Дмитроглифы

— До завтра?

— До завтра.

— Вы хоть немного меня любите? — Дима шутливо подбоченился, выставляя вперёд белые натянутые плавки.

Больше на нём ничего не было. Олег Петрович скользнул взглядом по обнажённому телу и сказал, медленно подбирая слова:

— Вы знаете, в моей жизни есть только одна любовь, одна страсть и одно наваждение.

— Археология?

— Верно.

— И всё? И ничего больше?

— Долгое время я думал, что да… — туманно ответил Олег Петрович и ушёл.

***

Стоя в кассе банка, Дима обнаружил, что в рюкзаке нет кошелька и паспорта. Он извинился перед кассиршей и вытряхнул содержимое на стойку у окошка. Ключи, телефон, зонтик, маленькая фотокамера, пухлый ежедневник, кружевная подвязка алого цвета, конфетки «Рондо», пачка особо прочных «Контекс», сырная булочка в полиэтилене, пилюли от поноса…

Когда успели вытащить? Где? Он ничего не почувствовал! А ведь Антон предупреждал, что нужно следить за рюкзаком в метро и маршрутках. Воришек много, а молния на виду. Дёргай за собачку — и бери, что хочешь, особенно если клиент мыслями и чувствами в игольном ушке.

Всё теперь! Пока восстановишь паспорт, пока получишь финскую визу — недели две-три точно пройдёт. И это если везде по срочному тарифу. А денег-то на срочный тариф нет. Гадство! Чтоб тебе эти деньги поперёк горла встали! Чтоб тебя поймали и на зоне опустили!

В кармане нашлась мелочь, и Дима вернулся на родной Васильевский остров. В студию не пошёл, отправился прямиком в Институт истории за утешением и поддержкой. Позвонил с проходной в кабинет Олега Петровича, тот ранняя пташка, наверняка уже работает, но гудки пищали, пищали, пищали… Набрал кафедру. Секретарша спросила:

— Вы к кому?

— К доценту Рудову. Выпишите пропуск, пожалуйста, а то он трубку не берёт.

— Разумеется, не берёт. Он на раскопках.

— Где?!

— В Норвегии, кажется. Так-то он мне не докладывает. Молодой человек, звоните в сентябре, вернётся ваш доцент Рудов.

Дима сполз по стеночке на пол. Хотел что-то сказать, но кроме «гыр-гыр» из глотки ничего не шло. Выдавил:

— Но как же так-то… Он же вчера вечером… Кто он вообще такой…

— В смысле? Доцент Рудов он! Пишет докторскую по наскальной живописи — древние петроглифы, что-то в этом роде. Вы же сами такого хотели!

Хотел, ещё как хотел. Петроглифы-дмитроглифы. Археология — моя единственная страсть.

— А он ничего не просил мне передать?

— Он просил передать пиджак и очки профессору Петрищеву, когда тот вылезет из своего могильного кургана в Карелии. Уж не знаю, где Олег Петрович раздобыл этот древний петрищевский пиджак… Бросают вещи где попало, такие рассеянные… А Диме Сидоренко он ничего не просил передать, — она замолкла, потом спросила с сочувствием: — А он обещал, да?

— Нет, — Дима тяжело сглотнул, — он мне ничего не обещал. А не подскажете адрес, где живёт его мама? Хочу навестить больную старушку.

— Так в Нью-Йорке она живёт, работает в Музее естественной истории. А кто вам сказал, что она старушка? Я её видела, когда она к нам приезжала, — холёная моложавая дамочка. Не хуже Олега Петровича, а он у нас первый красавчик в институте.

Дима вышел на крыльцо. На ступеньках сидела девочка в странном коричневом платье и белых гольфах. На голове у неё покачивались банты. Девочка курила сигарету, пуская дым ноздрями. Дима упал на ступеньку рядом ней:

— Есть закурить?

— На, — она протянула пачку дешёвых сигарет.

Он прикурил и затянулся во все лёгкие. В горле с непривычки запершило, он закашлялся. Из глаз потекли слёзы, но Дима их не утирал. Она спросила:

— Ты чего?

— Да херня. Влюбился в парня, а он меня обокрал. Деньги там, загранпаспорт…

— Знакомая история, — девчонка цинично усмехнулась уголком рта. — Козлы они все. На выпускном один объяснялся в любви, а потом я проснулась голая в чужой квартире.

Дима догадался, что на ней за платье — школьная форма.

— Ты что, после выпускного ещё дома не была?

— Почему? Была… нечасто…

Сигарета дарила облегчение. Да, его предали, обокрали, поюзали во все нежные места, включая душу, но хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. По дороге проехала поливальная машина, и Дима посмотрел на противоположную сторону улицы. Там у магазина «Оптика» стоял рекламный стенд. На нём белозубо скалился брюнет с неправдоподобно голубыми эмалевыми глазами, а снизу было написано: «Цветные контактные линзы. Линзы на Хэллоуин. Крейзи линзы».

Дима заплакал.

***

Антон впустил Диму в квартиру с таким видом, словно не удивился его визиту. В прихожую выплыл мальчик с розовой чёлкой, которая закрывала лицо на три четверти, и Антон его представил:

— Это мой Тор.

— Как скандинавский бог?

— Да.

— Здравствуй, Тор, — сказал Дима. — У тебя стильная причёска. Антон, можно с тобой поговорить?

Антон кивнул и пригласил на кухню. Там вкусно пахло жареной картошкой и грибами, а столешницы сияли первозданной чистотой. На подоконнике цвела знакомая вонючая герань.

Дима врать не хотел, но и выкладывать всю правду ему было стыдно. Да и не поверил бы Антон в портал и путешествия во времени. Поэтому Дима вкратце рассказал о знакомстве с мужчиной, который после ночи любви обчистил его рюкзак. Деньги, документы.

— Тьфу, напугал! — Антон расслабился. — Я думал, что-то серьёзное случилось, раз ты припёрся. А то ведь ни слуху ни духу уже два месяца.

— Ты же меня бросил.

— После того, как ты мне изменил! И не бросил, а посадил на самолёт. Не искажай реальность, из-за этого все твои проблемы.

— Прости.

— Ладно, проехали. Да и не подходил ты мне, это верно. Безответственный, недисциплинированный, легкомысленный. Ставлю тысячу, ты с тем норвегом без резинки трахался.

— Ты выиграл. Но у меня нет тысячи. У меня семнадцать рублей мелочью и жетон на метро.

— Гыы, ты такой предсказуемый, Димочка! Ладно, будешь должен. Я так понимаю, ты за деньгами пришёл? Пять штук хватит?

— Мне сотню надо.

Антон уставился на него тяжёлым взглядом:

— Сдаётся мне, ты чего-то недоговариваешь. Куда ты вляпался?

Дима сжал зубы, чтобы снова не заплакать. Нервы совсем сдали. Они сидели за кухонным столом, друг напротив друга, как в старые добрые времена. Оба молчали. Где-то в комнате Тор запел тоненьким голосом: «Всё для тебя — рассветы и туманы, для тебя — моря и океаны…» Через пять минут Антон вздохнул и сказал:

— Ладно, убедил. Дам я тебе денег. Пятьдесят штук.

В этот момент Дима вспомнил, почему когда-то в него влюбился, и на секунду позавидовал Тору.

— Спасибо, Антон. Я постараюсь оправдать твоё доверие. И это… ты не толстый, и не пассивный… Это я дебил…

***

Маленький семьсот семнадцатый Боинг сделал эффектный полукруг над скалистым побережьем и вышел на глиссаду. Дима прижался носом к иллюминатору, разглядывая осеннюю тундру. Жёлто-красно-коричневый ковёр обрывался у кромки свинцового моря, где одинокий туристический пароходик прыгал с волны на волну. Сезон заканчивается. Сентябрь. Через неделю может выпасть снег.

Олафсон встретил Диму в зале прилёта, напоминавшем захудалый сувенирный магазинчик. Они обнялись среди магнитиков, песцовых шапок и ветвистых оленьих рогов.

— Как я рад, что ты нашёл меня на фейсбуке! — сказал Олафсон. — Ты мой самый желанный гость! Я отвезу тебя к себе домой, никаких гостиниц. Солнечная активность низкая, портал спит. У нас будет время поговорить.

Профессорский дом стоял на горе, чьи очертания казались смутно знакомыми. Они закутались в одеяла и вышли на веранду с величественным видом на море. От красоты захватывало дух и вышибало слёзы. Что-то колыхнулось в памяти Димы, и он спросил:

— А тут рядом нет водопада? Такой большой, наполняет каменную ямку, а потом сбегает в трещину.

— Есть! — обрадовался Олафсон. Он принёс дымящиеся лоточки со шведскими фрикадельками и бутылку без этикетки, в которой плескалось что-то молочно-оранжевое. — Это морошковое вино, моя гордость! А водопад называется «Чаша вечной любви». Есть легенда, что если искупаться там с возлюбленным, то любовь продлится всю жизнь. Но это враньё, я с двумя жёнами проверял — не работает. У нас тут много дурацких легенд, главное, туристы верят. Вон дорожку протоптали, романтики.