Тревожное небо

Вот какие пироги! А самолет будет готов не раньше, чем через неделю… Что тут скажешь?

Однако пришлось ехать.

В. М. Молотов и остальные наши пассажиры уже сидели за обеденным столом на квартире у Литвинова.

— Командир наш поспел вовремя, — сказал нарком, ответив на мое приветствие. — Садитесь с нами обедать и доложите, как идут дела, — он указал на свободный стул недалеко от себя.

— Самолет, к сожалению, будет готов к полету только через пять дней.

— Вот тебе на-а! — протянул недовольно Молотов. — А мы рассчитывали уже завтра вылететь в обратный путь.

Доложив подробно о состоянии самолета, я сообщил также об отправке в Детройт злополучной покрышки.

— Ну что ж! Приходится мириться, — сказал Молотов.

Вот тут был настоящий обед! Борщ с мясом и мозговой костью, со свеклой и помидорами. И хлеб! Хотя и не черный, но все же настоящий хлеб из кислого теста. Потом тефтели с рисом, а на десерт — фрукты.

…Только успел переступить порог гостиницы, как мне вручили записку: «Вас желает видеть русская дама. Она ждет вас в голубой машине против парадной двери гостиницы». Это еще что такое? Какая такая «русская дама»?

Когда я искал на стоянке среди множества автомобилей голубой, меня осторожно взяли под руку: рядом со мной оказался молодой человек в мундире пехотного офицера США:

— Прошу прощения! — сказал он по-русски. — Моя мать очень желала бы вас видеть.

Из небесно-голубого «форда» навстречу нам вышла почтенных лет женщина.

— Прошу меня извинить, — сказала она также на чистом русском языке, протягивая мне пухлую красную руку, — но я из России. Правда, это было очень давно, когда я уехала. Ох, как давно! Но мне так хочется перед смертью посмотреть на настоящего русского человека…

— Тогда мне придется огорчить вас. Я хотя и родился в России, но по национальности я эстонец.

— Эстонец! — подняла гостья белесые брови, — про такой народ я никогда не слышала… А где они живут? На севере?

Объяснив ей, где находится Эстония, я пригласил гостей к себе и попросил принести чаю. Беседа наша длилась недолго. Рассказав мне банальную историю своей жизни, о том, как канадский матрос увез ее в начале века из одесского кабачка, где она, рано лишившись родителей, работала у дяди, старушка допила чай, и гости уехали. Молодой человек все время молчал, с грустным любопытством рассматривая меня…

Что же заставило эту немолодую уже женщину предпринять долгий путь из Канады в Вашингтон? Только тоска по родине. Из всех потерь и огорчений ничто не может быть сравнимо с утратой Родины…

Вечером к нам зашли трое американцев. Старший из них полковник, двое помоложе, майор и капитан. Романов куда-то запропастился и нам с Сашей Штепенко пришлось до его возвращения угощать гостей любезными улыбками. Гости безуспешно пытались что-то объяснить, угощали нас сигаретами. Мы, не оставаясь в долгу, потчевали их «Казбеком». С полковником «Казбек» сыграл шутку: он сунул папиросу табаком в рот и запалил мундштук.

Капитан вышел и вскоре вернулся с газетой. Потыкав пальцем на какие-то объявления, помещенные на первой странице, он вопросительно уставился на нас. Майор пустился в пляс. До нас стало понемногу доходить: наверное, приглашают посмотреть нечто зрелищное. К счастью, подоспел Романов, и, уяснив окончательно, что нас зовут посетить кино, мы всей компанией поехали в город.

Американцы любят кино, пожалуй, больше любого другого вида зрелищ. Фильмы крутят голливудские: гангстеры и ковбои, пираты и ужасы, и, как правило, бедная девица завоевывает сердце богача, а конец обязательно благополучный, поцелуи и венец, В кино можно назначить свидание, поговорить о делах и не о делах, можно курить, поесть и попить. Даже лучше, чем в ресторане. Бывает и так, что, увлеченный пикантной сценой или стройными ножками «герлс», джентльмен гасит сигаретку о плечо сидящей впереди леди… В зал входят и выходят непрерывно, нет ни начала, ни конца сеансов. Если вы купили билет, никого уже не интересует, сколько вы там пробудете: будь то пять минут или пять часов подряд.

… Моторы и самолет доведены до готовности к старту. Все опробовано, просмотрено и проверено. Нет только покрышки. Мистер Траубридж утешает нас, что протектор вот-вот прибудет, фирма не подведет.

Решили воспользоваться свободным временем для реализации выданных нам долларов. Не в пример Лондону, столица Соединенных Штатов полна товарами. Ни карточек, ни талончиков. Всего вдоволь, не хватает лишь покупателей.

В любом, мало-мальски приличном торговом заведении находятся служащие, говорящие на русском языке. Они настойчиво расхваливают все, что имеется в продаже. Продавцы и кассиры, лифтеры и швейцары, реже — хозяева магазинов, покинувшие родину, спасаясь от революции, служат теперь единственному признанному в Америке богу — доллару.

Наши доллары уже подходили к концу, когда мы под вечер зашли в лавку суконщика. По его словам, он покинул Бердичев еще до первой мировой войны. Перед единственным прилавком толпилось несколько офицеров. Мы переглянулись, услышав вперемешку с английской скороговоркой сочный русский мат, которым старый еврей «обкладывал» своих покупателей.

— Давайте, ребята, пойдемте отсюда… — поежился Романов, когда в конце английской тирады снова прозвучало «в бога… в мать…». Но хозяин лавки, увидев нас, бросил своих клиентов и мигом очутился перед нами и на очень хорошем и вежливом русском языке начал предлагать свои товары. Саржа и шевиот защитного цвета нам приглянулись. Отмерив требуемое количество, лавочник тщательно упаковал покупки и… отказался от платы!

— Настоящим русским офицерам я продаю первый раз. Разрешите вам сделать подарок!

— Настоящие русские офицеры подаяний не принимают, — бросил ядовито Штепенко.

— Прошу меня простить! Я не хотел вас оскорбить! Уверяю вас: я преклоняюсь перед офицерами Красной Армии, которые так мужественно руководят обороной против фашистов. Вы ведь знаете, что делают с нами фашисты! — и старик рассказал нам о судьбе своих близких и далеких родственников, ограбленных изагнанных фашистами в лагеря смерти. Мы молча слушали его изобилующий страшными подробностями рассказ. Старик умолк. Затем быстро прошел за прилавок, вытащил большую книгу и, полистав ее немного, подозвал нас к себе.

— Господа, прошу вас! Вы видите эти цифры? Это покупная цена. Очень прошу вас: только по этой цене.

Горе и забота наша — протектор, прибыл, наконец, специальным самолетом обратно. Каждая заплата отмечена знаком фирмы «Гудрич». Что сделаешь — реклама!..

Вечером третьего июня я доложил Молотову о готовности к вылету.

— Отлично! — обрадовался нарком. — Стало быть, утром вылетаем?

— Так точно. Только предварительно мы должны опробовать самолет в воздухе.

— Хорошо, — согласился нарком, — мы соберемся и будем ждать утром вашего доклада.

Наутро погода подвела нас самым беспардонным образом. Густой туман накрыл плотной пеленой и аэродром, и город. Время идет, а туман не рассеивается. Ведь надо же, именно сегодня, когда нам дорог каждый час! Взлететь — не проблема. А вот посадка… К тому же с каждым часом усиливается жара. А что это означает для наших моторов, в этом мы уже могли убедиться.

Из посольства не перестают названивать, требуя сообщить, на какой час назначен вылет.

Часам к десяти туман стал редеть. Я решил взлететь. Машина легко оторвалась от земли. Полетали минут двадцать — все агрегаты работали нормально. Можно садиться. Я с тревогой смотрю в сторону аэродрома. Волны тумана то приоткрывают его краешек, то вновь скрывают. Попытки выйти на посадочную полосу ни к чему не приводят. Раза два или три мы проносились низко над аэродромом, но каждый раз полоса оказывается либо где-то сбоку, либо мы проходим ее под углом. Выручает Штепенко:

— Летчики, — слышу после очередной неудачи его бодрый голос, — попробуем по радиокомпасу. Сейчас включу.

— Давай. Включай.

Штурман выводит корабль в зону, которая проходит точно над бетонной полосой. Ведем корабль по стрелке радиополукомпаса и по указаниям штурмана с пологим снижением на аэродром.