Тревожное небо

— По курсу — корабли, — сообщает штурман.

— Обойдем справа, — решает командир.

Уже видны силуэты кораблей. Один… еще один… четвертый, пятый. Целый караван судов идет к берегам Норвегии. На клотиках мачт горят яркие огни. Фашисты. Чувствуют себя как дома.

— Отметьте координаты, курс, количество, — приказывает Асямов.

— Уже отметили, — отвечает Романов.

Погода улучшается. Впереди, далеко-далеко на горизонте начинают поблескивать огни маяков Англии.

Синоптики предсказали нам сильный встречный ветер. По договоренности с англичанами, нам полагалось садиться на рассвете. В соответствии с этим было рассчитано и время вылета. Но встречного ветра нет и мы оказались над шотландским берегом задолго до рассвета.

На аэродроме Тилинг, что под Данди, в тот ранний предутренний час не видно никаких признаков жизни. Немного южнее, вблизи Эдинбургского залива, виден ночной аэродром. То зажигаясь, то потухая, моргает там большой зеленый глаз посадочного прожектора, как-будто приглашая нас к себе.

— Может, попробуем, осторожно предлагаю я Асямову. Тот молча кивает головой и направляет корабль на этот зеленый глаз. Делаем круг, снижаемся и пролетаем низко над посадочной полосой. Она оказывается для нас явно короткой и Сергей дает полный газ моторам. Уходим снова вверх.

— Не получается, — говорит он, и мы начинаем крейсировать взад-вперед вдоль шотландского берега. Время от времени подлетаем к аэродрому под Данди и с нетерпением всматриваемся в него, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, говорящее о приготовлениях к нашему приему. Уже светает и мы с ужасом видим, что аэродром только еще строится! Взлетно-посадочная полоса вроде уже готова, но и на ней и по всему полю стоят и двигаются десятки катков, грейдеров и других дорожно-строительных машин. Становится совсем светло и, наконец-то, на одном конце полосы расстилают посадочное «Т». Не мешкая, заходим на посадку и приземляемся. Знали бы мы тогда, что для Сережи Асямова это — последняя посадка в его жизни…

В старой Англии

Встречающих было значительно больше, чем нужно. Каждый из них считал своим долгом махать нам флажком, руками и кричать что-то, непонятное для нас из-за шума моторов. Разобраться в этом хаосе указаний было просто невозможно и все их старания пропадали даром. Наконец по повязке на рукаве определяем в толпе встречающих дежурного офицера, и, оставляя всех остальных вне внимания, благополучно заруливаем на указанное место.

С удовольствием потягиваемся, сбрасываем с себя тесную сбрую парашютных ремней и сходим на землю. Тесным кольцом нас окружают встречающие и мы, с трудом удерживая улыбку, рассматриваем волосатые коленки и коротенькие клетчатые юбки шотландских офицеров…

Командующий авиацией округа колонель (полковник) Уильямс приглашает нас на чашку кофе. После 30–35 градусного мороза, гулявшего вокруг нас в течение почти десяти часов полета, чашечка горячего кофе пришлась как нельзя к месту. Тем более, что к ней предлагалась рюмочка более крепкого напитка.

Городок летчиков был, как нам казалось, совсем рядом, однако мы ехали довольно долго. Дорога, узенькая до того, что со встречным невозможно разминуться, петляла между крохотными лужками и пашнями как заячий след. Не поняв необходимости таких зигзагов, спросили об этом Уильямса.

— Ничего нельзя сделать… земля принадлежит фермерам. Правительство не может построить дорогу через их владения и поэтому ее провели по межам между полями.

— А как же на фронте? Чтобы вырыть окопы и построить укрепления, необходимо тоже спрашивать разрешения у хозяев земли? — наседал я.

Переводчик, видимо, усмотрел в вопросе явную пропаганду и сделал вид, что не расслышал…

Внешне городок истребителей выглядел неказисто. Постройки барачного типа, покрытые толем, с широкими окнами. Кучи строительного мусора, песок, щебень, опилки. Но порогом картина резко изменялась. Ковры, мягкая мебель, картины на стене, оленьи рога вместо вешалки. В обширной комнате ярко пылает камин и все мы с нескрываемым удовольствием толпимся вблизи этого приятного источника тепла.

Тут же вошел солдат-денщик с подносом, где было все для кофе и сам кофе, а также под кофе…

Колонель наполнил объемистые рюмки и торжественно провозгласил тост в честь Красной Армии — за победу над гитлеровской Германией и традиционное для летчиков «happy landings» («счастливых посадок»).

Вдруг все встали. Встали и мы. В гостиную вошел седой, небольшого роста офицер Королевского воздушного флота, по всей видимости высокого ранга. Подойдя к нам, пожал всем руку.

— Командующий Северным воздушным округом, вицмаршал Эндрюс, — представил его нам переводчик.

— Как долетели? Какова погода? — начал разговор вицмаршал.

Когда Асямов, рассказывая о полете, упомянул о караване вражеских судов, командующий попросил уточнить их координаты и приказал что-то адъютанту. Тот поспешно вышел…

Вскоре нам сообщили, что самолет для нас готов к старту. Быстро допили кофе и, поблагодарив хозяев, вернулись на аэродром все той же «заячьей тропой».

Десятиместный пассажирский самолет «Фламинго» выглядел так же, как и одноименная розовая птица: шасси его были неимоверной высоты. Внутри — все удобно и практично. Пассажир, привязываясь ремнями, одновременно оказывался и снабженным парашютом. Лишь вставая с места, он чувствовал его за спиной.

Мы с Штапенко уселись у иллюминаторов правого борта, зная, что слева море и смотреть нам нечего.

Пробежав совсем немного, наш длинноногий самолет легко взмыл ввысь. Летим низко, метров 400–500 над землей и с любопытством вглядываемся вниз. Видим, что возделан каждый клочек земли. Участки ограждены друг от друга внушительной ширины стенками из камня. Мда-а! «Мой дом — моя крепость». Ясно видны работающие на полях и огородах мужчины. Женщины встречались редко. Здоровенные мужики спокойненько мотыжат землю, растят цветную капусту. «Так вот какая у них война, второй фронт…», — думаю я с горечью.

А у нас? Все, кто в силах держать в руках винтовку, даже золотой фонд страны — седовласые ученые и академики, профессора и инженеры дерутся с оружием в руках с ненавистным врагом. А кормят, поят, куют оружие, лечат раненых и больных — женщины, старики и подростки. Вся наша страна, от мала до велика, охвачена одним неистребимым желанием — разгромить врага, не щадя во имя этого своей жизни.

— Эндель, — прерывает мои мысли Штепенко. — Смотри, как много аэродромов.

Действительно, в пределах видимости все время встречались две-три взлетно-посадочные полосы. Переводчик, заметив наш интерес, самодовольно изрек:

— У нас аэродромов так много, что летчик при любой неисправности моторов сможет дотянуть до одного из них.

Наверное так и есть. Только вскоре нам с болью в сердце пришлось убедиться, что эту возможность не всегда можно использовать…

День стоял яркий, солнечный. Знаменитые по Чарльзу Диккенсу туманы не показывались нигде. В полном разгаре весна. Воздух прозрачен и чист. Весь остров просматривается от края до края. Далеко на западе темнеет Атлантический океан.

Летим над утонувшими в облаках дыма заводами и фабриками промышленных районов южной Англии. Возведенные из красного кирпича строения четко выделяются на фоне то темных, то светлых пятен зелени. Изредка под нами проплывают грузные и мрачные, покрытые многовековой патиной{15}, средневековые замки и крепости, где и сейчас еще гордясь генеалогическими корнями предков, живут лендлорды и пэры Англии. Столетия покрыли эти угрюмые строения не только патиной. Нередко на их башнях, стенах и крышах — мох, цветы, кусты и даже деревья.

На третьем часу полета внизу показались однообразные коробки домов. Широкие улицы. Много зелени, деревьев. — Лондон, — сообщает переводчик.

«Фламинго» крутой спиралью идет к земле. Чуть не задевая крылом за высокие трубы и островерхие крыши, летчик лавка сманеврировав между ними, мягко посадил самолет на крошечный аэродром. Подруливая к зданию аэропорта, читаем на скате высокой крыши: Hendon. Это часть Большого Лондона, окраина — его, находящаяся от центра города в часе езды.

15

Патина — многовековые пыль и копоть, покрывающие старые здания. Чем толще слой этой грязи, тем больше почитаемы в Англии хозяева данного строения.