Страница 41 из 46
Убранством комната в точности повторяла спальню Эльзы Станиславовны на мызе.
-Неужели ты никогда не заходил сюда? - она не понимала его озадаченного вида. Штефан стоял посредине спальни и растерянно озирался вокруг. Он отрицательно покачал головой. Как и на мызе, здесь висел "портрет цветка". Он шагнул к картинке и всмотрелся в неё. Вид у него стал ещё более растерянный.
-Надо же, - он криво усмехнулся, - она это хранила!
Кира подошла ближе. Ещё там, на мызе её немного удивил этот скромный рисунок. Так обычно рисуют маленькие дети. И вот ещё один такой же здесь на стене. Да нет, не такой же! На этом листочке что-то написано: детские каракули по-немецки, карандаш почти вытерся. Она вопросительно посмотрела на мужа.
-Мне было лет шесть, когда я подарил это ей: "Любимой мамочке от Штефана". Никогда бы не подумал, что она это вот так сохранит. Какие мы всё-таки сентиментальные!
Тут Кира рассердилась:
-Перестань, сейчас же прекрати это! - она даже пихнула его в плечо. - Ты что, ничего не понимаешь? Эта спальня - копия той, что твой влюблённый отец сделал для них на мызе. Они были тогда счастливы! А потом произошла эта дурацкая ссора, но она всегда, слышишь, всегда безумно любила твоего отца. И тебя - своего сына. Поэтому она построила здесь эту иллюзию прошлой радости. Теперь ты понимаешь её? Хоть чуть-чуть?
-Я понимаю только одно: из-за глупой гордости и обиды взрослых, из-за нелепого недоразумения маленький мальчик при живой матери рос без неё.
-Как же глубоко в тебе сидит обида! Но на отца же ты не обижаешься? Нет.
-Он вырастил меня, - упрямился её муж.
-Ну да, вырастил. И много лет гордо лелеял свою обиду. И если уж честно, то тебе просто нравится, что мать сейчас носится с тобой, как с писаной торбой. И во всём пытается угодить!
-С писаной торбой? Какое изысканное выражение! - по его сузившимся глазам она поняла, что задела его, что он обиделся. Но она же сказала правду, это действительно так. Она сама видела, как менялось выражение красивого лица Эльзы Станиславовны, когда та заговаривала с сыном. А тот снисходительно выслушивал её. И нечего сейчас стоять отвернувшись и делать вид, будто разглядываешь таинственно поблескивающий снег за окном. Она посмотрела ему в спину - не так должен был пройти их первый вечер в новом доме. Вздохнула и уже собралась выйти из этой красивой комнаты, но тут Штефан заговорил:
-Возможно, ты права, - он всё ещё стоял спиной к ней, - и во мне всё ещё говорит нелепая детская обида. Мы не должны из-за этого ссориться. И ещё, - он повернулся. Кира увидела, что в его глазах не было ни обиды, ни раздражения - была усталость и печаль, - ещё давай сделаем так, чтобы между нами никогда не было дурацкой недоговорённости. Если я чего-нибудь не пойму, ты всё-всё объяснишь.
-А если я не пойму, - подхватила Кира, - тогда ты всё-всё растолкуешь. Мы не станем мучить друг друга недомолвками. Хорошо?
Она подошла к нему и нежно погладила по лицу. Штефан поймал её ладошку и прижался щекой.
-Там, на мызе, за рисунком был сейф. Я видела, - Кира осторожно сняла рисунок. - Вот, видишь?
Она провела по стене ладонью, нащупала выступ и нажала. Открылась ниша с металлической дверкой.
-Здесь надо знать комбинацию цифр - так не открыть, - Штефан разглядывал замок, - а комбинаций может быть ... - он присвистнул.
-Ты думаешь? - Кира сосредоточенно смотрела на окошечки с цифрами. - А вот попробуй эти, - и стала диктовать:
-21, 02,18, 89
- Это дата моего рождения, - усмехнулся Штефан, набирая цифры, - не думаешь же ты...
Внутри дверцы что-то звякнуло, и она открылась.
-Ага! Вот так-то, - торжествовала Кира. - Не трудно было догадаться. За твоим рисунком в сейфе шифр с твоим днём рождения, - она заглянула внутрь: пусто. - И хорошо, что здесь ничего нет. Мы вообще не должны были сюда заглядывать. Это комната твоих родителей, и пусть здесь всегда остаётся так, как устроила твоя мать.
Потом мальчик-посыльный принёс из кухмистерской обед-ужин, и Кира в очередной раз порадовалась, что Штефан такой заботливый и хозяйственный, - догадался, что есть захочется. Она-то и не вспомнила, что мужа надо накормить и самой поесть. Её пугала эта огромная квартира. Везде темно. Когда зажигался свет и освещалась та или иная красивая комната, отчего-то Кира всё больше чувствовала себя здесь лишней. Квартира не принимала её, она чувствовала сопротивление каждой стены, каждой двери. От этого разболелась голова. Вначале она хвостиком ходила за мужем, но потом закуталась в вязаную шаль и села в кухне на табурет. Штефан разгружал принесенные из кухмистерской судочки, расставлял их на столе, застеленном клеенкой в цветочек, о чём-то говорил. И хотя тон его был беззаботным, он всё чаще с беспокойством всматривался в жену. Он объяснял себе её подавленность усталостью с дороги, мыслями о предстоящем выяснении отношений с Андреем Монастырским.
-Ну, вот. Конечно, это не парадный обед в нашей столовой на тонком фарфоре и со столовым серебром, - он оглядел плоды своих усилий почти с гордостью, - но, по-моему, вполне прилично. Ты, наверное, проголодалась?
Кира вяло пожала плечами, её всё больше охватывала странная апатия. Она сидела, уставившись в блестящий бок маленького самовара. Оттуда на неё глядело её собственное унылое, искаженное кривизной лицо. Штефан подвинул ей тарелку с чем-то вкусно пахнущим и сунул вилку в руку.
-Кажется, это жаркое из телятины, - попробовал и кивнул - есть можно. - Кирочка, поешь хоть чуть-чуть.
Но она покачала головой:
-Спасибо, что-то не хочется, - и как бы со стороны отметила: надо же, головой покачала, а её отражение так и осталось неподвижным. Не испугалась, не вскрикнула - просто в уме мелькнуло: опять начинается. С усилием отвела взгляд от блестящего металла, взглянула на мужа. На красивом лице тенями под глазами пролегла усталость. Он молча пил чай и думал о чём-то своём. Вот он вздохнул, посмотрел на неё:
- Я сейчас разведу огонь в нагревателе, и тогда можно смыть с себя дорожную копоть. Хочешь?
Она слабо кивнула и зябко поёжилась. Её не оставляло мерзкое ощущение, что из неё высосали всю энергию, опустошили душу и теперь затаились, ожидая, что бы такое ещё сделать, чтобы добить её окончательно. В чём причина? Этот новый дом не желал её присутствия. Но почему?
Штефан решил, что чем скорее он отогреет Киру, тем лучше: она устала, замёрзла, нервничает. Горячая ванна - то, что надо. Уложив в водогрей полешки дров, он поджёг щепки и бумагу. Пока это всё раскачегарится, пройдёт около часа. Надо чем-нибудь отвлечь Киру, а то сидит, как замёрзшая птичка на жёрдочке.
-Кирочка, может, ты разберёшь чемоданы? - предложил он. Кира покорно пошла в спальню.
Здесь стены были оклеены тёмно-зелёными обоями без всякого рисунка. Широкая кровать под бархатным кремовым покрывалом, на узком окне такие же шторы, но подбитые тёмно-зелёным шёлком. Под потолком с лепниной стеклянный фонарь с хрустальными висюльками, туалетный столик с трельяжным зеркалом и круглым пуфиком. Кира поставила шкатулку с украшениями на столик. Она старалась стряхнуть с себя гнетущую вялость, разбирая вещи и находя им место. И ей это почти удалось.
-Кирочка, ванна готова, - она взглянула на Штефана и засмеялась. Чтобы не испачкаться в пыли, он снял пиджак, закатал рукава рубашки, но всё равно измазался сажей. Она подошла и платком провела по чумазому лбу мужа, он, радуясь, что её настроение изменилось, обнял её за талию и прижал к себе. Уткнувшись носом в его рубашку, Кира подумала, что ничего ей не нужно, только бы стоять вот так в его сильных руках и чувствовать нежность и тепло, идущие от него.
Весь день Андрей Афанасьевич бестолково томился ожиданием ответа на телеграмму, которую он отослал Палену. В ней Андрей просил известить о состоянии здоровья Киры. Так как ответ должен быть доставлен на квартиру, а он всё ещё торчал в пустой больничке, ничего не оставалось, как сбежать домой. Воровато озираясь, он проскочил мимо дремавшего сторожа и припустил на улицу. Извозчик мигом домчал его на Каменноостровский, он резво выпрыгнул из саней и поспешил к воротам.