Страница 5 из 14
Если армия была местом более — менее равноправного русско — немецкого соперничества[66], то МИД со времен Анны Иоанновны[67], являлся, по сути, немецкой вотчиной, где русские играли вторые — третьи роли. «Мы как сироты в Европе, — жаловался в 1818 г. Ф. В. Ростопчин. — Министры наши у чужих дворов быв не русскими совсем для нас чужие»[68]. Пика эта ситуация достигла в долгое министерство графа К. В. Нессельроде (1828–1856), когда 9 из 19 российских посланников исповедовали лютеранство[69]. По свидетельству дочери Николая I великой княжны Ольги Николаевны: «При Нессельроде было много блестящих дипломатов, почти все немецкого происхождения, как, например, Мейендорф, Пален, Матусевич, Будберг, Бруннов. Единственных русских среди них, Татищева и Северина, министр недолюбливал, как и Горчакова»[70]. О том, как относились к своим немецким коллегам «природные русские» дипломаты можно судить по письмам Ф. Тютчева (долгое время служившего в МИД) А. М. Горчакову. В одном из них (1859) поэт приписывает внешнеполитический курс России на союз с Австрией этническому происхождению верхушки дипломатического ведомства: «Это эмигранты, которые хотели бы вернуться к себе на родину»[71]. В другом (1865) сравнивает положение Горчакова с положением Ломоносова в Академии наук: «Сам Ломоносов имел своих Нессельроде, своих Будбергов, и все русские гении во все времена имели своих <…> соперников более заурядных, старавшихся и нередко умудрявшихся их оттеснять и притеснять…»[72]. Отставка Нессельроде и замена его на Горчакова была воспринята в обществе как победа «русской партии» над «немецкой». О. Бодянский в дневнике 1856 г. передает следующий слух: «Рассказывают, будто на вопрос Государя [Александра II], отчего новый министр иностр[анных] дел (кн[язь] Горчаков) представляет в посланники к лондонскому Двору Хрептовича, а не Брунова, который там был так долго, Горчаков отвечал: „Он служил всегда Государю, а не государству“»[73].
С течением времени, однако, ситуация изменилась не слишком радикально. Российские дипломаты немецкого происхождения в XIX — начале XX в. служили практически во всех странах мира, кроме Касселя, Папской области, Святейшего престола, Тосканы, Сиама (Бангкока), Абиссинии, Марокко. Наибольшее количество немецких дипломатов находилось в Вюртемберге — 54,5 % (12 из 22 чел.). В абсолютных значениях — в Саксен — Веймаре — 80 % (8 из 10 чел.). В Австрии / Австро — Венгрии их было 27,8 % (5 из 18), в Великобритании — 50 % (8 из 16), в Дании — 75 % (6 из 8), в Италии — 60 % (3 из 5), в Пруссии / Германской империи — 62,5 (10 из 16), в США — 38,9 % (7 из 18), во Франции — 44,4 % (8 из 18), в Японии — 50 % (5 из 10) и т. д.[74] М. О. Меньшиков в 1908 г. по мидовскому ежегоднику насчитав около 200 «людей нерусского происхождения» из 315 штатных единиц, служащих за границей, подчеркнул, «обилие необруселых немцев» среди них[75]. Даже в 1915 г. 16 из 53 высших мидовских чиновников носили немецкие фамилии[76]. Иные из них, действительно, продолжали оставаться практически «необруселыми». Например, посол в Лондоне граф А. К. Бенкендорф «с трудом владел русской речью и единственный из русских представителей с разрешения государя до конца жизни (1916 г.) доносил в МИД на французском языке. <…> Писать по — русски он совсем не мог. <…> Не случайно <…> что националистическая печать выбрала для своих нападок по поводу «иностранных фамилий» в дипломатическом ведомстве именно Лондон, так как здесь почему — то годами в составе посольства не бывало ни одного чисто русского имени»[77].
Немецкая группа играла большую роль в Государственном совете. При Николае I 19 из 134 его членов были балтийскими немцами[78]. В 1906–1917 гг. из 202 сановников, входивших в него, 54 носили немецкие фамилии, т. е. более четверти[79], если же учитывать только неправославных немцев, то и тогда их получается немало — 12,1 %[80]. Вот как характеризует деятельность «балтийского лобби» рубежа XIX–XX веков член Госсовета В. И. Гурко: «Наши немецкие бароны относились в общем хотя и добросовестно, но по существу довольно равнодушно ко всем законодательным предположениям, не затрагивавшим так или иначе Остзейских провинций. Но зато все, что сколько — нибудь задевало интересы этого края, а в особенности его дворянства, вызывало с их стороны чрезвычайно согласованную и деятельную работу. Старания их при этом не ограничивались защитой своих интересов в самом Государственном совете. Имея своих сородичей во всех ведомствах, и прежде всего в «сферах», они пускали в ход самые разнообразные пружины для достижения намеченной ими цели»[81]. Естественно, что Остзейский вопрос был важнейшим полем для русско — немецкого конфликта, о чем подробнее ниже.
Немцы как враги и/или конкуренты
«Холодная» русско — немецкая война создала в русском дворянском самосознании крайне негативный образ противоборствующей стороны. Подлинной энциклопедией русского «немцеедства» следует признать записки Вигеля (ему также принадлежит брошюра, вышедшая за границей в 1844 г. на французском языке «Россия, завоеванная немцами», в которой, по сочувственному отзыву известного литератора М. А. Дмитриева, «много правды»[82]). В них немцы мифологизированы и демонизированы до предела, в вину им ставится буквально все. Они разбазаривают азиатские владения России: «Бирон, немец или латыш, Бог его знает, даром отдал Даурию, а русский Потемкин хотел опять ее завоевать. Все великие помыслы о славе России, исключая одной женщины [Екатерины II], родятся только в головах одних русских…»[83]. Немецкие генералы (Беннигсен при Прейсиш — Эйлау, Кнорринг в русско — шведскую войну начала 1808–1809 гг., Дибич в русско — турецкую войну 1828–1829 гг. и при подавлении польского мятежа 1830 г.) крадут русские победы: «…они великие мастера останавливать вовремя русское войско <…> на все решительное, отчаянное предпочтительно должно употреблять русских <…> часто немецкая осторожность отнимает у нас весь плод наших успехов»[84]. Немцы занимают ключевые места в полиции и организуют репрессии против русских: «Со времен царя Ивана Васильевича Грозного секретною этою частию почти всегда у нас заведывают немцы. Мы находим в истории, что какой — то Колбе да еще пастор Вестерман и многие другие пленники, желая мстить русским за их жестокости в Лифляндии, добровольно остались при их мучителе и составляли из себя особого рода полицию. Они тайно и ложно доносили на бояр, на всякого рода людей и были изобретателями новых истязаний, коими возбуждали и тешили утомленную душу лютого Иоанна. С тех пор их род не переводился ни в Москве, ни в целой России. Всякому новому венценосцу предлагали они свои услуги…»[85]. Даже Манифест о вольности дворянской, по Вигелю, плод немецкой интриги: «…немцы <…> были уверены, что обеспеченные насчет прав своего потомства, ленивые наши дворяне станут убегать от службы, и все места, вся власть останутся в их руках»[86].
66
Серьезные позиции в армии и флоте немцы сохранили до самой Первой мировой войны — более 20 % генералов и адмиралов (см.: Меленберг А. А. Немцы в российской армии накануне Первой мировой войны // Вопросы истории. 1998. № 10. С. 127–130).
67
Большинство послов были курляндцами. См.: Курукин И. В. Указ. соч. С. 185.
68
Сборник РИО. Т. 78. С. 470.
69
Каппелер А. Указ. соч. С. 101.
70
Цит. по: Выскочков Л. В. Николай I. М., 2006. С. 257.
71
Тютчев Ф. И. Указ. соч. Т. 5. М., 2005. С. 287.
72
Там же. Т. 6. С. 101.
73
Бодянский О. М. Указ. соч. С. 215–216.
74
См.: Иванова Н. Н. Немцы в министерствах России XIX — начала XX веков // Немцы в государственности России. С. 50–51.
75
Меньшиков М. О. Письма к русской нации. М., 2005. С. 54.
76
См.: Булдаков В. П. Красная смута. Изд. 2‑е, доп. М., 2010. С. 742. Еще один немецкий «заповедник» — Министерство почт и коммерции, где немцы в конце XIX в. занимали 62 % высших постов (в Военном министерстве тогда же — 46 %) (Там же). Министерство финансов возглавляли почти исключительно немцы: Е. Ф. Канкрин, П. Ф. Брок, М. Х. Рейтерн, С. А. Грейг, А. А. Абаза, Н. Х. Бунге, С. Ю. Витте, Э. Д. Плеске, П. Л. Барк. Естественно, что там заметно обилие германских фамилий (см.: Иванова Н. Н. Указ. соч. С. 55).
77
Михайловский Г. Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914–1920. Кн. 1. М., 1993. С. 27–28.
78
Каппелер А. Указ. соч. С. 100.
79
Куликов С. В. Российские немцы в составе Императорского двора и высшей бюрократии: коллизия между конфессиональной и национальной идентичностями в начале XX в. // Немцы в государственности России. С. 60–61. Из 70 чел., являвшимися в 1905–1917 гг. членами Совета министров, немецкое происхождение имели 13 сановников, т. е. более одной седьмой (Там же. С. 61).
80
Каппелер А. Указ. соч. С. 221.
81
Гурко В. И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М., 2000. С. 106.
82
Дмитриев М. А. Главы из воспоминаний моей жизни. М., 1998. С. 444.
83
Вигель Ф. Ф. Указ. соч. Кн. 1. С. 382.
84
Там же. С. 425, 480.
85
Там же. С. 537.
86
Там же. Кн. 2. С. 635.