голос подсказывали только одно: это обломки, осколки, детали, части неизвестных вещей или механизмов, а не целые, так сказать, самодостаточные предметы.

Ещё было ощущение не чистоты даже, а стерильности. С одной стороны, это радовало. Оказаться на настоящей, вонючей и грязной помойке никогда не было Машиной мечтой.

А с другой… во-первых, настораживало, а во-вторых, от этой стерильности веяло противоестественным холодом, словно на всём свете не осталось ничего живого, пусть неприятно пахнущего, грязного, непредсказуемого, но живого.

Глаза потихоньку привыкали к темноте, и Маша различала всё больше деталей — именно деталей, казалось, что во всей округе нет ничего целого. Аккуратно ставя ноги и радуясь, что надела удобные туфли, Маша обошла огромный курган, сложенный из неопознанного, какого-то чужого мусора.

Но надежда на то, что за ним ей удастся увидеть или обнаружить что-нибудь другое, желательно знакомое и понятное, — не оправдалась.

Везде было одно и то же: пирамиды мусора, пологие холмы и развалы мусора, мусорные осыпи, овраги, длинные и извилистые, похожие на русла высохших рек.

Идти было очень тяжело, приходилось следить за каждым шагом и проверять прочность этой противоестественной почвы, прежде чем перенести вес с одной ноги на другую. И вскоре Маша задумалась, стоит ли ей вообще куда-то идти, тратить силы, рисковать подвернуть ногу или попасть под мусорный обвал, если она совершенно не представляет, куда нужно идти, чтобы выбраться отсюда.

Наверное, будет лучше дождаться рассвета.

Маша присмотрела себе местечко, казавшееся безопасным, насколько вообще можно судить о безопасности, неизвестно как оказавшись непонятно где; уложила наиболее крупные и гладкие куски незнакомого материала — вроде бы и не металл, но и на пластмассу не очень похоже, — попробовала сесть.

Было не слишком удобно, и Маша ещё какое-то время продолжала “вить гнездо”. Наконец решила, что из имеющегося материала лучше вряд ли получится, и устроилась, подогнув ноги, затихла, рассматривая небо, в котором тоже что-то казалось неправильным.

Ни Луны, ни звёзд не обнаружилось. Облачность? Вероятно. Но странная она — совершенно однородная, слегка светящаяся зеленоватым… Наверное, рядом очень крупный город. Ночные огни мегаполиса вполне способны окрашивать небо заревом, правда, цвет у этого зарева больно сомнительный…

Да уж… Это явно не Москва, — печально подумала Маша. — И куда ж это меня закинуло?..

Она прекрасно помнила и горе-грабителя; и неотвратимо надвигающееся, огромное, истошно ревущее рыло грузовика; и великолепные кульбиты вырвавшегося на волю кубика; и потусторонний голос, объявивший о начале Игры… Так что даже и не пыталась задаваться вопросами почему или как она здесь очутилась.

Гораздо важнее понять, где именно это “здесь” находится, а самое главное — что делать дальше, как выживать в этой чуждой непонятности, как избежать опасностей, которые наверняка её поджидают, — знать бы только — где и какие…

Маша попыталась вспомнить, что говорила об Игре Таисия Петровна или как там её на самом деле зовут… Как можно играть, не зная правил?! Маша вздохнула, силясь сосредоточиться.

“Всего-то и надо — продержаться несколько дней”, — вот, пожалуй, единственная, хоть сколько-нибудь информативная фраза из всего, сказанного этой женщиной об условиях Игры, да и та невероятно расплывчатая. Несколько — это сколько?

Если она, Маша, продержится вот здесь несколько дней, не бросая кубик и не начиная следующий раунд, это будет означать выигрыш? Вполне допуская, что на самом деле всё может оказаться иначе, Маша решила пока исходить из этого предположения. Других версий у неё всё равно нет, и слишком мало информации, чтобы пытаться их строить. Значит, к этому надо будет вернуться позже. А пока…

Маша задумчиво смотрела вокруг. Стало немного светлее или она просто привыкла к этому странному холодно-зеленоватому мертвенному сумраку? Даже если больше ничего не произойдёт, уже отчётливо видно первую опасность: отсутствие воды, не говоря уж о еде. Без еды она, допустим, обойдётся, но вода…

Маша попыталась вспомнить, сколько человек может прожить без воды, но потерпела неудачу. “Если бы я жила в пустыне, ну, или рядом с ней, то наверняка знала бы ответ”, — подумала она, машинально перебирая куски и обрывки неизвестных материалов. Некоторые из них были почти мягкими, и Маша подгребала их поближе, на тот случай, если ей ещё долго придётся здесь “гнездоваться”… или гнездиться? Да какая разница!

Главное, что окружающий “пейзаж”, тянувшийся, судя по всему, до самого горизонта, не внушал ни малейших надежд не только на реки, озёра, ручьи, водопровод, но и на самую завалящую лужу. Не то чтобы Маша уже сейчас готова была пить из лужи, но всё вокруг было так безнадёжно сухо, что невольно наводило на размышления…

И лучше уж думать об этом, чем о мерзких “сущностях”, которые сейчас, должно быть, наблюдают за ней. Может быть даже ставки делают: как она будет себя вести, как поступит, сколько продержится. Какая отвратительная гадость.