Смоленский поход

- Поверил?

- Да вроде поверил, только ведь сами знаете, "доброжелателей" у вас при шведском дворе больше чем крыс на "Благочестивой Марте". Так они королю при всяком случае на ваше величество клепают.

- Это верно, а как там, кстати, Петерсон поживает, да корабли мои?

- Все благополучно, ваше величество, Ян свое дело крепко знает. Корабли ваши в порядке полном, возят грузы и прибыль приносят.

- Прибыль это хорошо, а что еще говорят?

- Да по-разному. Оксеншерна, к примеру, почти рад что так все обернулось, а Юленшерны со Спаре злобятся.

- Ну, то что Аксель рад это понятно, я теперь далеко и его дружбе с королем не мешаю. А что принцесса?

- Супруга ваша, не то чтобы огорчилась, но и радостной ее не назовешь. А ехать в Москву раньше лета наотрез отказалась, дескать, дитя не брошу, а его зимой не потащу.

- Что же разумно, хотя и грустно. Ты сына то моего видел?

- Которого?

- Климушка не гневи!

- Видел государь, как не видать, крепкий такой мальчонка, горластый. Я как Катарине Карловне подарки отдавал, так она пожаловала - дозволила посмотреть.

- Подаркам то рада?

- Да какая же, не в обиду будь сказано, женка не обрадуется мехам столь ценным? Княгиня Агнесса тоже радовались, а брат ваш двоюродный уже ходить начал.

- Ладно, хорошо коли так. Ты вовремя вернулся Клим, много дел у нас. Завтра объявлю, что жалую тебя думным дьяком и велю ведать посольский приказ. Мы тут готовим посольства к султану османскому Ахмету и шаху персидскому, да еще кое-куда. С одним из них и ты поедешь.

- Помилуй государь, я дел турецких, али персианских и вовсе не ведаю!

- Испугался? - усмехнулся я, - нет, ты дружок к датскому королю отправишься, а как от него вернешься в Мекленбург, да в Брауншвейг заглянешь. А в Царьград, да Исфахан другие люди поедут. С персами торговля нужна, без нее денег нет вовсе, а турок и татар вместе с ними надо на поляков натравить. Иначе не видать нам Смоленска как своих ушей. Такие вот дела.

Закончив с Рюминым, я поднял глаза на бояр усиленно пытавшихся хоть краем уха услышать о чем я говорю с Климом.

- Что скажите бояре?

- Помилуй государь, что тут скажешь, вроде все хорошо писано, только непонятно...

- Да чего там понимать? Брат мой король Густав Адольф поздравляет меня с занятием престола и желает долгого царствования и всяческого процветания державе моей.

- А про Новгород король ничего не пишет?

- Пишет как же. Зовет в гости летом, там говорит и решим дело наше полюбовно. Ну, кто там еще?

- Посланник короля Ляшского Жигимонта! - Закричал распоряжавшийся приемом Вельяминов.

В палату вошел довольно молодой шляхтич, разряженный в пух и прах, в сопровождении двух слуг, и такого же количества стольников.

- Как здоровье моего брата короля Сигизмунда? - спросил я шляхтича.

- Мой король здоров, - отвечал он, подбоченившись, - но брат ли он вашей милости?

Проговорив это, посланник вытащил грамоту и без поклона подал ее дьяку. Тот развернул ее и повинуясь моему кивку начал читать.

- Мы Сигизмунд III Божьей милостью король Польский, Великий князь Литовский, Русский, Прусский, Мазовецкий, Жмудский, Ливонский, а также наследный король Шведов, Готов и Венедов пишем к тебе герцог Мекленбургский называющий себя также московским царем...

При этих словах в палате поднялся ропот, а дьяк сообразивший что именно он читает замолчал.

- Господин посланник, как ваше имя? - спросил я шляхтича ничего не выражающим тоном.

- Меня зовут Кшиштов Чаплинский, я шляхтич герба Дрогослав ...

- Мне нет дела до вашего герба, господин наглец. Единственная причина того что вы до сих пор не болтаетесь в петле, это то что вы посланник. Передайте вашему королю, что я искренне печалюсь о его бедственном положении.

- Что, то значит? - удивился Чаплинский.

- Боже мой, как же обнищал мой добрый брат Сигизмунд, во всей Речи Посполитой не смог он найти умного человека и прислал своего шута

- Будь я при сабле, никто бы не посмел... - начал было шляхтич, но я его перебил.

- Да где это видано, чтобы шутам сабли давали? Насмешил ты меня убогий. Жалую тебе за то кафтан скомороший, да шапку с бубенцами, а теперь пошел вон отсюда!

К наглому шляхтичу тут же подскочили стольники и, не забывая время от времени награждать его, будто ненароком, тумаками и пинками, поволокли к выходу.

- Себе запишите, - продолжал я говорить уже дьякам, - что грамоту королевскую государь принимать не велел, а приказал вернуть с наддранием. А гонца велено без чести гнать из Москвы и кормов ему на дорогу отнюдь не давать!

Выходка поляка ничуть меня не расстроила. На самом деле король Сигизмунд крупно подставился. Признает он меня царем или нет, это его личное дело, князем Священной Римской Империи я от этого быть не перестаю. И вот тут он и оплошал, документ не по форме, с титулованием его гонец напутал, и все это можно сказать в присутствии дипломатического корпуса. Бывало и за меньшее войны объявляли. Окончив прием, я распустил думу и пошел к себе в покои. Со всех сторон ко мне кинулись стряпчие и постельники и стали помогать разоблачаться. Золотой венец принял и убрал сам Вельяминов. Поскольку знаменитая шапка Мономаха вместе со скипетром большого наряда находились в Польше, увезенные Ходкевичем во времена семибоярщины, моим парадным головным убором была так называемая Казанская шапка. Наконец переодевшись, я отослал всех лишних прочь. Остались со мной лишь Рюмин и Вельяминов.

- Ну что скажете? - Обратился я к ним.

- Зарвался Жигимонт! - рубанул воздух рукою Никита, - не иначе хочет войны. Ничто, ищущий да обрящет, попомнит еще как таковые послания слать!

- Сигизмунд, конечно, поступил неучтиво, - задумчиво потянул Клим, - даже мне ведомо, что так государям в чужие земли не пишут, но отчего он так поступил. Может умысел какой имеет?

- Ты полагаешь, что он хотел меня спровоцировать?

- Пожалуй, да. Ваша решительность известна, ваше величество, а уж после того как вы расправились с Заруцким и Мариной, то можно ожидать от вас немедленного похода.

- Не мог Жигимонт проведать о походе на Коломну, - заявил Вельяминов, - когда он Чаплинского посылал, еще и письма от самозванки не было.

- Вот-вот, а написано в обоих письмах одно и тоже, причем разом, - не смущаясь, подхватил Рюмин, - и с чего бы король с бедной шляхтянкой так согласно мыслят?

- А яд?

- Не знаю государь, но полагаю, так дело было. Иезуитам что при Маринке были велели надоумить ее на письмо сие, а для чего им никто не объяснял ибо не зачем. А уж о яде они сами могли додумать, или и вовсе послание тут в Москве отравили.

- Отчего ты так думаешь?

- Да толмач меня сегодня на мысль навел. Вся Европа, чтобы ей пусто было, переписку между государями на латыни ведет. Так мыслимое ли дело чтобы в посольском приказе не нашлось дьяка разумеющего ее? Но вот, поди же ты, случилось, а в соборе давеча как Маринкино письмо пришло так и вовсе не нашлось. А то, что ты многие языки превзошел, государь, то многим ведомо. Ой государь, не во гнев будь сказано, но худо тебя охраняют, уж и непонятно куда твои фон Гершов с Казимиром смотрят.

- Но-но-но, ты Клим Патрикеевич, говори, да не заговаривайся! Мы за государя жизни не пожалеем, если придется. А Казимира теперь Корнилием кличут!

- Да хоть Навуходоносором! Ты сам Никита Иванович посуди, сколь раз государь наш еще герцогом будучи по над краем прошел? А ведь божье долготерпение не вечно, так может и мы об сем задумаемся!

- Ладно, уймитесь! - Прервал я своих ближников, - давайте лучше думать чем отвечать будем.

- А чего тут думать, - воскликнул Вельяминов, - собирать войско да в поход!

- А не того ли король Сигизмунд от нас ждет? - отозвался Рюмин, - может только мы из Москвы, а нас пан Лисовский поджидает?