Позывные Зурбагана

На набережной Ангары, посреди яркого ухоженного сквера, высится обелиск. На его гранях старинные гербы Сибири, горельефы Ермака Тимофеевича, Муравьева, Сперанского. Вниз вдоль реки спускается зеленый проспект имени Гагарина. От берега переброшен легкий мост на остров.

Густое переплетение линий высоковольтных передач. Множество подъемных кранов — современный пейзаж. Правый и левый берега Ангары крепко связывает железобетонный арочный мост. В общем-то, Иркутск мне понравился. Славный город!

Вечером мы поужинали вчетвером в буфете на этаже и рано вернулись в номер. Ребят клонило ко сну, так как эту ночь мы почти не спали. Видя, что они «заводят глаза», отец посоветовал ложиться спать. Женя лег на раскладушке у окна, Алеша на диване, меня они уложили на кровать. Верхний свет потушили, светила лишь настольная лампа на тумбочке между нашими кроватями.

Ребята сразу уснули, едва прикрылись одеялами. Отец в кресле о чем-то думал, сдвинув темно-русые брови. Я разглядывал его, сидя в трусах и майке на своей кровати.

Отец очень хорош собою, даже теперь, когда ему было все сорок. Светлые зеленовато-серые глаза, узкое, худощавое лицо, прямой нос, красивый профиль (в этот первый день нашей встречи мне пришлось особенно изучить его профиль — он, кажется, избегал смотреть на меня прямо), четко очерченный рот, белые, ровные, здоровые зубы. Лицо его и руки были покрыты чуть ли не южным загаром.

Чем-то он напомнил мне героев Фенимора Купера. А вообще в этот день вряд ли он был самим собою: слишком неожиданно я появился в его жизни, видимо напомнив что-то, причинявшее боль.

Он раздумывал долго, потом переоделся в ванной комнате и в пижаме сел на кровать. Несколько минут мы пристально смотрели друг на друга.

— Ты хотел мне показать последние фотографии матери, — сказал он вполголоса, чтоб не разбудить ребят. Я — хотел?.. Но я не стал возражать, молча раскрыл свой чемодан, достал все имеющиеся у меня фотографии в черных светонепроницаемых конвертах и молча передал ему.

Маринку он узнал сразу, видно, Ефремов послал ему фотографию своей любимицы. Обрадованно улыбнулся, увидев фотографию супругов Ефремовых, его старых друзей. Внимательно рассматривал даже снимки незнакомых ему людей. Я по лицу его понял, когда он нашел мамины фотографии, так оно изменилось… Но он овладел собой и спокойно пересмотрел их все. Над последней (мама снялась перед самым моим отъездом и даже дату поставила) отец задумался.

— Такая же, как была! — заметил он. — Не меняется. Она тебе рассказывала обо мне?

— Коротко и редко. Никогда не говорила, почему вы развелись… Перед отъездом водила меня по Москве и все вспоминала, где вы познакомились, где объяснились, где впервые поссорились. Можно вам задать один вопрос?

Я избегал прямого обращения. Называть по имени-отчеству неловко, все же отец, но и отцом называть я не мог — на расстоянии он меня держал.

— Какой вопрос, Андрей?

— Почему вы развелись?

— Ты не знаешь?

— Нет, конечно. Мама не любит, когда я об этом спрашиваю. Настроение у нее портится. Надолго. Так и не объяснила.

Пытливо, почти сурово взглянул он на меня.

— Что же тут скрывать. Разные мы оказались люди. Это нас и разлучило. Наверно, никто в этом не виноват… Она не могла жить без Москвы, без киностудии… А я — без Сибири… Вот и все. Не мог я оставить главное дело моей жизни… Не мог. Понимаешь?

— Нет, не понимаю. Ты мог бы свой отпуск проводить в Москве. Мама свой — в Сибири. Остальное время переписываться, говорить по телефону… Иногда в командировки ездить туда, где находится другой. Я бы не развелся… пока любил. Развода вы потребовали? Зачем? Вы же не женились больше! Или, быть может…

— Нет, я больше не женился. Я думал, Ксения выйдет замуж. Не понимаю, почему она все-таки не вышла? Мы давно не виделись.

— Никого она, кроме вас, не любила, наверное. Сто раз могла бы выйти замуж — не пошла ни за кого. Оператор, очень известный, десять лет к ней сватается. Думает, из-за меня она не выходит. Откровенно радовался, когда я уезжал. Смешные у меня родители!

— Смешные?

— Ну, чудаки! Странные какие-то.

— Из Ксаны хорошая вышла мать? Заботилась она о тебе?

— Сколько себя помню, я о ней заботился. Устает мама сильно. Пока доберется до дома, падает без сил. Вот и приходилось — накормить ее, чаем напоить, постель ей постелить, цитрамон дать или валерьянки… Работа у нее нервная — стрессы всякие. К тому же мама ярко выраженная антидушечка, таким нелегко жить на свете.

— Как ты сказал?

— Антидушечка, противоположность чеховской душечке. Всю жизнь была и будет сама собой. Может, вы этого не учли когда-то? Не знаю, что вас разлучило, но уверен в одном: права была она.

Про себя я подумал: и в этом мама была права — не смог он меня принять. Ну что ж, хватит того, что я увидел его. Лицо у меня, видно, омрачилось, он вопросительно глянул на меня.

— Буду спать, — сказал я, укладываясь лицом к стене, слезы навернулись, непрошеные. Не хотел бы, чтоб он их видел. Жаль, что голос мой дрогнул.

Отец некоторое время сидел не шевелясь, затем выключил свет. Я, словно маленький, тихонько поплакал в подушку. Разочарование холодило, как лед.

До чего мне было плохо!.. Не принял, не смог принять. Я его не винил. Он по-человечески встретил нас троих, поместил в своем номере. Кажется, ему больше всех понравился веселый простодушный Женька.

Я думал, что не усну совсем, но уснул.

Глава четвертая

БАЙКАЛ СВЯЩЕННЫЙ

Утром все еще спали, когда резко прозвенел телефон. Отец взял трубку, послушал и буркнул, что через десять минут будет готов. Увидев, что я проснулся, он сказал, чтоб мы позавтракали и никуда не уходили, ждали его. За ним сейчас высылают машину — первый секретарь обкома приглашает его позавтракать с ним, хочет о чем-то поговорить в неофициальной обстановке.

Через десять минут отец спустился вниз, а я сел к письменному столу и написал маме длиннющее письмо. Об отце я лишь упомянул, что он меня принял и мы, все трое, ночуем у него в номере.

Позавтракав и опустив письма в почтовый ящик (Женя написал короткое письмо молодой супруге, Алеша — Максимовой), мы, как было приказано, вернулись в номер. Отец пришел повеселевший, успокоенный и сообщил новости: первое — он взял отпуск на десять дней, проведет его с нами на Байкале. Второе — мы выезжаем сегодня же электричкой до Байкала, где нас ждет катер. На нем мы вдоволь поездим по озеру, а потом катер доставит нас до места.

Мы быстро собрались, успели еще сбегать в магазины, купить еды на дорогу и скоро уже ехали в электричке.

Дорога исключительно живописная — горы, скалы, ущелья, тайга. Но нам с Алешей она запомнилась навсегда потому, что именно этой дорогой в нашу жизнь вошла девушка по имени Христина Даль. Первым ее увидел Алеша. Мы сидели так: у окна — я, рядом — отец, напротив — Женя и Алеша. Отец о чем-то думал. Мы с Женей не отрывали глаз от окна. Алеша смотрел на кого-то… Наконец он не выдержал и шепнул мне:

— Посмотри, какая славная девушка. Никогда не видел такой. Глаза синие-пресиние!

Я хотел обернуться, но Алешка испуганно зашипел:

— Ты что?!

Тогда я привстал, делая вид, что поправляю багаж на сетчатой полке между окнами. Девушка с синими глазами сидела на другом конце вагона и вытягивала шею, пытаясь разглядеть Болдырева-старшего.

Когда мы проехали очередной туннель, она решительно подошла к нам и радостно окликнула отца:

— Андрей Николаевич!

Отец вздрогнул и уставился на нее, как бы не веря своим глазам.

— Христина! Вот встреча! Я думал, что уже никогда больше тебя не увижу. — Он живо поднялся и крепко сжал обе ее руки. Христина без особых церемоний чмокнула его в щеку. Смущенный, отец твердил:

— Я рад! Как же я рад! 40

Радовались они оба так явно, что Женя предложил ей сесть на свое место.

— Мы и втроем поместимся, — поспешно сказал Алеша, — помочь вам перенести вещи?