Точка искажения

Эйлин приросла от обиды к земле и открыла рот, чтобы возмутиться, но Реннен легонько щелкнул ее по носу:

– Так что, согласна?

Она высокомерно кивнула, сохраняя остатки раненого достоинства. Реннен помог защелкнуть ремешок шлема, случайно коснувшись пальцем нижней губы. Темные глаза хищно блеснули. Тяжело вздыхая, он помог Эйлин оседлать байк.

Главный вопрос: куда деть руки? Обнять его или не стоит? Реннен, не оборачиваясь, нашел ее ладони и положил их к себе на грудь.

– Держись крепче! Не хватало снова потерять тебя, – весело сказал он.

Эйлин прижалось щекой к косухе, вдыхая терпкий запах кожи и бензина, и улыбнулась. Ей нравилось лететь навстречу ночи, слышать рев мотора и прятать лицо от колючего декабрьского ветра за спиной Реннена. Интересно, надолго он приехал? Конечно, нет. Но вместо того, чтобы думать о неизбежном расставании, Эйлин еще крепче прижалась к Реннену.

Скорость рассеяла тревоги. Байк недолго несся по мокрой дороге и вскоре свернул в узкий мощеный проезд, освещенный двумя фонарями. Эйлин успела рассмотреть табличку «Частные владения». Это был замок Бродик.

Миновав ворота, Реннен обогнул каменный особняк с правой стороны и затормозил у запасного входа. Тяжелую дверь открыл дворецкий.

– Прошу, ваша светлость, все готово, – легко поклонившись, сказал он, и Эйлин впервые задумалась над титулом Реннена. Он что – граф? Нужно побольше разузнать о семейном древе Торсов.

Реннен обнял Эйлин за талию и ловко снял с мотоцикла, она и возразить не успела. Они что, пойдут внутрь? Зачем? Неужели Реннен собирается представить ее родителям? Мог бы предупредить! Она живо представила, как госпожа Торс брезгливо морщит носик, разглядывая простенький «наряд» Эйлин.

– Не пойду! – запротестовала Эйлин. – Я не готова.

– Боишься моих родственников-головорезов? – с усмешкой переспросил Реннен. – Не волнуйся, детей мы едим только по средам, а сегодня – пятница.

Эйлин нервно усмехнулась.

– Да пойдем же, дома никого нет. Родители в Аттикаре, не хотят пропустить самое интересное. Мой отец всю жизнь люто ненавидел Ульриха О’Трея, теперь смакует подробности скандала.

– То есть ты приехал один?

 – Да.

Реннен повел Эйлин вверх по широкой лестнице, через огромный холл, увешанный картинами в золоченых рамах. Затем была еще одна лестница и очередные несколько комнат, одна изысканнее другой. Наконец они остановили возле двустворчатой двери из матового стекла, ведущей, судя по всему, на балкон.

– Значит, ты решил от меня избавиться, сбросив с высоты? – неловко пошутила Эйлин и застыла, когда ее взгляду предстал уютный, увитый цветущими розами уголок – вернее, огромное патио, застекленное на зиму, но не скрывавшее изумительный вид на море.

Здесь уместился столик, на котором горели свечи, угловой диван, заваленный подушками, мелодично журчащий фонтанчик и несколько огромных клеток с пестрыми темно-зелеными птичками.

Эйлин потеряла дар речи от восхищения. Это же первое в ее жизни организованное свидание!

– Люблю скворцов, – Реннен кивнул на клетки и тепло улыбнулся. – Они обычно поют, но при тебе стесняются.

Он подошел и помог ей снять пальто. Как романтично, но... Неужели он не понимает, что вся эта романтическая мишура ей не нужна? Несколько его слов о чувствах значили бы куда больше. Кем он себя возомнил? Принцем, который привел в замок наивную Золушку? Она любила его целых три года и заслуживала ясности в отношениях.

Эйлин села за столик и, игнорируя тревожные ассоциации, которые вызывал подсвечник, спросила:

– Почему раньше не приехал? Почти два месяца прошло.

Она старалась, но не смогла скрыть обвиняющих ноток в голосе. Повисло напряженное молчание, раздражаемое тихой музыкой.

– А почему ты думаешь, что я не ждал с нетерпением? – ответил он вопросом на вопрос и повесил свою куртку на спинку стула.

Вот так всегда: юлит, ничего не объясняет. Надоели эти игры, постоянные перебранки! Встать бы и уйти. Эйлин с тоской подумала, что отсюда до дома пешком – несколько часов. А просить отвезти ее обратно гордость не позволит.

– Какой же ты все-таки коварный! – возмутилась Эйлин, раскусив его хитрый план, и швырнула в Реннена белоснежное салфетку.  – Знал, что могу уйти, и специально увез так далеко от дома.

Она встала из-за стола, так и не приняв решения, отошла и плюхнулась на диван.

Реннен начал нервно постукивать столовым ножом по ободку тарелки. Звон раздражал. Пускай накручивает себя, взорвется, возмутится ее неподобающим, неблагодарным поведением. И тогда уж Эйлин не упустит шанс все ему высказать. Обиды вместо десерта. Как ему такое понравится?

– Я не мог приехать раньше, потому что матушка вздумала меня женить. А еще я выступал свидетелем в суде и выносил подозреваемых после допросов из уютного семейного подвала. К тому же, отравление не прошло для меня бесследно. Две последние недели я провел в госпитале. Мне и сейчас там положено быть, но я сбежал. И приехал сюда не для того, чтобы снова слушать твои пустые обвинения.

Эйлин фыркнула от возмущения, но Реннен не закончил.

– Хотя от тебя иного и не следовало ожидать, – чеканил он каждое слово. – Я действительно идиот, поскольку решил, что ты повзрослела и поняла: бывают моменты, когда мир не может вертеться только вокруг тебя одной.

Эйлин почувствовала, как пылают щеки. Ей стало стыдно: как бы грубо ни прозвучали упреки, в них была доля истины. Она ни разу не поинтересовалась, как он там. Ей бы навестить Реннена в госпитале, подать стакан воды. Зря она так злилась… Но тут до Эйлин дошел смысл его первого заявления. Он женился?! В грудь будто ножом ударили. Все, хватит! Она схватила подушку, которую все это время непроизвольно комкала, и запустила в Реннена, угодив в одно из блюд.