Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 75



— Ох, заливать ты умеешь, Валентин, — дружелюбно сказал Махов. — Однако спасибо, что выручил. Иди к себе, я постучу…

Оставшись один, Махов запер дверь и, сев к столу, задумался. «Голоден я, как бездомная собака, а кусок в горло не идет. Как там мои на Украине? Ведь немец к Киеву подходит… Может, голодают еще больше… Или под бомбы попали… Ведь ничего не знаю, не ведаю… Все же надо перекусить, иначе ноги протянешь…»

Он выпил молока с хлебом и постучал в дверь Копнову:

— Валентин Дмитриевич, заходи. Пойдем осматривать завод.

Зеленогорск известен своими колючими ветрами. Бывает, в жару, при безоблачном небе, вдруг налетит с гор этакий «баргузин», взовьет такие тучи пыли, что носа не высунешь из дома. Так было и на этот раз. С утра стояла ясная, тихая погода. Варвара Семеновна вместе с мужем уехала в город, проветрила квартиру и принялась просушивать на балконе шубы.

Большой многоэтажный дом ИТР тракторного завода, где жила семья Клейменовых, был построен квадратом в виде сруба. Только с южной стороны просвет, наподобие огромных ворот, чтобы во двор проникало солнце.

Развесив теплые вещи на балконе, она и сама присела там же на стуле, развернула свежую газету. Прочитав сводку Совинформбюро об оставлении Красной Армией Смоленска, она тяжело вздохнула. Перед ней, как на экране, встали оба ее сына — Максим и Егор, какими она их видела перед отъездом. На глаза навернулись слезы. Варвара Семеновна отложила газету и, поднеся к глазам платок, тихо заплакала. «Что-то с ними? Где-то они теперь, бедные? Сколько времени прошло, и хоть бы какая весточка…»

Во дворе, засаженном тополями, березами и акациями, было тихо. От жары даже кошки попрятались в тени кустов. Только дворничиха Пелагея нарушала тишину всплесками воды, поливая асфальтовую дорогу.

Вдруг внизу послышались чьи-то шаги. Варвара Семеновна привстала, взглянула за перила и встретилась взглядом с соседкой.

— Ты чего это, Семеновна, выволоклась на балкон с шубами-то? Али не чуешь, что на улице-то деется?

— А что такое, Ефимовна?

— Ветрище метет-кутет — не приведи бог! Мне и глаза и рот пылью забило, пока из бани плелась. Не видать ничего, еле свой дом нашла.

— А здесь тихо, спокойно.

— Вот ужо и здесь завьюжит. Гляди, небо-то как потемнело.

— И верно! — всплеснула руками Варвара Семеновна. — Поднимайся, Ефимовна, поможешь мне управиться. Я всю одежу на балкон вытащила.

— Иду, иду! — заторопилась соседка. Войдя, она перекрестилась и, поставив на пол кошелку, из которой торчал черенок веника, спросила:

— Нет ли у тебя кваску, Семеновна? Опять свой проклятущий радикулит парила. Вроде чуток полегчало, пить охота — спасу нет.

— Чайком напою, милая, только ты помоги мне сначала.

— Давай, давай! Как же не помочь…

Перетаскав вещи в комнату, они притворили двери на балкон.

— Погодь, Семеновна, никак машина к кому-то? Видишь? А за ней грузовик с сундуками да чемоданами.

Варвара Семеновна всмотрелась.

— Это чьи-то чужие приехали. Видишь, из легковой вышли женщины, одетые не по-нашенски.

Три женщины: одна пожилая, а две молодые, нарядные, взяли за руки девочку-толстушку и мальчика лет восьми — пошли в дом. Их сопровождал мужчина в шляпе и белых брюках.

Из кабины грузовика выскочил здоровяк с черными усиками, в легком картузике, стал распоряжаться. За ним — молодой, схватил чемодан и ушел вслед за женщинами.

— Глянь-ка, глянь-ка, Семеновна. Пионину привезли. Видать, богатые. Э, да я догадываюсь, Семеновна, что это за гости, — зашептала Ефимовна, сняв с седой головы платок. — Это сродственники директора. Приехали из Москвы. На днях комендант сказывал, что для них готовили квартиру, отгородив две комнаты от детского сада.

— Что, работать сюда? — спросила Варвара Семеновна.

— Какое… Просто от войны бегут..

— Вакуированные?

— Вот, вот! Это самое… Только не похожи на настоящих-то вакуированных.

— Почему не похожи?

— Да совсем не родня. Тех я видела около станции — табором обосновались, как цыганы. Что женщины, что ребятишки — страшно смотреть. Худющие. Прямо — одни глаза. Одеты во что попало. Узелки при них и боле ничего.



— Вроде как беженцы?

— Беженцы они и есть. Под бомбами убегали от немца. Прямо одни слезы. А эти, ишь! Гладкие да разодетые… Может, и войны-то не нюхали.

Во двор ворвался ветер, зашумел, засвистел, запушил пылью. Здоровяк в светлом картузике, шофер и грузчик принялись таскать чемоданы. Скоро их совсем не стало видно в пыльной коловерти…

— Я думала, что война для всех война! А оказывается, кое-кого и она минует, — вздохнула Ефимовна и села к столу. — У тебя-то, Семеновна, ладно ли с сыновьями?

— Вот уж скоро месяц, как ни слуху ни духу.

— Вот и мой Мишенька будто в воду канул. И как я не удержала — понять не могу. Будто у меня в те поры руки-ноги отнялись… Надо было броситься на шею и не пускать. Ведь только школу кончил.

— Что ты, Ефимовна, да разе мыслимо было удержать… Чай, не старое время.

— Этак, этак, голубушка.

— Ой, да что я заболталась? У меня же чайник поставлен, — спохватилась Варвара Семеновна, ушла в кухню и вернулась с кружкой квасу.

— Пока чайник не закипел, попей-ка кваску домашнего. Я с дачи прихватила.

— Спасибо, голубушка. Спасибо! У меня от бани да от ветрища все внутри пересохло.

Выпив полкружки, она передохнула и допила все.

— Ох и квасок, аж шибает в носок! Давно такого не пивала.

— Свой, домашний…

В дверь резко постучали.

— Батюшки, уж не телеграмма ли?

Варвара Семеновна поспешила в переднюю, впустила коменданта и с ним еще троих.

— Это комиссия с завода, — сказал комендант, поздоровавшись, — учитываем жильцов и площадь. Скоро должны приехать эвакуированные из Северограда.

— Чего у нас-то учитывать? — сказала Варвара Семеновна. — Чай, сами знаете — десять ртов.

— Четыре комнаты занимаете? — спросил пожилой, в чесучовом пиджаке.

— В одной мы с мужем, в другой сын с женой и двумя малышами, в третьей дочь-солдатка и сынишка, а в проходной старики.

— Знаем, запишите! — сказал угрюмый, в очках, с красной папкой. — Придется вас, гражданка Клейменова, потеснить.

— Об этом вы с Гаврилой Никоновичем толкуйте. Я тут маленький человек.

— И с ним поговорим. Записали?.. Ну, будьте здоровы! — сказал тот, что был с папкой. — Пошли, товарищи…

Когда стукнула дверь, Ефимовна вдруг бойко поднялась, забыв про свой радикулит, и подхватила кошелку с веником.

— Слышала, дела-то какие, Семеновна? Вакуированные едут. И нас, должно, потеснят. А у меня дома один старик хворый. Старшой-то ишо на работе. Уж ты извини, голубушка, разве до чаю теперь? Война-то, видать, никого не милует…

После того, как они расписались, Татьяна целую неделю ждала Егора, боясь отлучиться от дома, чтоб с ним не разминуться. Многократно звонила по оставленному телефону, но на звонки никто не отвечал. Наконец, потеряв надежду на его приезд, она сама поехала в Североград, хотя электрички были забиты, ходили «как придется». На завод ее не пустили, а по телефону сказали, что Клейменов отправлен на фронт.

Татьяна вернулась в Малино. Домой шла, не видя дороги — слезы застилали глаза. У калитки остановилась, чтоб достать из ящика газеты, и тут из газеты выпало письмо. Подняла и по твердому мужскому почерку догадалась — весточка от Егора. Тут же распечатала и прочла. Это было беглое письмо, в котором Егор сообщал, что едет на фронт временно, с ремонтным отрядом. В этом письме Егор снова настаивал, чтобы она вместе с Вадиком и матерью ехала на Урал, что он предупредил стариков и их примут, как родных.

Известие, что Егор уехал на фронт временно, несколько успокоило Татьяну, и она поспешила поделиться радостью с матерью.

Усадив Полину Андреевну в старинное дедовское кресло, Татьяна вслух перечитала письмо.

— Ну, что ты скажешь, мамочка? Ведь Егор временно поехал. Он должен вернуться.