Страница 100 из 108
Древние народы узнавали богов по чудесным ароматам, курившимися там, где ступала нога божества; так вот, готов поклясться, ни один из наших тогдашних сотрапезников не имел ни малейшего шанса заслужить звание языческого божества.
Воздействие наливки, вернее, любовного напитка, не ограничилось разжижением содержимого желудков, куда попал сей напиток. Мы видели, как многие жертвы приворотного зелья, охваченные любовным безумием, бросались обнимать всех женщин и девиц, кои только попадались им на глаза. Разумеется, объятий им было мало, и они ясно давали это понять. Однако кругом было слишком много зрителей, и стыд постепенно отрезвлял их. Природа поступила не слишком разумно, заставив нас, мужчин, скрывать один из самых замечательных наших органов: стоит нам забыть об условностях, как нам тотчас хочется продемонстрировать сие чудо. Мы были свидетелями, как некий шестидесятидвухлетний капеллан, принявший, видимо, двойную порцию напитка, а может, просто в силу привычки, скинув с себя почти все одежды, в непристойном виде погнался по лугу за уродливой старухой-пастушкой. Вслед ему неслись насмешливые крики: нимфа бежала резво, но, когда новоявленный Аполлон уже был готов схватить свою Дафну[71], она плюхнулась в болотце с грязной водой, куда следом за ней свалился и божественный служитель церкви. Добрые прихожане вытащили обоих: и один, и другая были покрыты таким толстым слоем грязи, что различить их было неимоверно трудно. Ах, дорогой маркиз, как я хохотал, созерцая сей спектакль! Как жаль, что подле меня не было Калло[72]! Глядя на эту сцену, он бы, несомненно, создал одну из лучших своих карикатур. Как вы догадываетесь, причиной этого переполоха было приворотное зелье, налитое в общий кувшин незадачливым воздыхателем. Как я уже говорил, действие напитка не затронуло ни меня, ни моих планов. Когда один проигрывает, другой непременно выигрывает.
Я на время расстался со своей красавицей. Вскоре мадемуазель де Беркай сама нашла меня. Это случилось в густой рощице, на аллее, где плющ, уподобившись страстному любовнику, обвивал молодой вяз, юная лоза льнула к стене из лип и сикомор, слышались шепот серебристых волн и нежные птичьи трели. Разумеется, я мог бы, подобно нашим поэтам, еще долго описывать эту картину, но если я сам, не теряя времени, устремился к цели, то к чему мне томить вас, описывая излишние, в сущности, подробности? Итак, мы пошли по аллее, нас окружала высокая трава, мы упали в нее; красавица была взволнованна, я был возбужден; Венера подала сигнал, стыдливость была забыта, и амур прикрыл нас своими крыльями; но погода вдруг испортилась: небо потемнело, по нему поплыли тучи, загремел гром, и нам пришлось поторопиться. Затем мы побежали домой.
Радостные и еще возбужденные, мы вернулись в жилище кюре. По дороге моя нимфа без устали возносила мне хвалы. Особенно удивляло ее, что я был дворянин. Черт побери, маркиз, рядом с ней я чувствовал себя настоящим деревенским здоровяком. Никто не спрашивал нас, где мы были, все были заняты приготовлениями к отъезду. Я увидел, что дверь в спальню открыта и вошел; мадемуазель де Беркай последовала за мной; постель была большая, мягкая и, казалось, так и приглашала улечься на нее. Вид этой постели возбудил меня, и я уподобился одному из тех кюре, кто пал жертвой приворотного зелья. Спутница моя это заметила; тотчас были закрыты все окна, задернуты занавески, заперты двери, и я приступил к делу, потребовавшему предпринять вышеупомянутые предосторожности. Место и положение имеют огромное значение в любовных играх. О, сколько радостей доставила мне моя спутница! О чем бы я ни попросил, все исполнялось незамедлительно, и я упивался сладострастием. Погружаясь в пучину наслаждения, я видел в глазах той, кому этими наслаждениями был обязан, ответную страсть. Когда мы срываем запретный плод, удовольствию нашему нет границ; а что говорить, когда плод этот срывается в месте и в часы, для подобных дел вовсе не предназначенные! Какими только похвалами ни осыпал я девицу! Сколько радости она мне подарила! Затем, вволю посмеявшись над приключениями святых отцов и пообещав еще не раз доставить друг другу удовольствие, мы покинули спальню. Рассказы о том, как прошел праздник в кантоне, наделали много шума. Все, кому довелось их услышать, долго смеялись. С тех пор в этих краях на праздниках местных кюре обычно спрашивают, не налить ли им домашней наливочки.
Все оставшиеся восемь или десять дней, кои мы с отцом провели в провинции, мы вспоминали забавное происшествие на празднике. Я старался почаще наносить визиты господину де Беркаю; сей достойный господин также неоднократно приходил к нам отведать бургундского вина; с собой он всегда приводил свою наследницу, и мы с ней тотчас уединялись для вполне определенных занятий. Наконец настало время уезжать; я неоднократно высказывал своей юной любовнице сожаления по поводу нашего расставания и сделал ей несколько презентов. Не исключено, что я, сам того не ведая, подарил ей и маленького советника, сотворение коего отец ее, когда придет срок, наверняка припишет какому-нибудь принцу крови или монарху.
И вот я в Париже. Вернемся к Розетте и тем книгам, которые она должна была прочесть, готовясь сыграть предназначенную ей роль. Приехав, я тотчас послал за Лавердюром, дабы узнать, что происходило в мое отсутствие.
Розетта, больше всего на свете желавшая покинуть место своего вынужденного заключения, вообразила, что присланные мною книги действительно помогут ей обрести свободу, и с жаром принялась изучать их. Все свободное время она посвящала чтению. Однажды, когда она пыталась разобраться с очередной страницей, к ней вошла монахиня. Монашки, как известно, гораздо более любопытны, чем светские дамы; чем меньше им должно знать, тем больше они стремятся к знаниям. Удивительно ли, что, обуреваемые суетными желаниями, монастырские затворницы не могут обрести умиротворение! Монахиня поинтересовалась, какую книгу читает Розетта и над чем она задумалась. Розетта не ответила; любопытство сестры разгорелось, и она продолжила расспрашивать мою возлюбленную. Розетта отделалась шуточкой; монахиня разъярилась и даже попыталась вырвать книгу. Розетта решительно и сурово отказалась удовлетворить ее любопытство, в чем монахиня усмотрела презрение к своей особе. И святая месть вскоре сделала свое дело! Сестра Моник (а именно так звали назойливую монахиню) устроила настоящий переполох: всем, кого она встречала на своем пути, она рассказала, как только что видела такой ужас… ах, разумеется, ничего особенного, просто она застала девицу из красной кельи за чтением мерзкой, отвратительной книги в черном переплете с нарисованными на нем желтыми языками пламени. Разумеется, это был гримуар, колдовская книга, где говорится о конце света. С помощью такой книги можно вызывать самого дьявола! Услыхав такой рассказ, настоятельница содрогнулась, обитательницы приюта впали в панику. Зазвонили в колокола, созвали всеобщее собрание и принялись обсуждать, спорить, высказывать мнения, заявлять и решать. О чем говорили и что решили? Да ничего, потому что никто ничего не предложил. Пригласили старшего викария и изложили ему суть дела. Улыбнувшись, викарий направился к Розетте и попросил ее показать ему книги; она передала их викарию, и тот с удивлением увидел сочинения янсенистов. Тогда он спросил девицу, согласна ли она с их учением, на что получил уверенный и утвердительный ответ. Несчастная Розетта решила, что пришла пора сыграть роль, о которой я писал ей. Старший викарий, будучи человеком неглупым, с усмешкой ответил, что он в восторге от ее убежденности: воистину янсенисты заслуженно находят поддержку у девиц ее сорта. Догадавшись, что над ней смеются, Розетта пустила в ход свой острый язычок и так отбрила викария, что тот, отсмеявшись, приказал обходиться с ней почтительно и приносить ей книги душеспасительного содержания. Труды же янсенистов он забрал и унес с собой.
71
Дафна — дочь речного бога Пенея; уклоняясь от преследования влюбленного в нее Аполлона, была по его просьбе превращена в лавровое деревце.
72
Калло Жак (1592–1635) — французский художник и гравер, мастер гротескной карикатуры.