Страница 20 из 98
— Чанёль любил мою маму, да?
— Спроси у него сама, — устало вздохнула старушка, присев на скрипнувший табурет.
Сурин не стала спрашивать. Молча прошла мимо спавшего на диване Чанёля, выбежала на крыльцо, потрепала по загривку довольного Рамона и вытащила из сарая велосипед. Дождь закончился и, хоть дорога не успела высохнуть, это не стало препятствием для девочки.
Она уверенно ехала по знакомым с детства тропинкам, с улыбкой глядя на бегущего рядом Рамона, изредка отстающего, чтобы обнюхать какой-нибудь куст, но неизменно догоняющего хозяйку, когда та притормаживала, терпеливо его дожидаясь.
На кладбище было грязно и сыро. Могильные камни намокли, потемнели и выбитые на них буквы казались совсем чёрными. Сурин не нужно было читать имена покоившихся, чтобы найти могилу отца. Она могла бы сделать это с закрытыми глазами, до того отчётливо помнила каждый поворот. Бросив велосипед у дороги, увязая в жидкой грязи, Ли дошла до последнего пристанища папы и устало опустилась на колени, чувствуя, как джинсовая ткань пропитывается влагой.
— Здравствуй, папа! — прошептала она, боясь нарушить кладбищенскую благоговейную тишину, и коснулась ладонью холодного камня, словно здороваясь.
Поднявшийся ветер остудил горящие щёки, высушил грозившие пролиться слёзы и растаял где-то вдали, за бесконечными рядами одинаковых плит.
— Я соскучилась, папа…
Сурин не могла сказать точно, сколько просидела у могилы. Она просто разговаривала с отцом, как с живым, делилась своими переживаниями и проблемами, рассказывала о новой школе, одноклассниках и учителях. Расписывала в красках, как они живут с дядей Чанёлем, какой у него дом и как она скучает по их собственному.
Успев замёрзнуть, Сурин улыбнулась, когда серые облака разрезал луч яркого солнца и, быстро набирая скорость, прокатился по земле, словно оживляя прибитые непогодой мёртвые цветы и пелену лишённой летней сочности травы.
Вытащив из нагрудного кармана чуть помятую фотографию, она разгладила пальцами загнувшиеся края и пробежалась задумчивым взглядом по лицам троих людей, изображённых на ней. Какую тайну они от неё скрывали?
Попрощавшись с отцом, Сурин оседлала велосипед и, не найдя взглядом Рамона, помчалась по машинально выбранному маршруту, даже не задумываясь о том, куда именно едет. И лишь подъехав к воротам родного дома и натолкнувшись на абсолютно новый свежевыкрашенный забор, Ли поняла, какую ошибку совершила.
Спрыгнув с велосипеда, она медленно подошла к ограде и встала на цыпочки, чтобы лучше видеть. Там, во дворе, всё поменялось — новые хозяева снесли будку Рамона, наставили там горы кирпичей и прочего строительного мусора. Судя по всему, дом подлежал значительной реставрации, но это не мешало двум мальчишкам лет десяти гонять по саду мяч.
Когда на крыльцо вышла молодая женщина в цветастом переднике, Сурин испуганно села на корточки и затихла. Дождавшись, когда дети скроются в доме, схватила велосипед и умчалась подальше отсюда, только ветер за спиной свистел. Именно он и высушил солёные слёзы, не давая циклиться на воспоминаниях и эгоистичной мысли, что «это дом мой и он должен принадлежать только мне». Ли знала, что продажа фермы — единственный способ расплатиться с долгами. Но и знать, что в твоей комнате живёт кто-то другой, а на кухне хозяйничает посторонняя женщина, слишком больно. Это место принадлежало им с отцом. Но всё в прошлом. Только в мыслях они навечно останутся хозяевами дома. Достаточно ли этих крох, чтобы молчаливо довольствоваться и не ковыряться в плохо заживающих ранах?
Ехать домой не хотелось, поэтому Сурин покатила к школе. От мысли, что можно пообщаться с одноклассниками, невольно потеплело на душе. В субботу им всегда ставили пару уроков и, судя по разношёрстной толпе, вываливающейся из ворот, Ли приехала как раз вовремя.
Встав у забора и сжимая в руках ставший скользким руль, Сурин пыталась найти взглядом свой класс, когда ей на плечо легла тяжёлая рука.
— Привет, городская!
Взглянув на обладателя язвительного тона и узнав в нём задиру Ханбина из параллельного, девочка невольно поморщилась — вот уж кого ей хотелось увидеть меньше всего.
— Как жизнь в Сеуле? Чо у нас забыла? — нагло щёлкая пузырями, чавкал жвачкой парень.
— Хотела с друзьями встретиться, — честно призналась Ли.
— Поэтому сюда припёрлась?
Поморщившись, девочка отвернулась, но её вновь грубо развернули за плечо:
— Ты, блять, не отворачивайся, когда я с тобой разговариваю! Или думаешь, что столичным всё можно?
— Да ничего я не думаю! Отвали!
Резко расхотелось с кем-то видеться, поэтому Сурин уже откатила от забора велосипед, как заметила застывшую неподалёку подругу — ту самую, с которой они сидели много лет за одной партой и прощались по скайпу из-за проклятой ветрянки. К слову, больше им не довелось общаться — то ли Аён сознательно не появлялась онлайн, то ли просто завела новый аккаунт, не оставив Сурин координаты.
— Привет, — приблизившись к подруге, улыбнулась Ли.
— Здравствуй, — спрятав руки в карманах форменного пиджака, кивнула Аён.
— Как дела?
— Помаленьку. Учусь вот.
— Какие-то новости есть? — не зная, как завязать разговор, неуверенно поинтересовалась Сурин, совсем не так представляющая встречу старых друзей.
— У нас не столица. Всё по-старому, — пожала плечами подруга.
— И ты туда же? Что вы все меня этим попрекаете? — не выдержала девочка. — По-вашему, я виновата, что мой отец умер и переезд в Сеул оказался единственным возможным вариантом?
— Вот и сиди в своём Сеуле, чего сюда приехала? — вновь нарисовался на горизонте Ханбин.
— Он прав. Нечего тебе здесь делать, — неожиданно согласилась Аён. — Ну пока. Мне пора домой.
Проводив девушку невидящим взглядом, Сурин села на велосипед и помчалась подальше от школы, ещё долго слыша издевательский смех Ханбина, летящий прямо в спину.
***
Сурин долго сидела на крыльце, не чувствуя холода, слепо глядя в темноту и заново переживая события сегодняшнего дня. Не покидало чувство, словно из неё вытащили душу, поваляли в грязи, потоптались сверху, а потом вернули, брезгливо держа кончиками пальцев. Мол, сама думай, что теперь будешь с ней делать.
И Ли не знала. Её сил хватало лишь на то, чтобы гладить погрустневшего Рамона и улыбаться кончиками губ, когда горячий шершавый язык преданно лизал ладонь, словно пытаясь забрать себе чужую печаль. Будто в умных глазах её слишком мало. Куда уж больше? Столько боли даже верное собачье сердце не выдержит.
Сурин не услышала приближающихся шагов и испуганно подпрыгнула, когда на плечи опустился тёплый плед. Мужчина сел рядом, не обращая внимания на зарычавшего пса, и выбил из полупустой пачки новую сигарету.
— Простудиться решила? — затянувшись, хрипло поинтересовался мужчина.
— Просто думаю.
— Всё не так, да? Ты думала, что всё по-старому, а жизнь ушла на новый виток без твоего согласия, — безошибочно догадался Пак, стряхивая пепел на мокрые доски.
А девочка даже не заметила, что вновь начался дождь, настолько погрузившись в свои размышления.
— Я думала, что здесь мой дом и что этого никто не отнимет. У меня же больше ничего нет, — всхлипнула Сурин, неловко коснувшись лбом горячего плеча мужчины.
— Твой дом был здесь, когда ты тут жила. Сейчас здесь всё чужое. А когда умрёт бабушка, то можешь смело вычёркивать это место из своей памяти. Старушка — единственная нить, которая тебя связывает с этим городком.
— И как мне тогда жить? У меня же больше никого нет, — не выдержав, всё же расплакалась Ли, вжимаясь лицом в шерстяной плед, лишь сильнее раздражающий щёки.
— А как же Рамон? Ты глянь, какими тоскливыми глазами он на тебя смотрит. И… почему списываешь меня со счетов? Я, конечно, далеко не идеальный пример родственника, но всё же мы есть друг у друга. Разве нет?
Подняв взгляд на судорожно сжимающего сигарету Чанёля, Сурин явственно поняла, что не одной ей плохо, что не только она одинока в этом грёбаном мире. И вроде у человека есть дом, работа, друзья и знакомые. А если задуматься, то он никому не нужен. И в материальных благах нет ни одной жалкой крохи тепла по сравнению с тем, что может дать живой человек.