Страница 74 из 100
Когда Базанов спросил, сколько стоила вся разработка, Филоненко — единственный из присутствовавших на ученом совете авторов (с годами их число, как и число соисполнителей, увеличивалось) — не смог определенно ответить на этот вопрос. Ответил кто-то другой. Цифра произвела столь сильное впечатление, что по залу прокатился ропот.
Работа кочевала из ведомства в ведомство, умирала и воскресала благодаря усилиям энтузиастов. О ней забывали и вспоминали тогда, когда она требовала новых источников финансирования. Последний всплеск интереса к «Рафиниту» совпал с началом кампании по охране окружающей среды. Именно на этот период приходятся основные затраты (примерно в пятьдесят раз большие, чем на все базановские работы), ибо Нитшулер, добравшись с обновленным ватманским листом до самых верхов, убедил их в том, что решение может быть найдено лишь путем строительства крупной промышленной дорогостоящей установки и доведения отдельных узлов по мере необходимости.
Система «Рафинит» занимала на заводе огромные производственные площади, но так и не работала.
На ученом совете проблема рассматривалась впервые, не обсуждаться научной общественностью она уже не могла — пришел срок платить по выданным много лет назад векселям.
Оказалось, что даже при доведении установки до идеального уровня, о котором пока не приходилось мечтать, ее работа будет не прибыльна, как полагали когда-то, а убыточна. За эти годы на руководимом тов. Филоненко заводе были поставлены другие установки, дававшие не менее высокое качество очистки, чем ожидалось от «Рафинита». Но прибыли считают люди. Убытки — тоже. И если человек в чем-то заинтересован, он может посчитать чуть иначе, чем незаинтересованный, ибо арифметику, арифмометры и счетные машины придумали тоже люди. Они придумали методики, по которым производят расчет эффективности. И премии. И авторские вознаграждения.
Итак, установки не было. Как и денег, на нее потраченных. Походило на мистику, кошмарный сон. Установки «Рафинит» не существовало даже как ошибки, что и подтвердил ученый совет. Ведь если «Рафинит» ошибка, то должен же был ее кто-то допустить, а виновных быть не могло. Если виновны соавторы, то куда смотрели те, кто разрешил и финансировал эту работу? А если виноваты финансисты, то на чьи верховные головы должен опуститься меч правосудия? И можно ли поручиться, что прежде не полетят головы тех, кто пожелает разыскать виновных? Как говорится, чего вернуть нельзя, о том и горевать стыдно. А людей жалко. Себя жалко. Председатель совета предложил дать авторам время закончить экспериментальную проверку установки «Рафинит» и сам голосовал за это предложение. Профессор Базанов тоже голосовал «за». Дело спускали на тормозах.
В один из тех дней Базанов вернулся с работы домой, лег на диван, отвернулся лицом к стене и пролежал без малого месяц. Это был его первый микроинфаркт.
XXI
В последние наши с Виктором совместные посещения капустинской мастерской их споры носили особенно ожесточенный характер. Базанов возбуждался до крайности и даже по дороге домой все никак не мог успокоиться. Шумел, размахивал руками, орал на всю улицу.
— Все мы рвемся куда-то, требуем для себя привилегий, предъявляем непомерные претензии. А чего нам на самом деле не хватает? Культуры. Натащили кусков, устроили свалку. Каждый в свой карман тянет. Цельной культуры нет. Нет ее! Словно забыли о пройденном человечеством пути. Равняемся друг на друга, вместо того чтобы тянуться к вершинам. Не деньги, не должности нам нужны — элементарная культура.
И это Базанов! Если ему недоставало культуры, то что говорить об остальных? О Январеве, Гарышеве, Меткине, Валееве, Крепышеве — о том новом поколении институтских руководителей, которое так решительно заявило о себе в последнее время и о котором старик Романовский сказал как-то в сердцах: «воинствующая недокультура». Рыбочкин держал свою линию: «Хорошо рассуждать на сытый желудок». Виктора эта фраза приводила в бешенство.
— Грубо чувствуем. Примитивно мыслим. Забыли, что такое добро. Ведем себя, как дикари. Когда-нибудь за все это придется дорого заплатить. Уже платим. Знаете, кто мы? Рыбы, выброшенные на берег.
Как легко догадаться, это продолжение базановского монолога. Его категорический стиль периода войны с Френовским. Позже он не сказал бы так. Вообще в последнее время Базанов сделался молчалив, мягок, лоялен, точно поддерживал себя исключительно с помощью успокоительных средств. В черные времена он напоминал ретивого бычка, ловко отражающего удары и всегда готового к нападению, но когда жизнь отпустила его, даровала свободу, деньги, власть, он все чаще выглядел вялым, покорным, словно придушенным. Какая-то обесцвеченность появилась в лице и в глазах. Сорокалетний мужчина выглядел обессилевшим, измученным болезнями старцем, с трудом несущим бремя прожитых лет.
Иногда, по давней памяти, он вдруг взбрыкивал, говорил что-нибудь резкое, принимался ухаживать за женщинами, но это был уже не тот Базанов, совсем не тот. Микроинфаркт, связанные с ним осложнения, головокружения, обмороки, спутанность мыслей. Ему требовался основательный, длительный отдых. Один раз в году он ездил лечиться в санаторий — необходимая, но, видимо, недостаточная мера.
Когда 29-ю лабораторию М. Б. Френовского преобразовали в 21-ю лабораторию поисковых исследований, значительно увеличив ее за счет сокращения числа лабораторий в отделе с девяти до семи (Калабина и Вектурова проводили на пенсию под предлогом укрупнения подразделений), Базанов вместо радости испытал полную растерянность, будто ждал совсем иного. Будто затраченные усилия и конечные результаты столь не соответствовали друг другу, что он не мог даже уловить между ними реальной связи.
Сдавливавшее шею ярмо, к которому он долго, мучительно привыкал, сначала воспитало, а затем поддерживало в нем упорство и ненависть — главные источники силы той поры. Теперь ему некого было ненавидеть. Он пытался расслабиться и рухнул, не выдержал релаксации. Наверняка все его болезни были от этого.
Пример Базанова лишний раз подтверждает, что коренным образом менять свой образ жизни в сорок лет так же опасно, как в восемьдесят пять переселяться из одной части света в другую, как в любом возрасте стремительно погружаться на большую глубину, а потом резко всплывать на поверхность. Не выдерживают барабанные перепонки, вскипает кровь, наступает паралич, глухота, гибель.
Возможно, в сложившихся обстоятельствах имелся только один способ уцелеть, остаться сильным и уверенным в себе — это путь Френовского. Но не Виктора.
Я прокручиваю ленту времени лет на десять назад. Большой компанией мы являемся в его дом и застаем родителей — Елену Викторовну и Алексея Степановича, а также младшего брата Володю. День рождения, судя по всему, хотя Базанов тщательно конспирируется.
— Какой там повод! Не выдумывайте. Просто хорошая погода — вот и весь повод. Всегда приятно видеть старых друзей.
Наверно, и близким строго-настрого повелел: никаких упоминаний о дне рождения. Сама мысль, что люди в поисках подарка станут, высунув язык, носиться по магазинам или почувствуют себя неловко теперь, явившись с пустыми руками, была ему неприятна.
Все-таки постепенно прорывается, обнаруживается. Правда, по-прежнему никто не произносит нежелательных для Базанова слов, никто не поздравляет, но все чего-то желают.
Елена Викторовна — счастья:
— Тебе, сынок, твоей семье: Ларисе, Павлику.
Володя, как всегда, бесцветно:
— Старик! Будь здоров!
Алексей Степанович:
— Присоединяюсь. Мой отец, твой дед, говаривал, что счастлив может быть только тот, кто в своем деле первый.
Лариса:
— Желаю, Витенька, победить. Знаешь, что я имею в виду. — (Это знал не только Виктор, но и все сидящие за столом.) — Ты победишь, я верю.
Кто-то пропел:
— Чтоб со скорою побе-е-дой…
Кто-то, уже изрядно набравшись:
— Виктор — значит «победитель».