Смоленский поход

- Эх, государь, что же за жизнь пошла такая не радостная!

- Чего это ты так?

- Ну, как же, я то думал, хоть у воров на свадьбе погуляем, а они видишь как, венчаны уже.

- Нашел беду, - усмехнулся я в ответ, - что сильно хочешь на свадьбе погулять?

- А чего, дело хорошее!

- И то верно, а где Корнилий?

- Здесь я государь, - поровнял со мной коня Михальский.

- Вот что друг ситный, ты когда свадьбу играть будешь?

- Какую свадьбу?

- Нет, вы посмотрите на него! Я ему девицу у дворян Шерстовых просватал, а он в отказ?

- А ведь и верно, - засмеялся Вельяминов, - я тоже на том сговоре был. Неужто передумал Корней?

- Да нет, - смутился бывший лисовчик, - только за службой все недосуг. Да и у меня ни кола, ни двора, куда жену вести?

- Ну, это дело поправимое. Вон пока мы под Устюжну да под Вологду с Никитой ходили, Анисим с Климом целый острог поставили, а тут делов-то, терем! Все решено, как воротимся в Москву, первым делом поставим тебе терем, да играем свадьбу. Не спорь с царем!

Москва встретила нас колокольным звоном и радостными толпами встречающих. Наверное, все столицы таковы - любят победителей, а мы вернулись с победой. По моему указу на всех углах глашатаи кричали о том, что называвшая себя царицей Маринка на самом деле обвенчана с казачьим атаманом и прижила своего сына в блуде с ним. Узнав об этом пикантном моменте, бояре пришли в ярость и потребовали лютой казни для самозванки с сыном и Заруцкого. Однако я этому воспротивился.

- Бояре и вы представители земли русской! - Заявил я собору, - вы выбрали меня на царство это верно. Но верно так же и то, что я веду свой род от старшего сына Рюрика, и потому никто более меня прав быть государем всея Руси не имеет. Нет мне дела до того от кого она прижила своего сына, ибо я государь по праву рождения! Посему велю обойтись с Мариной и ее отродьем милостиво. Саму ее, за то что посмела называться русской царицей, будучи казачьей женкой держать в темнице. Коли покается в грехе своем и примет православие, то быть ей по великой моей милости в монастыре. А я сам в тот монастырь вклад сделаю с тем, чтобы содержали ее там достойно. Не захочет, что же пусть свой грех сама в темнице отмаливает. Сына же ее Ивашку Заруцкого по прозванию Воренок отдать в монастырь, где он отмолить сможет вины родителей своих. Отца сего воренка атамана Заруцкого облыжно именующего себя боярином за многия его вины, воровство и разбой велю предать казни.

- Прости государь, что перечу тебе, - заговорил в ответ Мстиславский, но если не казнить сейчас воренка прилюдно, то смуты не миновать. Будут и дальше появляться самозванцы и вносить разлад в христианские души. Кроме того все мы были свидетелями что оная самозванка марина имела злодейский умысел отравить тебя. А таковое дело никак спустить не возможно!

- Я тебе больше скажу князь Федор. Даже если мы его казним, самозванцев нам не избежать. Сам ведь знаешь что истинный царевич Дмитрий еще в детстве погиб. Однако покойника мало того что ухитрились царем выбрать, так еще и снова убили. После чего Марина не постеснялась от дважды покойного сына родить. А потому мы сей казнью только грех лишний на душу возьмем, а пользы не будет никакой. Что же до яда, то доподлинно известно, что яд сей латинские монахи, бывшие при Марине, изготовили и грамоту тайно отравили. Она же обо всем этом не ведала по своей бабьей глупой природе, а сын ее и вовсе к тому причастен быть не может по малолетству.

Мстиславский и прочие бояре выслушали меня со всем вниманием и, порадовавшись про себя, что я не сказал прямо, что и выбирали и убивали покойника именно они, согласились со всеми моими доводами. Единственно в чем они уперлись это в определении казни Заруцкому. Как не возражал я против сажания на кол, именно это пришлось испытать атаману. Впрочем я приказал ОˊКонору дать ему яду.

На другой день в грановитой палате кремля состоялся первый в мое царствование торжественный прием иноземных послов. Как выяснилось помимо шведского посланника Георга Брюно, прибыл еще и гонец от короля Речи Посполитой Сигизмунда. Гонец, конечно не посол, но почему бы и нет?

Встречу устроили максимально торжественно, Мое величество в полном царском облачении, которое я успел возненавидеть, чинно восседало на троне. Как ни странно, ни державы, ни скипетра в руки мне не дали, видимо обычая такое еще нет. За спиной моей стояло целых шесть рынд в белых кафтанах и с серебряными топориками. Одним из них, кстати сказать, был юный Миша Романов. Еще перед походом на Коломну я намекнул его дяде Ивану Никитичу, что пора бы молодцу и послужить. Ну, а поскольку принадлежал он к старинному московскому боярству, то начинать ему службу менее как стольником и царским рындой было неприлично. Надеюсь, он мне свой топор на спину не уронит.

Бояре в парадных ферязях и высоких горлатных шапках стояли по краям палаты, в соответствии со своей знатностью. За ними теснились окольничие и дворяне. Два думных дьяка заняли позицию перед троном, один должен будет вести протокол, и уже чинил перья, как будто не имел времени сделать это раньше. Второму полагалось переводить речь посла.

Георг Брюно бывший прежде лишь адъютантом Делагарди, сделал как видно блестящую карьеру, после того как привез в Стокгольм весть о выборах нового царя. В палату он зашел вместе с тремя своими офицерами и в сопровождении четырех стольников. Склонившись в почтительном поклоне он передал через стольника верительную грамоту.

- Как здоровье моего брата Густава Адольфа? - спросил я посла.

Дьяк-переводчик тут же старательно, хотя и не слишком толково перетолмачил мои слова на немецкий. Впрочем, Георг вполне понял вопрос и тут же ответил.

- Его величество находится в добром здравии, чего желает и своему любезному брату Иоганну Альбрехту.

- Что пишет мне мой брат?

Услышав это Брюно тут же развернул послание и начал нараспев читать.

- Мы, Густав II Адольф ,божьей милостью король шведов, готов и вендов, весьма счастливы были узнать что трон Великого государя, царя и великого князя Московского и всея Руси, царя Казанского, Астраханского и Сибирского занял любезный нашему сердцу Великий герцог Мекленбурга Иоганн Альбрехт III и сердечно его с тем поздравляем. Да прибудет между нашими тронами братская и христианская любовь и мир. - Начал читать нараспев Брюно по латыни.

Я благосклонно слушал послание своего друга и не сразу обратил внимание что дьяк которому полагалось переводить, делает это, мягко говоря, не точно.

- ты чего несешь дурень? - спросил я его тихонько.

- Не вели казнить великий государь, - взмолился тот, - кто же знал, что он аспид заморский на латыни читать станет? Николи такого не бывало прежде, а я этому языку не больно горазд. По-свейски знаю, по-немецки тоже и ляшский ведаю, а латынь эту еретическую не доводилось ранее!

Судя по выражению лиц никто из внимательно слушавших бояр и окольничих латыни тоже не знал, хотя слушали внимательно.

- Ох, дьяк, моли бога, чтобы посол нашей речи тоже не понимал и не пришлось тебя наказывать за то что его лаешь бесчестно! Отвечай ему, что мое царское величество Государь и великий князь, - да смотри здесь в титуле ничего не напутай, - сердечно рад поздравлению шведского короля и заверяю его в своей дружбе.

Притихший после моей отповеди дьяк перевел все это послу, после чего тот, преклонив колено, передал королевское послание дьякам. Я в ответ милостиво кивнул и максимально любезно проговорил:

- Передайте послу, что я буду рад его видеть на пиру.

Посол, откланявшись, ушел, а я тем временем подозвал к себе Рюмина и стал расспрашивать о поездке.

- Как король воспринял мое избрание?

- Как-как, удивился конечно, и все спрашивал точно ли это все случайно вышло?

- А ты?

- А что я? Все как уговаривались, дескать, знать не знали - ведать не ведали, а на трон ваше королевское высочество едва ли не силой затащили, отчего вы и стали величеством.