Страница 50 из 88
К месту его приземления выехала бригада техников и мотористов во главе с борттехником С. Н. Дмитриевым, залатала обгоревшее крыло, сменила мотор. Когда все было приведено в порядок, самолет подняли в воздух, и вскоре он снова занял свое место на опушке леса под маскировочными сетями.
Наш «ремонт» длился значительно дольше. Кашинские доктора оказались правы: прошло почти два месяца, когда мне снова разрешили подняться в небо.
Трудными были те бесконечные недели, пока мы «ремонтировались» в полковом лазарете. Изо дня в день появлялись в передачах Совинформбюро все новые и новые направления: Калининское и Клинское, Волоколамское и Наро-Фоминское. Мы знали, что если появилось Юхновское направление, это означало, что в Юхнове уже хозяйничает враг. Но мы знали и другое, знали, что сообщения эти запаздывали, что радио передает лишь то, что 'было вчера, а то и позавчера. А что сегодня? Может быть, враг уже подошел к самой Москве?
Работавшая в штабе Фрося, навещая меня ежедневно, шепотом передавала, что фашистские танки подошли к каналу Москва — Волга у Дмитрова.
Бесконечно долгими казались эти тревожные дни. И вдруг они кончились! В палату вбежала жена и прерывающимся от волнения голосом крикнула:
— Наши наступают!
Несмотря на резкую боль в ноге, я рывком уселся на кровати.
— В штабе говорили, что подошли сибирские дивизии и началось большое наступление, — добавила Фрося.
Сибирские… наши сибирские. Родные земляки мои!
На следующее утро ее сообщение подтвердилось. Радио передавало, что войска Калининского, Западного и Юго-Западного фронтов перешли в контрнаступление и освободили ряд населенных пунктов западнее Москвы. Еще через несколько дней Совинформбюро обрадовало всех нас новым известием об освобождении войсками Волховского фронта города Тихвин, Юго-Западного фронта — города Елец.
— Ур-ра-а! — Настроение у нас поднялось.
Что ни день — новая радость. Выбиты фашистские оккупанты из города Калинин. Войска Западного фронта освободили Волоколамск, Наро-Фоминск и выбили врага из Калуги.
…Подошел новый, 1942 год. Отступив от строгих правил, начальник санслужбы полка Михаил Евсеевич Раковщик разрешил мне встретить Новый год с женой, с боевыми друзьями в командирской столовой.
— С утра до вечера идет учеба, — говорил Михаил Евсеевич, поддерживая меня под локоть, так как мне все еще больно ступить на левую ногу. — Все занимаются: и летчики, и штурманы, стрелки и радисты.
Сильный ветер гонит по улице тучи снега. Со стороны летного поля слышен грохот тракторов.
Уже несколько дней с нашего аэродрома не вылетают в бой корабли. Обильные снегопады и вьюга вконец испортили летное поле. Словно в Арктике, стоят у опушки леса окруженные сугробами заснеженные самолеты.
В ярко освещенной столовой, за длинными столами уже собрались командиры, летчики, штурманы, инженеры и техники.
— Внимание, товарищи! Сейчас будет выступать по радио Михаил Иванович Калинин, — громко объявляет комиссар полка Брюзгин.
Молча слушаем новогоднее выступление всесоюзного старосты:
«Мы уверены в победе. Мы знаем, что ни один советский человек не успокоится до тех пор, пока хотя бы один гитлеровец будет топтать священную советскую землю, пока гитлеризм не будет выжжен каленым железом.
Порукой нашей победы, победоносной борьбы с гитлеровской армией служат первые успехи советских войск на всех фронтах.
Порукой этому служат прибывающие на фронт резервы.
Порукой этому служит то, что вождь нашей армии товарищ Сталин уверенно ведет Красную Армию на уничтожение зарвавшегося врага, на освобождение всех народов, порабощенных германским фашизмом»{9}.
В полночь, под бой доносящихся из громкоговорителя Кремлевских курантов, встает командир полка Викторин Лебедев. Встаем и все мы.
— Товарищи! «Решительное» наступление гитлеровских полчищ на Москву провалилось. Красная Армия отшвырнула врага от стен нашей столицы и гонит его на запад. Мы победим! За нашу победу, друзья мои!
…Смотрю «поденную запись летной работы» за 1942 год. Читаю запись: «16. I. 42 г. ТБ-7. Перелет с авиазавода на аэродром. 1 полет 2 часа 10 минут, высота 800 метров».
Перегнали мы в тот день к себе новую боевую машину. На том, «летучем голландце», севшем без экипажа, после ремонта и замены сгоревшего мотора летал уже с бывшим моим экипажем другой командир корабля.
Радуемся, что в продолжающемся зимнем наступлении, начатом в начале декабря, будет и наш вклад.
Первый боевой вылет с укатанной тракторами снежной полосы начинаем еще засветло. Поднимая за собой снежные вихри, выруливают от опушки тяжелые, нагруженные корабли. Один, другой, третий… Вот уже стронулся с места, обдавая нас тучей снега, корабль командира эскадрильи, майора Александра Курбана. Вслед за ним пошли и мы. Подождав, пока уляжется снег, поднятый взлетевшим перед нами самолетом, поднимаемся в воздух.
Поля, луга, озера и болота сливаются в сплошную белую пелену. Еле просматриваются шоссейные дороги. Зато резко выделяются на белом фоне железнодорожные рельсы и темные пятна леса. Цель — железнодорожный узел Смоленск. Обходим с севера Москву. За каналом Москва-Волга слышу в наушниках голос нового штурмана Лебедева:
— Посмотрите налево, только трубы торчат…
Внизу на белом снегу видны стоящие в ряд печи и трубы. Через несколько минут вторая сгоревшая деревня, третья, четвертая… Все сожжено дотла.
Сумерки переходят незаметно в ночь. Далеко впереди, где-то за Гжатском, полыхают пожары. Линия фронта. Набирая высоту до заданной, входим в облака, и только розовые отсветы на них говорят нам, что внизу идет бой и горят деревни.
Вышли за облака. Наверху в морозном небе ярко мерцают звезды. Время от времени через облака видны вспышки огня: где-то бомбят. Вскоре через поредевшие облака стала вновь просматриваться земля.
— Сабы{10}, видите? — спрашивает штурман.
— Вижу.
— Это и есть наша цель.
Впереди нас ярко горят под парашютами осветительные бомбы. Теперь все в порядке. Заходим на цель. Вокруг нас сверкают разрывы зенитных снарядов. Лебедев добавляет наш бомбовый груз к уже рвущимся на путях бомбовым сериям наших товарищей, и я стараюсь возможно резвей покинуть зону зенитного огня. Все! Теперь домой.
Через час с небольшим слева перед нами заморгал световой маячок. Еще десяток минут, и под колесами родной аэродром.
— Ну, Пусэп, с полем тебя, — выслушав доклад о выполнении задания, улыбается мне командир полка.
— С каким полем? — удивляюсь я.
— Ты что, не охотник? Так поздравляют друг друга охотники с первой дичью. А ты после выздоровления полетел сегодня в первый раз и вернулся, отлично выполнив боевое задание. Вот и с полем! — протянул мне руку полковник.
… Смоленский железнодорожный узел и аэродром стали для нас целью на ряд боевых вылетов. За ним последовала «работа» по железнодорожным узлам Витебска, Орши, Минска, Любани. Но все мы рвались понести наши «гостинцы» подальше, на города фашистской Германии. Но приказ есть приказ.
Вскоре мне прибавилось забот: меня назначили командиром эскадрильи. Повысили в звании — стал майором.
А «работа» — все та же: бомбили железнодорожные узлы со скоплением вражеских эшелонов с живой силой и техникой, изредка — аэродромы и прятавшиеся в лесах готовые к броску скопления танков.
С авиазавода, строившего воздушные корабли нашего типа, стали все чаще поступать к нам новые машины, и наступило время, когда их количество уже не умещалось в положенное одному полку штатное число. Началось формирование второго полка. Меня это интересовало тогда мало, — наступили долгожданные ночи полетов в глубокий тыл врага, на военные объекты Берлина и Кенигсберга, Данцига и Штеттина, Будапешта и Варшавы.
К тому времени постановлением Государственного Комитета Обороны была создана Авиация дальнего действия и командующим АДД стал командир нашей дивизии Александр Евгеньевич Голованов. Дивизию принял Викторин Иванович Лебедев, наш командир полка.
9
«Правда», 1942, 1 января.
10
Саб — световая авиационная бомба.