Страница 53 из 70
— Вот и Свадьбин у меня такой же. Заявки пишет — в авторы не включает. Самостоятельность проявляет. Будто, понимаешь, не в коллективе работает, а сам по себе. Все, понимаешь, включают как руководителя, а он нет. Завтра на экспертном совете будет докладывать одну такую заявку. Ты бы как член совета того… а?
— Ладно, — говорит первый, — мой тоже должен скоро отчитываться о проделанной работе. Так что и ты при случае…
— Ничего, — говорят они оба многозначительно и в том смысле, что есть еще порох в пороховницах, что мы, мол, еще посмотрим, кто кого.
Потом старики как бы пьют чай, потому что их беседа напоминает питье чая с сахаром вприкуску.
А затем один из них идет к третьему старику и начинает вроде бы незначительный разговор. И третий старик согласно кивает. Но когда речь заходит о Свадьбине, третий старик перестает быть вдруг своим, понятливым таким, хорошим стариком. Он говорит:
— Правильно делает твой Свадьбин, что фамилию начальника в авторы не включает. Да и тебе это зачем? Всякий поймет, что не твоя это работа, а его. Ты, старик, хоть и не учен, да толчен. Это тоже кое-чего стоит. А Свадьбин, — говорит, — парень, на мой взгляд, способный. Дай нам бог побольше таких сотрудников. Что касается Крымова, — говорит, — я его тоже знаю. Голова у него золотая и руки золотые. То, что он своего начальника дураком считает, — так ведь так оно и есть. Это и без него все знают.
Таким образом, третий старик первым двум все дело портит. И очень скоро весь институт узнает, что первый старик плетет интриги против своего сотрудника Крымова, а второй — против другого сотрудника, Свадьбина. Общественность начинает с подозрением относиться к мнению первых двух стариков, а мнение третьего становится определяющим. Руководство, в свою очередь, начинает думать о том, всякий ли воин вверенной ему крепости находится на своем месте.
Каждое действие согласно третьему закону Ньютона получает равное по силе и противоположное по направлению противодействие. И равновесие постепенно восстанавливается. Решительные действия стариков, работающих с соисполнителями по форме номер пять, в конце концов кончаются тем же, чем решительные действия творческой молодежи, связанные с генерированием глобальных и слишком уж «смелых» идей.
А со стороны кажется: какая красивая крепость. И местность такая красивая, и лаборатории такие современные, и старый барский дом так добротно отреставрирован. Вот образец мирной, тихой жизни.
28
Если спросить жителя Каминска, чем он занимается на работе, он молча обратит глаза к небу, словно отвечая таким образом на вопрос или как бы восклицая про себя:
— О господи! Уж вы-то, по крайней мере, могли бы не спрашивать меня об этом!
Отвечающий на подобный вопрос житель Каминска в зависимости от возраста и рода занятий может походить на блаженного Августина или на смиренного Христофора — человека великой силы и храбрости, который, согласно легенде, вместо того чтобы повелевать и править, пожелал служить сильнейшему. Может показаться также, что он похож на кающуюся Магдалину или на кассира местного кинотеатра, уставшего повторять докучливым посетителям, не доверяющим вывеске, что все билеты проданы.
Обыватель говорит:
— В современном мире наука и техника — это все. Все для них. Они хозяева жизни. Дышать стало человеку нечем от гари выхлопных газов, рыба мрет в озерах, отравленных химическими отходами, в реках, перегороженных плотинами. Грохот самолетов мешает спать, каждая ракета уносит с собой в небо целое состояние. Не слишком ли дорого обходится человечеству жизнь современных хозяев?
И тогда каждый каминчанин, каждый коловертец, каждый старик и юноша встает на защиту крепости и говорит: нет. Он говорит:
— Земля не может жить без дождя. Человек не может разучиться мыслить. Современное небо не может обойтись без самолетов, а наша страна — без института Крюкова. Мы не меньше вас, товарищ обыватель, любим нашу землю и наше небо. И уж, во всяком случае, больше, чем вы, заботимся об их чистоте.
В такие минуты не отличить коловертца от каминчанина. Старики молодеют, юноши мужают.
Впрочем, внешне коловертца от каминчанина отличить непросто даже в менее критические минуты, а не слишком хорошо знакомый с жизнью Каминска человек и вовсе не найдет между ними различия, Одно время было, правда, распространено мнение, что у каминчан лица устроены иначе, чем у коловертцев. Исходили из того, что лицо — это зеркало души. Что в сердце варится, на лице не утаится. Как будто и взгляд у каминчан иной, и выражение лица другое, более земное, что ли.
Наиболее заметны, пожалуй, различия в способе выражения мыслей. Коловертец не напишет, подобно каминчанину: «Мы обсудили этот вариант модели». Он напишет примерно так: «Представляло определенный интерес обсудить еще один вариант модели, который согласно [1] (библиографическая ссылка) не может не быть принят во внимание при рассмотрении процессов, подобных тем, которые были достаточно подробно рассмотрены в работе [2]». Тем не менее то, что каминчанин склонен определить прилагательным «научный», коловертец называет «наукообразным». Каминчанин говорит: «ученый», коловертец — «научный сотрудник».
От себя добавим, что населяющие Каминск племена коловертцев и каминчан с нетерпением ждут своих историков, бытописателей и этнографов, которые найдут здесь богатый, почти не тронутый их вездесущими коллегами материал.
29
Что еще, кроме определенных различий в языке и неопределенных во внешности, отличает каминчан от коловертцев?
Воскресенье — это воскресенье, утверждает каминчанин. Если ружье на праздник заряжено, то испортится. Праздник — это праздник. Отдых — это отдых, а работа — работа. Уставший от праведных пятидневных трудов каминчанин отдыхает шестой и седьмой день.
Воскресенье — это, конечно, воскресенье, соглашается с ним коловертец, но не всякое воскресенье — праздник, не всякий вторник — рабочий день.
Работа — это когда ты в крепости и на своем рабочем месте, считает каминчанин, а когда ты вне крепости — это уже не работа.
Коловертец не связывает воедино работу и свое местопребывание. Она всегда с ним, как сердце, печень и легкие.
Если теоретическая кривая идет вверх, а экспериментальная — вниз, то это плохо для кривой, для коловертца и его теории. Тогда коловертец не знает ни сна, ни отдыха: праздник для него не праздник и воскресенье не воскресенье. Сидит коловертец в кругу семьи за воскресным обедом, ест свой суп, смотрит в одну точку, и перед глазами его эта проклятая кривая, которая идет вниз, вместо того чтобы идти вверх.
— Что с тобой? — тревожится жена.
— Папа, почему ты грустный? — спрашивают дети.
Его пытаются развеселить, тянут в кино, дети просят поиграть, побыть с ними — и он идет и играет, но движения его деревянны, и играет он как бы во сне. Измученный, он дает себе слово не вспоминать больше о работе, но это оказывается выше его сил.
Он думает: «Другие живут как люди, а я почему-то не умею». Но измениться не может.
«Ишь, — думает о таком коловертце иной каминчанин, — работает он! Все не работают — он один работает. Ставит из себя бог знает что».
Зато праздник у коловертца может случиться в самое неподходящее для праздника время, когда каминчанин, полный сил после двух выходных дней, приступает к выполнению насущных дел очередной трудовой недели. Этот праздник не отмечен красным числом календаря, началом или концом рабочего дня или каким-либо другим регламентом. Он приходит как бы случайно, в любое время и знаменуется лишь осознанием того, почему кривая, которая должна была пойти вниз, пошла вверх. Это может быть даже не окончательное решение, но путь к нему. Самые тяжелые дни коловертца связаны не столько с неудачами в работе, сколько с тупиком — отсутствием реальной возможности что-либо предпринять, когда он, как слепой, не видит пути.