Страница 24 из 33
Второе следствие идеи, что любой аспект человеческого опыта (его форма, содержание, то, как он появляется и когда) формируется в результате взаимодействия текущей внешней реальности и фантазии, состоит в том, что процесс, разворачивающийся между пациентом и аналитиком, сам по себе является центральным объектом психоаналитического изучения. Важно все, что происходит в анализе, в словах или действии, и все приобретает значение не только из своего содержания, но и из контекста, в котором оно появляется. А так как значения наслаиваются, ни одному событию в анализе не может быть приписано какое-либо окончательное значение. Скорее очень важная история, конструируемая пациентом и аналитиком, – это история самого анализа (Schafer, 1983). История, которая переписывается много раз в ходе анализа и в рефлексии после его окончания индивидуально каждым участником.
Последнее следствие взаимообразного влияния сознательного опыта и бессознательной памяти и фантазии имеет отношение к статусу и функции опыта аналитика. Если сознательный опыт пациента в любой момент времени формируется бессознательными силами, это же должно быть верным и в отношении аналитика. Восприятие аналитиком пациента и история, которую аналитик конструирует из аналитического процесса, в любой момент времени окрашиваются бессознательными воспоминаниями и фантазиями, которые аналитик приносит в анализ по мере того, как они активируются сообщениями пациента и под влиянием самого процесса. Признание того, что бессознательное самого аналитика вносит существенный вклад в его сознательный опыт, приводит к пониманию: аналитик не может быть полностью объективен. Наилучшее состояние для понимания латентного значения того, что сообщает пациент, – любопытство и саморефлексия по отношению к собственным слепым пятнам в той же степени, что и к имеющимся у пациента (Racker, 1957). В то же время признание того, что опыт аналитика также стимулируется бессознательными аспектами опыта пациента, приводит к пониманию, что контрперенос аналитика служит важным источником информации о пациенте. Бессознательные элементы, происходящие как от аналитика, так и от пациента, включаются в анализ посредством ассоциаций аналитика и его мечтания. Психическая обработка аналитиком этих элементов – раскрывает он их пациенту или нет – формирует разворачивающийся аналитический процесс, в то время как его рефлексия разворачивающегося процесса во время сеансов и между ними способствует дальнейшему развитию их значений, а также служит разрешению собственных сопротивлений и пониманию причин их появления.
Идея, что весь человеческий опыт двойственен и формируется под взаимным влиянием тесно переплетенных между собой текущей внешней реальности и бессознательной фантазии, имеет ряд важных следствий для понимания не только аналитического процесса, но и аналитического сеттинга. С этой точки зрения аналитический сеттинг также можно рассматривать как двойственный. Он обеспечивает пространство, в котором изменчивые переживания, рожденные резонирующей системой текущих взаимодействий аналитика и пациента и бессознательных переживаний, могут быть оживлены в словах и действиях между пациентом и аналитиком. В этом случае сеттинг является своего рода сценой, а работа аналитика и пациента позволяет обнаруживать и понимать разыгрываемые на ней переживания.
В то же время можно увидеть, как, будучи сценой, на которой разыгрываются аналитические ситуации, сеттинг сам по себе может наделяться бессознательной фантазией. Это относится к обоим измерениям сеттинга: одно измерение состоит из конкретных, определяемых элементов, другое представляет собой договорное отношение между аналитиком и пациентом, отраженное в обращении пациента за помощью к аналитику и в осуществлении последним слушания, понимания и интерпретирования. Рамка, отражающая соглашение между аналитиком и пациентом по поводу конкретных условий анализа и определяющая пространство, в котором может происходить анализ, также является местом хранения для не высказанных как аналитиком, так и пациентом, часто бессознательных убеждений об аналитическом процессе (Bleger, 1967). Если говорить о переносе, то эти бессознательные убеждения имеют отношение к более ранним контейнерам и рамкам, которые были или не были предоставлены.
Таким же образом слушающий аналитик представляет собой фигуру во внешней реальности пациента, которая слышит, понимает пациента и взаимодействует с ним новым способом. В то же время слушающий аналитик наделяется переживаниями и фантазиями, относящимися к ранним объектам, которые откликались на послания пациента и наделяли смыслом ранние переживания им себя и реальности. В этой роли аналитик, возможно, возобновляет процесс контейнирования, прерванный или искаженный на ранних стадиях жизни. При этом в фантазии аналитик может восприниматься как ранний объект, который не смог принять, отверг или исказил переживания пациента. Как и другие репрезентации самости и объекта, репрезентации самости и слушающего другого могут быть сильно искажены в фантазии, а разные версии взаимодействия могут быть расщеплены. Хотя предписанные роли в аналитической ситуации подразумевают, что пациент – это ребенок, а аналитик – слушающий родитель, в анализе, так же как в фантазии, эти роли могут меняться местами: пациент может брать на себя роль раннего фантазийного родителя, который формирует и создает переживание реальности, в то время как аналитик берет на себя роль фантазийного ребенка, чья реальность формируется (LaFarge, 2004a).
Предлагаемая мною модель предполагает ряд важных требований к психоаналитической технике. Если цель психоанализа – создание среды, способствующей оживлению многочисленных смыслов бессознательных воспоминаний и фантазий в переносе и контрпереносе и их признанию, то ключевую важность для аналитика приобретает содействие процессу, в котором можно испытать самый широкий спектр бессознательных смыслов. В модели, в которой при определении смысла появляющегося материала большую важность имеет не только содержание, но и контекст, аналитик тоже должен стремиться к развитию процесса, где не только содержание, но и порядок и интерперсональный контекст того, что поднимается на поверхность, должны разворачиваться без сознательной направленности и подвергаться наблюдению и интерпретированию, насколько это возможно. В системе, где появление многочисленных смыслов есть центральный агент изменений и ключевым является процесс, посредством которого рождается смысл, а не процесс установления единственного и окончательного значения, для аналитика важно поддерживать фоновое ощущение того, что во всем, что происходит в психоанализе, есть многочисленные, постоянно меняющиеся смыслы, которые могут развиваться и дальше, что анализ скорее начинает непрерывный процесс развития смысла, нежели предлагает завершение.
Эти соображения формируют аналитический подход как к пациенту, так и к собственному субъективному опыту аналитика. Аналитику, который действительно убежден в том, что любой аспект аналитического процесса характеризуется двойственностью, важно замечать, а также помогать пациенту замечать не только содержание того, что появляется в анализе, но и все касающееся способа появления этого содержания: последовательность, контекст и способ появления. Избегая подробных указаний со своей стороны, аналитик обучает пациента лишь соблюдению основного правила (Freud, 1913). Безусловно, обучение, проводимое аналитиком в отношении пациента, осуществляется как вербально, так и невербально, и управление рамкой, по крайней мере частично, происходит в соответствии с его собственной субъективностью. Тем не менее важный аспект аналитической ситуации состоит в том, что как пациент, так и аналитик понимают: целью последнего является устранение сознательной направленности и часть аналитической активности заключается в стремлении аналитика понимать, какие силы мешают ему занять нейтральную позицию по отношению к сообщениям пациента и какие ограничения возникают в результате действия этих сил (Cooper, 1997).