Страница 106 из 108
Добрые дела лучше всего делать после удовольствий. Под каким-то пустячным предлогом она заманила меня к себе в будуар. В отличие от вчерашнего дня, сегодня на мне не было судейской мантии. Я поцеловал ее, стараясь не задеть прическу и не помять платье. Затем, чувствуя себя необычайно ей признательным, я одарил ее неведомыми прежде удовольствиями. Она же, не желая быть неблагодарной, не отставала от меня в желании доставить удовольствие мне. Когда она встала, на лице ее играл восхитительный румянец, достичь которого невозможно никакими искусственными ухищрениями; ничто не сравнится с теми красками, кои появляются на лице женщины после любовных игр; живость этих красок зависит от темперамента женщины.
Я отправился к председателю и сообщил ему, что, возможно, уже сегодня вечером мы будем ужинать в обществе Розетты. Он взял на себя хлопоты по организации праздника. Мы поехали в Пале-Рояль, где обсудили, как нам украсить наш праздник. Было решено отправиться в сад к шевалье де Бурвалю; шевалье должен привести свою любовницу, а председатель — захватить с собой певичку из «Опера-Комик»; меня, разумеется, будет сопровождать Розетта. Решение было принято, и мы расстались; Лавердюру было поручено все приготовить. Я взял на себя все расходы, ибо праздник устраивался в мою честь. Наконец мы разошлись в разные стороны, и я остался наедине со своими тревогами.
Обедал я вместе с отцом. Во время обеда ему принесли письмо, в котором секретарь министра просил его согласия на освобождение из Сент-Пелажи некой девицы по имени Розетта, ибо за нее ходатайствовали весьма высокопоставленные особы, коим министр не мог отказать. Отец сразу понял, что сие означает. После обеда он вызвал меня к себе в кабинет и без проволочек заявил, что согласен исполнить мое желание: коли я все еще хочу освободить свою Розетту, я могу отправиться вместе с ним в Сент-Пелажи и забрать ее оттуда. Однако, продолжил он, ежели у меня еще сохранилась любовь к отцу, я обязан пообещать больше никогда не встречаться с этой девицей, взять в жены богатую наследницу из хорошей семьи, добродетельную, молодую и красивую, и подарить ему наследника. Я бросился к нему на шею и пообещал исполнить все его требования.
Мы сели в карету и поехали к начальнику полиции, который вручил отцу приказ об освобождении Розетты. Отец, угадав мои желания, позволил мне удалиться; понимая, что сегодня я наверняка захочу провести вечер с освобожденной красоткой, он также предупредил меня, что вечером ужинает вне дома. Что за великодушный отец! О, дорогой маркиз, у меня просто слов нет, как я был ему признателен!
И вот я уже в Сент-Пелажи. Я прошу дозволения поговорить с матерью-настоятельницей; она идет ко мне, но мне кажется, что она двигается слишком медленно — столь велико мое нетерпение. Я предъявляю ей приказ об освобождении; она вертит его в руках, а потом спрашивает, кто я такой; я объясняю; она интересуется, не принадлежу ли я к церковному сословию; я заверяю ее, что нет; она поражена: оказывается, есть священник, похожий на меня как две капли воды; однако у нее даже не мелькает сомнений, что я могу быть тем самым духовником, коему все сестры общины хотели раскрыть душу. Она посылает за Розеттой; я показываю своей возлюбленной приказ о ее освобождении: она может идти собирать свои вещи.
Тем временем прибыл изумленный доктор теологии — мой приятель, адрес которого я дал монахиням. Сегодня утром он получил десять писем от монахинь, просивших исповедать их. Следует сказать, что приятель мой иногда исполняет обязанности духовника, но лицом он страшен как черт. Его отвели к решетке, где уже толпились страждущие сестры. Едва они завидели его, как все дружно закричали, что произошла ошибка: они ждали совершенно иного священника. Моему приятелю пришлось покинуть приют. Встретив его на дорожке, я рассказал ему о своей выдумке. Будучи доктором теологии, он тем не менее знал толк в шутке, поэтому мы вместе посмеялись, а потом сели в карету. Тут появился господин Леду; увидев меня, он печально заявил, что бедняжка Розетта останется в приюте: он явился утешать ее.
— Как? — удивленно воскликнул я. — Неужели такая безделица, как освобождение невинной девушки, не в вашей власти?
Он вздохнул. Иногда мы без меры уповаем на возможности некоторых людей, не имея для того никаких оснований. Впрочем, я не стал испытывать его терпение и сообщил, что Розетта уедет со мной. «Слава Господу», — вздохнул сей святой человек. Появилась Розетта. Хотя белье и одежда на ней были грязные и висели как тряпки, тем не менее радость оказаться на свободе делала ее вполне привлекательной. Она расцеловала настоятельницу, сестру-привратницу и в один прыжок преодолела расстояние между воротами приюта и каретой. Если бы кто-нибудь увидел обоих моих благочестивых друзей в ее обществе, им это могло бы весьма повредить; однако Розетта повела себя благоразумно, и я за это ей признателен.
Развезя по домам обоих служителей церкви, я отправился к Розетте, где предупрежденная мною горничная уже приготовила все необходимое.
Я послал сообщить председателю, что любовница моя уже на свободе. Как радостно вбежала Розетта к себе в квартиру! Если б она не стеснялась, она бы расцеловала даже мебель! После нескольких месяцев заключения свобода кажется нам поистине бесценным даром. Чтобы оценить этот дар по достоинству, нужно потерять его, а потом обрести вновь. Прежде всего Розетта приняла ванну и привела в порядок свой туалет. И, только облачившись в свежее платье и прихорошившись — насколько это было возможно столь споро, — она бросилась мне на шею и принялась страстно целовать, перемежая поцелуи горячими словами благодарности за свое вызволение.
Надеюсь, вы догадываетесь, дорогой маркиз, каким образом я выразил радость по поводу ее освобождения. За два месяца простоя моя Розетта отнюдь не разучилась разнообразить удовольствия; напротив, талант ее окреп еще больше. Не прошло и часа, как мы уже возносили искупительные жертвы на алтарь прекрасной Венеры, которая, несомненно, была нашей покровительницей. Мне даже показалось, что ко мне она была особенно милостива, ибо никогда еще я так не усердствовал в служении ей. Ах, очаровательная Розетта, сколь многим обязаны вы богине Киферее и сколь вы достойны подношений, возлагаемых на ее алтарь!
Таланты моей возлюбленной нисколько не пострадали; отдыхая, она напомнила мне об оставшихся у нее семи луидорах, которые я ей прислал, и пожелала вернуть мне их. Открыв мой сундучок, дабы положить их туда, она увидела там более двух сотен золотых. Я не только отказался взять у нее эти деньги, а, напротив, подарил ей еще двадцать луидоров; другие двадцать луидоров я взял, чтобы заплатить за предстоящий нам ужин; Розетта приняла подарок, и все уладилось.
Мы отправились на место встречи. Вся компания радостно приветствовала Розетту; певичка была ее старинной подругой, любовница шевалье де Бурваля тоже была с ней знакома. Обе девицы радовались освобождению Розетты. Сев за стол, мы с удовольствием смотрели, с каким аппетитом Розетта поглощала все, что только нам ни подавали; каждое блюдо казалось ей восхитительным, и она непрестанно сравнивала эту еду с той отравой, которой потчевали ее в приюте. Когда пришло время десерта, она запела; затем, высоко подняв бокал с шампанским, предложила выпить за здоровье своего освободителя; мы поддержали ее и стали подпевать. Потом она рассказала нам о том, как с ней обращались во время ее заключения.
Розетта описала нам старушку-аббатису, коей было никак не меньше семидесяти лет; под ее начало поступали все девицы легкого поведения, и каждую вновь поступившую она заставляла рассказывать ее похождения. Рассказала она и о тамошнем исповеднике, лицемере и сластолюбце, пытавшемся ее соблазнить. Наконец она разобрала по косточкам всех сестер, особенно злорадствуя в адрес сестры Моник, той самой, которая любопытствовала по поводу книг Розетты. Сожалела она только об одной юной послушнице, недавно принявшей постриг: с ней они провели немало приятных минут, ибо и одна, и другая ощущали в этом неодолимую потребность.