Страница 57 из 84
Можно ли сказать, как это делают многие сторонники Путина, что президент России, ужесточая свой политический курс, лишь отвечает на происки врагов — внешних и внутренних? Вряд ли. Если «враги» не подрывали позиции режима в эпоху «благословенных нулевых», то почему же они активизировались теперь? Очень уж подобная трактовка новейшей истории напоминает сталинскую теорию обострения классовой борьбы по мере продвижения к социализму. Давайте вместо того, чтобы строить гипотезы вокруг личности Путина (то ли губителя, то ли спасителя Отечества?), посмотрим на объективные экономические показатели. Как ни странно, политические пертурбации последнего времени в полной мере определяются состоянием экономических проблем.
Средние темпы роста ВВП с 1999 г. (когда Путин впервые пришел на пост премьер-министра и начал, по сути дела, свою президентскую кампанию) до 2008 г. (когда по России впервые ударил экономический кризис) составляли 7% в год. Это был явный успех пореформенной хозяйственной системы. Созданная Егором Гайдаром рыночная экономика в сочетании с высокими ценами на нефть стала, наконец, приносить плоды. Рост ВВП обеспечил увеличение реальных доходов населения. Люди в основной своей массе стали жить значительно лучше. И хотя Россия за столь короткий срок не могла войти в число благополучных стран мира, контраст с эпохой испытаний, пришедшейся на 1990-е гг., был по-настоящему разительным.
А что теперь? Средние темпы роста ВВП с 2009 по 2014 г. составили всего лишь 1%. Кризисный провал сменился на три-четыре года неуверенным подъемом, а в 2015 г. мы вновь вошли в полноценный экономический кризис, когда валовой продукт снизился на 3,7% и вслед за ним уменьшились реальные доходы населения. Энергетический рынок рухнул. Автомобильный рухнул. Выездной туризм полностью развалился. Рынок недвижимости находится в состоянии стагнации: достраивают пока еще старое, но продать жилье уже трудно. Многие люди в нашей стране стали серьезно экономить даже на еде. И хотя накопленный в хозяйственной системе запас прочности пока удерживает Россию от падения в нищету, ничего хорошего про нынешнее положение дел сказать не сможет даже самый что ни на есть верный последователь вождя.
В первый путинский период (1999—2008 гг.) у избирателей имелись реальные причины поддерживать действующую власть. Конечно, успехи не были связаны непосредственно с Владимиром Путиным, а стали следствием рыночных реформ 1990-х гг. в сочетании с эффектом девальвации и дорогой нефтью, но рядовой избиратель вряд ли принимал во внимание подобные тонкости. Он благодарил за успехи лично «национального лидера» и отдавал ему свой голос.
Во второй путинский период (включающий и четырехлетнюю медведевскую интерлюдию) у избирателей постепенно исчезали реальные причины для поддержки общего курса, проводимого
Кремлем. Благодарить власть стало совершенно не за что, поскольку жизнь перестала улучшаться.
В демократических политических системах при подобных поворотах люди начинают отдавать свои голоса оппозиции. Но вряд ли Путин готов был смириться с уходом в отставку по-настоящему. Чувствуется, что он настроен править Россией еще довольно долго. В такой ситуации ему нужно было придумать какие-то эффективные способы для укрепления своей личной власти. Причем требовалось выстроить новую политическую систему так, чтобы она не зависела от экономических перспектив. Чтобы она держалась даже в кризис.
И всё это действительно было сделано. Политический режим стал более жестким и более идеологизированным. Манипуляции в СМИ и на выборах стали совершенно беспардонными.
Таким образом, можно сказать, что радикальная трансформация путинского режима оказалась жестко предопределена резким ухудшением состояния дел в экономике. Но возникает вопрос: не проще ли было взяться за исправление дел в экономике, чем за «затягивание гаек»?
Экономика была обречена с 2013 г.
Критический момент для российской экономики наступил в самом конце 2013 г. Пока страна спокойно готовилась к Новому году, закупая водку с мандаринами, статистики подводили итоги и констатировали весьма печальную ситуацию.
В целом, конечно, многим было ясно и раньше, что экономика висит «на нефтяных соплях». Если цены на нефть идут вверх, мы процветаем, а если рушатся, то ВВП начинает падать. Однако до конца 2013 г. оптимисты (а их у нас было немало) полагали, будто при сохранении сравнительно высоких цен на энергоносители всё же возможно относительно нормальное развитие. Посткризисный период (2010—2012 гг.), казалось бы, это подтверждал. 3—4% роста в год мы имели, и хотя в сравнении с докризисным 7%-ным ростом это был весьма невеселый результат, народ худо- бедно жил, питался, обновлял иномарки и даже приобретал квартиры с помощью ипотеки.
Итоги 2013 г. разрушили подобные оптимистичные представления. При высоких ценах на нефть, колебавшихся в интервале от 100 до 110 долларов за баррель, рост ВВП практически прекратился. Точнее, ВВП вырос чуть больше, чем на 1%, что было просто ужасно для развивающейся страны, желающей догонять Европу. Подчеркнем, случилось это уже не в ситуации серьезного мирового кризиса, тянувшего за собой Россию в 2008—2009 гг., а в ситуации, когда за рубежом в экономике всё было сравнительно благополучно.
В этот момент руководство нашей страны осознало, что нефть перестала быть локомотивом развития и теперь без реформ мы из стагнации не выберемся.
Какие реформы тогда напрашивались? Теоретически возможны были три варианта. Условно назовем их: вариант Дмитрия Медведева, вариант Сергея Глазьева и вариант Алексея Кудрина.
Вариант Медведева стал реализовываться на практике. Экономику попробовали подстегнуть с помощью девальвации в надежде добиться импортозамещения и связанного с ним роста по образцу кризиса 1998 г. Тогда рубль рухнул примерно в пять раз, это сделало импорт практически недоступным для населения, и освободившуюся нишу на рынке заняли отечественные производители.
Увы, как мы сегодня видим, вариант Медведева в новых условиях не сработал. Экономика России по сей день находится в плохом состоянии. Поэтому внимание экономистов сосредоточено на поисках альтернативы нынешнему курсу.
Вариант Глазьева предполагает, что государство различными способами активно содействует инвестициям, коли уж частный сектор вкладывать деньги не хочет. Можно направлять бюджетные ресурсы в ВПК. Можно использовать средства ФНБ на развитие инфраструктуры. Можно осуществлять денежную эмиссию всё более быстрыми темпами. Сторонники такого подхода предполагают, что госинвестиции и кредиты Центробанка создадут «эффект локомотива», то есть потянут за собой развитие всё большего числа предприятий.
В стабильной экономике такого рода эффект иногда действительно может быть достигнут. Однако у нас данный вариант вряд ли сработает.
Если говорить о бюджетных вложениях, то для них, по большому счету, уже нет средств. В годы былого процветания можно было, наверное, осуществлять государственные инвестиции, хотя и тогда их позитивный эффект был бы спорным из-за коррупции чиновников, распоряжающихся ресурсами. А ныне, чтобы какие- то средства вложить в экономику, надо у кого-то деньги отнять.
Если же говорить о ЦБ, то он, конечно, может напечатать сколько угодно рублей. Но маловероятно, что эти деньги пойдут в инвестиции. Скорее всего, эмиссия станет источником роста цен, породит крупные спекуляции и в конечном счете усугубит проблему бегства капиталов за рубеж.
Согласно логике варианта Елазьева, придется вводить различные валютные ограничения. Может быть, даже зафиксировать курс рубля. Ликвидировать свободную конвертируемость и с помощью административных государственных мер попытаться отделить валютные операции, необходимые для импорта, от валютных операций, используемых для спекуляций и вывода капитала за рубеж. В условиях коррупции, поразившей Россию снизу доверху, вероятность успеха столь жестких мер, бьющих по интересам элиты, крайне невелика. Вряд ли власти захотят реализовывать модель Глазьева, а если вдруг возьмутся, то реализуют лишь «приятные» меры, связанные с денежной накачкой экономики, тогда как «неприятные» запретительные положат под сукно. Итоги подобной реализации будут для экономики разрушительными.