Страница 98 из 98
Так что прогресс есть, определённо! Иногда, когда девочек нет в комнате, я встаю перед зеркалом, смотрю на своё отражение и с улыбкой повторяю: „Здравствуй, папа! Как твои дела, папа?“
Это всё так непривычно, даже дико, и я постоянно запинаюсь, и хочу всё бросить, и разбить проклятое зеркало!.. Но потом беру себя в руки и вновь проговариваю, смакуя каждую букву. Па-Па. П-А-П-А. Папочка…»
Отбросив письмо, Чанёль закрыл глаза и не сдержал слёз — скупых, но от того не менее солёных. Невыносимо хотелось прижать к себе этого глупого запутавшегося ребёнка, поцеловать в макушку и пообещать, что всё будет хорошо, что они ещё непременно будут счастливы.
С трудом взяв себя в руки, Пак сложил лист и попытался спрятать обратно в конверт, как неожиданно увидел лежащую внутри фотографию.
Вытащив снимок, мужчина поднёс его к свету лампы и улыбнулся. На него смотрела смеющаяся Сурин — всё такая же бледная и тощая, в ярко-красной шапке с помпоном, из-под которой выбивались короткие тёмные волосы.
Его девочка стояла на мосту, где двадцать лет назад фотографировался сам Чанёль, глядя на тёмную воду и кутаясь в длинное пальто. Те же перила, те же неспокойные чайки, попадающие в кадр. То же свинцовое небо, накрывшее непроглядной пеленой старинный город. И туман, расстилающийся под ногами.
А она улыбалась. Через силу. Через расстояние. И спрашивала на обратной стороне снимка: «Ты напишешь мне ответное письмо?»
Конечно напишет. Вот только о чём? То, что скучает и тоскует, и дураку понятно. А что ещё нового, заслуживающего внимание, произошло в жизни Чанёля?
На Рождество он напился и спал на диване перед включённым телевизором, пока Рамон доедал пиццу, оставленную на столе.
В новогоднюю ночь Чанёль развёл во дворе костёр, где сжёг мятный блокнот, фотографии Еын, её письма и прядь волос. На освободившееся место переложил папки с документами, до этого пылившиеся на столе. Натянуто улыбнулся и отправился спать.
А с января попытался начать жить заново. Стал меньше пить, больше работать, реже ходить с Ифанем по кабакам. Продал дом бабушки, а вырученные деньги перевёл на счёт Сурин. Выходные проводил дома, в окружении хлопочущей Цзыань и вечно лающего в ожидании добавки Рамона.
В начале февраля соседи продали дом. Чанёль в принципе никогда не водил дружбы с другими жителями, поэтому искренне удивился, когда в один из дней новая соседка пришла навестить его со сметанным пирогом, да так и повадилась ходить почти каждый вечер.
Её звали Юин, она была на восемь лет младше Чанёля, работала в оранжерее и разводила новые виды цветов. Пару раз Пак приходил к ней и помогал перетаскивать коробки или передвигать мебель. Так он и узнал, что Юин живёт одна, если не считать вечно крутящегося под ногами неуклюжего корги.
Юин развелась с мужем пару лет назад из-за того, что не могла иметь детей, поэтому и посвятила себя работе. Они часто проводили время с Чанёлем — вместе ужинали, смотрели телевизор, разговаривали или выгуливали на пару вечно лающих друг на друга собак. Между ними не было любви, но появилась привязанность и желание разбавить обоюдное одиночество. Пожалуй, Чанёль мог назвать эту нежную женщину, дом которой был полон цветов, своим другом, не кривя душой.
А где-то месяц назад, возвращаясь с работы, Пак столкнулся с мнущимся у ворот Сехуном. Пригласив парня в дом, он и рассказал ему во время ужина, что Сурин уехала в Лондон и не сказала, когда вернётся.
— Может, дадите мне её номер? — неловко спросил О, мешая в кружке сахар.
— Зачем?
Сехун упрямо молчал — то ли не находил слов, то ли считал, что ответ находится на поверхности. Чанёль молча вырвал из блокнота лист и нацарапал на нём ряд цифр. Он был уверен, что не сделает хуже, чем есть сейчас.
И он бы слукавил, если сказал, что не пробовал на вкус волшебное слово «дочка». У него тоже получалось криво и нелепо. Простое слово казалось трудно выговариваемым и совсем не ассоциировалось с образом Сурин, особенно после того, что между ними было. Но Чанёль не отступал так просто и продолжал гонять это слово на языке, смаковать его и повторять перед сном сотню раз, как мантру. Возможно, так быстрее в него поверишь?
Пошевелившись, мужчина обернулся на тёмный угол, сводящий его с ума. Он чётко видел там тень, извечно наблюдающую за ним из темноты и не дающую идти вперёд. Эта граница света и тьмы не позволяла ему уходить далеко, не давала отпустить себя. И почему он терпел это столько лет?
Решительно поднявшись, Чанёль заскочил в гостиную, разбудив Рамона, увязавшегося следом. В кабинет мужчина вернулся с торшером в руке. Поставил его в проклятый угол, воткнул в розетку и включил, озаряя крохотное пространство ярким сиянием.
— Так-то лучше! — улыбнулся он, почесав за ухом пса, пристально смотрящего на свет.
А утром они отправились на уже привычную прогулку. Тем более, что был выходной и торопиться не было нужды.
— Чанёль, ты с нами? — крикнула Юин, как раз закрывающая дверь на ключ и едва удерживающая на коротком поводке своего чокнутого корги.
— Нет, мне сегодня в другую сторону! — крикнул Пак, застёгивая на ходу толстовку.
Он открыл перед Рамоном дверцу автомобиля, перебрался за руль и завёл мотор.
— Покажу тебе сегодня одно место, — улыбнулся он собаке, прекрасно понимая, что давно бы сошёл с ума, если бы был совсем один.
За окнами машины проносился утренний, ещё сонный Сеул. Редкие прохожие жались к обочинам дороги, торопясь спуститься под землю, к спешащим по своим маршрутам вагонам метро, или втиснуться в неповоротливые автобусы, подолгу тормозящие на остановках.
Весна уже давно отвоевала свои права у зимы. Деревья медленно зацветали, а остатки луж стремительно подсыхали под тёплым солнцем. Воздух был переполнен чистотой и свежестью, и предчувствие чего-то нового и трепетного томило душу в ожидании чуда.
Свернув на неприметную улочку, Чанёль заглушил мотор и вышел из салона, осмотревшись. Сколько он здесь не был? Лет девятнадцать, это точно. А вроде бы всё так же — те же дома, обклеенные объявлениями заборы и магазинчик на углу. И деревья те же, только стали ещё старше и выше.
Рамон шёл неторопливо, обнюхивая каждый куст и изредка поглядывая на сосредоточенного хозяина. Пройдя вниз по улице, Чанёль остановился рядом с раскидистым деревом и улыбнулся. И хотя в тот день шёл ливень, а сегодня было солнечно, он всё равно ощущал похожие чувства и будто бы сквозь время видел тонкий силуэт Еын и намокшие от дождя длинные волосы. Маленькие розовые губы шевелились, что-то говоря ему и растягиваясь в улыбке. И Чанёль подался навстречу, касаясь ладонью чужой щеки, но ощущая лишь пустоту.
Разочарованно зажмурившись, он несколько мгновений стоял неподвижно, а затем достал из кармана кольцо и устало улыбнулся. Сев на корточки, положил украшение на землю и придавил тяжёлым камнем, для надёжности присыпав сухой листвой.
— Прощай, — прошептал Чанёль, коснувшись шершавого ствола, наверняка запомнившего все влюблённые пары, прятавшиеся под ним от дождя и снега, как и произнесённые ими слова любви.
Развернувшись, он направился к автомобилю, едва поспевая за торопящимся непонятно куда Рамоном. Усадив пса в салон, мужчина помедлил и набрал короткое сообщение.
Через секунду телефон Сурин, лежащий на краю парты, тихо завибрировал. Спрятав мобильник под столом и покосившись на преподавателя, она открыла сообщение и с робкой улыбкой на губах прочитала:
«Ты приедешь на весенние каникулы, дочка?»