Тревожное небо

Вскоре штурманы и наши «коренные» радисты ловят соединенными усилиями передачу радиостанции на Скапа-Флоу и берут на него пеленг. Все становится на свои места. Снизу на нас снова напирают облака. Опять ревут на полную мощность все четыре мотора. Золотарев и Дмитриев регулируют качество смеси. Хотя запас горючего у нас порядочный, но чем больше, тем лучше. Время от времени проскакиваем верхушки облачных гор. 5500… 5800… 6000… Кажется, на этот раз хватит. Смежно-белая вата облаков остается ниже нас и больше не пухнет. Все в норме. Нет лишь связи с Рейкьявиком — целью нашего полета. Начинаю настаивать, чтобы мистер Кемпбелл показал, что он может. А мочь он должен многое, так как еще перед вылетом, втаскивая в самолет свой объемистый желтый портфель, он гордо известил нас, что у него там разместилось «радио всего мира».

— Запросить погоду! — даю команду. Время идет и идет… Ответа нет.

— Алло! Радисты! Как с погодой?

— Никак, — отвечает Низовцев, — мистер Кемпбелл сказал, что еще рано погоду запрашивать…

Что это такое? Какой-то там мистер будет вместо командира решать, когда и что нужно делать! Не-ет! Этот номер не пройдет…

— Передайте мистеру Кемпбеллу: немедленно, слышите, — немедленно связаться с Рейкьявиком и запросить погоду, — разозлившись, повторяю приказание.

— Есть! Сейчас передам, — отвечает Низовцев.

Прошло не меньше десяти минут, когда канадец, наконец, связался с радиостанцией аэродрома и передал мне радиограмму:

«Рейкьявик видимость хорошая тчк Облачность восемь баллов высота триста».

Теперь все ясно.

Ясно-то ясно, а вот как садиться при высоте облачности в триста метров, если аэродром окружают вершины гор высотой до тысячи метров? Но сесть нам все равно надо. Что-то надо предпринять, а что — пока не знаю.

Посоветовавшись с Обуховым и штурманами, решаем выйти под облака над океаном. Бензина еще достаточно, дойдем до радиостанции аэродрома, и от нее — вниз, через облака. Затем развернемся над морем и обратно на аэродром.

Верхняя кромка облаков снижается, мы — тоже. Вскоре освободились от масок. Под нами в облаках появляется громадное окно». Снизу виднеются белые гребешки на море. Завалив корабль в крутую спираль, хочу уйти вниз, используя чистое небо. Не получается. Снова врезаемся в облака. Приходится взять курс на юг — подальше от высоких берегов — и терять высоту по прямой. Снова лед на стеклах. Снова полет вслепую.

— Товарищ Молотов интересуется, чем вызваны такие сложные эволюции самолета и к чему должны готовиться пассажиры? — спрашивает Кожин.

— Передайте наркому, что минут через тридцать пассажиры могут сесть за обеденный стол в Рейкьявике. Пробивались под облака над океаном. В горах это значительно сложнее.

Выскочив на высоте четырехсот метров из облаков, сразу же увидели долгожданную землю.

Исландия — страна гейзеров и вулканов. Вершины гор скрываются в облаках, но в чистом полярном воздухе отлично виден южный берег острова. Под нами бушует седой океан. Этот эпитет как нельзя лучше подходит для определения покрытой сплошной пеной бескрайней клокочущей массы воды. Громадные гороподобные валы катились с запада на восток. А поперек их, с севера на юг, идут новые повторные, тоже немалые волны, гребни которых, срываясь и падая, образуют на поверхности океана оплошную серо-белую пелену.

Как потом рассказывали штурманы и радисты, наш «радио всего мира» — Кемпбелл развел тут, когда каждый уже видел берег, совершенно бесполезную деятельность: не снимая руки с ключа, отстукивал что-то, принимал и записывал никому уже не нужные сводки и пеленги, передавая их с торжественной улыбкой чуть ли не ежеминутно штурманам.

На горизонте, под самыми облаками, появляются две черных точки, приближающиеся к нам с огромной скоростью. Это встречают нас истребители союзников.

Разойдясь вправо и влево, они резко разворачиваются на 180 градусов и пристраиваются у самых консолей крыльев нашего гиганта. Это американские истребители «Аэрокобра». Идут они, вопреки общепринятому, очень близко. Лишь несколько метров отделяют их бешено вращающиеся пропеллеры от элеронов нашего корабля. Никакие сигналы не могут их заставить соблюдать безопасную дистанцию. Штепенко машет им рукой, стараясь отогнать истребителей подальше. Американцы, широко улыбаясь, поднимают большие пальцы: «О кей, все отлично!»

Уже виден и город, а рядом с ним полоса бетона, густо уставленная по обеим сторонам самолетами. Как же там садиться?

В этом узеньком коридоре между носами самолетов? До сих пор такого не приходилось нигде встречать. Но, видно, многое еще придется делать в первый раз…

Стараясь уместиться между горой, вершина которой скрылась в облаках, и городом, делаем круг над аэродромом. Истребители, качнув крылом, покидают нас. Невдалеке, на востоке, парят гейзеры. Самый крупный из них «Большой гейзер» не виден, он спрятался в глубине далеко вдающейся в остров долины, и пары его смешались с нависшими над островом облаками.

Благодаря мощному теплому Гольфстриму, одна из ветвей которого — течение Ирмингера, омывает западные и северные берега Исландии, климат острова значительно мягче, чем на тех же широтах в нашей Арктике, где царствует голый камень и безлесная тундра. Здесь, за исключением полей лавы и вулканического пепла, а также громадного ледяного плато в юго-восточной части острова, в долинах и на склонах гор растут березы и ивы, а местами можно встретить даже рябину.

Аэродром, примыкающий вплотную к юго-западной окраине Рейкьявика, построен на тундровой почве. Бетонная полоса длиной около тысячи метров справа и слева заставлена самолетами различных типов и назначений. Захожу на посадку. Мне кажется издали, что размах крыльев нашего корабля больше, чем ширина свободного пространства между стоявшими на бетоне самолетами… Но это только кажется. Правда, почти впритирку, садимся благополучно. Еще 1590 километров осталось позади.

Не успеваем мы еще остановиться, как рядом с нами появляется шустрый «виллис». Стоявший в нем во весь рост офицер выразительно размахивает флажками.

— Сколько весит ваш самолет? — переводит его вопрос Романов.

— Двадцать пять тонн.

Услышав ответ, офицер качает головой, предупреждая, чтобы мы рулили точно по тем плитам полосы, по которым он будет ехать впереди нас.

— Иначе продавите бетон и можете поломать свой самолет, — кричит дежурный.

Двинулись за «виллисом», стараясь ни на йоту не отклониться от его следов. Самолет ползет мимо «аэрокобр», транспортных «дугласов» и «каталин», двухмоторных амфибий, способных производить дальнюю разведку океана и уничтожать глубинными бомбами вражеские подводные лодки.

Хорошая боевая техника, только… она больше стоит на земле, чем занимается делом. И это в те дни, когда гитлеровские подводные пираты наглухо запирали морские пути союзников в северной Атлантике…

Группа американских офицеров приняла под свою опеку пассажиров. Младшие чины молча толпились поодаль. Кругом — только военные. Фото- и кинокорреспонденты, также одетые в военные мундиры, как всегда, снимали нас и спереди и сзади.

Нас попросили на обед. В офицерской столовой столы были уже накрыты, и на обед ушло не больше получаса времени. Отобедав, приступили к подготовке полета через «большую лужу». На самом деле эта «лужа» в том, самом узком месте, где нам предстояло ее пересечь, раскинулась на три тысячи километров.

Инженеры и стрелки вернулись к самолету, а мы — летчики со штурманами отправились к синоптикам. Первые же слова синоптиков испортили нам настроение. Никаких сведений о погоде у них не было, ибо уже сутки в эфире царил «глухор» — непрохождение радиоволн. Никакой связи с Америкой. А когда она наладится, никто не мог предсказать.

Единственное, что могли для нас сделать американские синоптики, это сообщить, когда наладится опять связь через океан.

Вышли на улицу. Было сравнительно тепло. С моря тянул ветер. Через окна облаков временами проглядывало солнце. Штурманы пошли на командный пункт аэродрома выяснить детали навигации предстоящего перелета через океан.