Дмитроглифы

Он разлил вино и поднял пузатый бокал:

— Скол! Вздрогнем, как говорят русские!

Дима выпил и вздрогнул. Провыл сквозь удушье:

— Сколько градусов твоё вино?

— Шестьдесят, — довольно ответил Олафсон. — Нотка спелой морошки придаёт вину благородный аромат и бархатистость.

Солнце быстро падало за горизонт, а Дима всё рассказывал свою трагическую историю. И если с Олегом Петровичем это был скорее юмористический рассказ — кокетство, паясничанье и флирт, то с Олафсоном это была исповедь о том, как он дважды влюбился в одного человека, а тот дважды его обманул. Дима не скрыл ничего, вывернул душу наизнанку.

— А я ведь его помню. Долговязый такой мальчишка, чёрненький. Олег Рудов… Лет десять назад, когда я ещё работал, он впервые приехал к нам на практику. Я сам показал ему Гростайн. Я был одержим загадкой этого камня, всем его показывал, старался заинтересовать…

— Вы знаете Олега?!

— Знал, да. Талантливый был студент. Умный, любознательный, трудолюбивый. По вечерам все расходились, а он сидел около Гростайна, срисовывал письмена, проводил опыты во время северных сияний. Оно же там мигает всё — и на небе, и на земле… Я сэндвичи с лососем из дома носил, подкармливал русского практиканта. И, конечно, выдал ему запасной ключ от музейного корпуса. У нас не принято бросать студентов у Гростайна без присмотра: мало ли, повредят чего, за молодёжью следить надо, но Олегу я доверял. Он уже тогда начал писать работу о происхождении петроглифов.

— Сейчас он пишет докторскую диссертацию.

— Значит, десять лет работает над темой. Это приличный срок. Учитывая, что он имеет прямой доступ к создателям этих рисунков, думаю, мир скоро услышит о новом открытии. Кто знает, что он накопал за столько лет? Кто и зачем вырезает петроглифы? Что такое Гростайн? Кто и почему имеет привилегию им пользоваться? Как живут древние люди, во что верят, чем занимаются? Всё это представляет огромный интерес для науки.

Олафсон налил морошкового самогона в бокалы:

— Счастливый человек этот Олег Рудов. Меня Гростайн отверг, буквально сломал мне жизнь, а ему открылся…

— Благодаря мне! Это я написал его имя на портале!

— Да, пять тысяч лет назад ты написал ваши имена, и все эти годы портал вас ждал. А десять лет назад Олег приехал в музей, коснулся камня, и случилось чудо. И он никому ничего не сказал…

— Потому что он эгоист и хочет заграбастать все деньги и славу! Ни с кем не хочет делиться — ни с вами, ни со мной, ни с учёным сообществом! Он понял, что может путешествовать во времени, и тайно начал раскопки. Пишет диссер, готовит сенсацию. Какое необузданное тщеславие, какая алчность!

Олафсон захихикал:

— И это говоришь ты? Да вы друг друга стоите! И не алчный он, а обычный. Ты плохо знаешь учёных. Я бы на его месте поступил точно так же: задурил бы тебе голову, сжёг флешку, украл паспорт. А если бы ты продолжал мне мешать, то и придушил бы где-нибудь в прошлом. Кто тебя там найдёт? Идеальное преступление — спрятать труп в каменном веке.

Дима обиделся:

— Почему бы не поговорить со мной честно? Я бы согласился поделиться с ним славой.

— Дмитрий, Дмитрий… Он десять лет вёл там кропотливые изыскания, изучал среду, наблюдал за аборигенами. И вдруг какой-то чужак врывается в его мир и предлагает делиться! Ну уж нет! Чужака надо выкинуть, а портал замуровать или поставить там хитрую ловушку, — Олафсон ехидно засмеялся.

Холодный ветер трепал его седые космы, а щёки от вина раскраснелись. Фьорд накрыло облаком тумана, и Дима поёжился:

— Всё равно мог бы поговорить. Я же люблю его, и он об этом знает.

— А ты уверен, что он гомосексуал? Если нет, то плевать ему на твою любовь, сам понимаешь.

Ночью Дима слушал завывание ветра и вспоминал события прошедшего лета. Допустим, Олафсон прав. Юный, но честолюбивый Олег Рудов приезжает в норвежский музей на практику и обнаруживает, что может перемещаться в прошлое. Единственный из всех, кто когда-либо прикасался к Гростайну. Рудов смекает, что это бесценный шанс изучить неолит методом полного погружения и написать труд, который станет бестселлером на все времена. И он не упускает этот шанс. Через десять лет, когда его диссертация практически готова, а он окончательно привык считать себя избранным, из камня вдруг вываливается свадебный фотограф Дима Сидоренко. И все мечты доцента, все его планы, надежды и карьерные устремления рушатся в прах. И за меньшее зло убивали, тут Олафсон прав.

Но больше всего Диму занимал вопрос о сексуальной ориентации Рудова. Да, у них был секс, и оба раза он вроде бы кончил, но это ведь ни о чём не говорит. Дима набрал в окошке гугла: «Как отличить гея от натурала?». Впервые за двадцать шесть лет он столкнулся с такой проблемой. Раньше он прекрасно различал безо всяких пособий. Читая на каком-то форуме странную историю странного мальчика, который повстречал другого странного мальчика, Дима задремал и проснулся от того, что Олафсон тряс его за плечо:

— Дмитрий, началось северное сияние. Интенсивность — пять баллов. Пора.

========== Часть 5 ==========

В ушах звучали прощальные слова профессора Олафсона: «Скажи Олегу, что я на него не сержусь. Пусть не боится меня, я всегда помогу своему бывшему студенту!». Плечи оттягивал тяжёлый рюкзак, где между объективами покоилась бутылочка морошкового вина, а карманы топорщились из-за упаковок конфет. Дима опустошил автомат в музейном кафетерии, выгреб все орешки в разноцветной глазури. Ещё он взял с собой финский нож Олафсона, хотя тот отговаривал: доцент Рудов по-любому победит в драке. На его стороне опыт, мышцы и знание местности. Спасибо, если не поставит у Гростайна капкан на медведя, а то всякое может случиться.

В неолите занимался серый рассвет. Капкана не было. В лицо хлестал ветер, море пенилось барашками. На пустынном пляже стояли два оленя с расшатанными копытами и грустно смотрели на Диму.

— Что, засранцы, больше дома никого нет? Не верю. Йи-и-ху-у! — завопил Дима и пропел: — А вы не ждали нас, а мы припёрлися!

Олени испугались и убежали. Ветер подхватил его крик, покидал со скалы на скалу, как теннисный мячик, и унёс вдаль.

— Дима, Дима, гыр-гыр-гыр! — донеслось из-за камней.

По берегу бежала Му в оленьей шубке, подпоясанной кожаным ремешком, за ней — стайка растрёпанных девчонок.

— А-а-а, помните меня! — растрогался Дима. — А я вам сладенького принёс. Небось, не пробовали «эмэндэмс»? Не балует вас муженёк вкусняшками двадцать первого века. У, жадина!

И начал вытаскивать из карманов пакетики. Разорвал один: надо же показать дикаркам, как их правильно есть. Все с удивлением смотрели, как он бросает в рот конфетку и жуёт, изображая гастрономический оргазм. Вслед за ним Му тоже раскусила конфету и затрещала орешком. Её узкие глаза расширились так, что стали видны белки. Не успев проглотить, она потянулась за второй.

— Что, вкусно? — торжествующе спросил Дима. — А ты попроси Ру, пусть он тебе «Рафаэлло» купит. Тут до ближайшего сельпо минут пятнадцать пешком, там этих конфет хоть попой жуй. Правда, цены высоковаты для бедного доцента, но ничего, он скоро разбогатеет…

Му грызла конфетки и кивала, словно разделяла его злость. А её подружки не рискнули есть яркие камешки. Одна начала примерять их к своей шее, явно задумав сделать бусы, другие подхватили эту гениальную идею и радостно загыркали.

— Ну, всё, зацепились языками! Бабы! А кто меня к Ру отведёт? Или я уже типа свой, сам дорогу найду?

— Ру! Ру! Гыр-гыр-гыр!

Он сидел на каменном троне под шестом с черепом. Одет он был в меховые штаны, меховую куртку, леопардовый плащ и золотую корону. На коленях у него лежала деревянная дубинка, подозрительно похожая на бейсбольную биту. Чёрные глаза буравили Диму до самых внутренностей, спутанная грива полоскалась на ветру, как пиратское знамя. Царь. Самый желанный мужчина в мире. В каждом из существующих миров. Олег Петрович Рудов, доцент Санкт-Петербургского государственного Института истории. Дима почувствовал, как защипало в носу. Ну, нет! Такого удовольствия он ему не доставит.