Страница 104 из 184
Как только все три летучих отряда оказались на другом берегу реки, они начали неустанно изводить берлинский гарнизон под командованием маршала Пьера Ожеро, однажды даже прорвавшись в центр города. К тому моменту русские захватили так много французских курьеров, что они читали намерения противника как открытую книгу. Витгенштейну сообщили о том, что французы оставят Берлин и отступят за Эльбу при подходе любых частей русской пехоты. Взяв на вооружение эти сведения, Витгенштейн в спешном порядке двинул вперед авангард своего корпуса общей численностью всего 5 тыс. человек под командованием князя Репнина-Волконского. Бенкендорф восстановил мост через Одер для прохода людей Репнина, и 4 марта русские войска вошли в Берлин, где им был оказан самый радушный прием. Витгенштейн, исполненный радости от победы, докладывал в тот день Кутузову: «Победоносные знамена его императорского величества уже развеваются в Берлине»[515].
Освобождение Берлина и отступление французов за Эльбу имели большое значение. Отвоевание столицы способствовало поднятию боевого духа, и ресурсы всей Пруссии теперь могли быть мобилизованы на совместное дело. Наполеон стягивал крупные силы французов, и если бы Богарне смог продержаться еще несколько недель, кампания 1813 г. началась бы на Одере — в опасной близости от мятежной Польши и наполеоновских крепостей на Висле. Это само по себе уменьшало шансы на вмешательство Австрии. Однако кампания началась на значительном удалении к западу от Эльбы, и в распоряжении союзников оказывалось несколько ценных недель, в течение которых могли прибыть русские подкрепления, а Австрия имела возможность собраться с силами.
Отступление французов объясняется несколькими причинами. Среди них не следует забывать о выдающихся действиях русской легкой кавалерии и казаков. В своем дневнике Чернышев отмечал, что раньше «партизанские» отряды во время войны действовали в тылу неприятеля с целью захвата обозов, а также военнопленных для получения разведданных. Они также нападали на небольшие отряды неприятеля. Он добавлял, что в кампанию 1813 г. его партизаны делали гораздо больше того, что было перечислено. Они перекрывали на продолжительное время маршруты движения противника, полностью лишая его возможности перемещения и коммуникации. Действуя за сотни километров впереди основных сил русской армии, они вводили в заблуждение неприятельских командиров и в ряде случаев действительно заставили врага кардинальным образом изменить планы. С присущей ему «скромностью» Чернышев делал вывод, что командиру летучего отряда требовались большая энергия, присутствие духа, рассудительность и способность быстро ориентироваться в ситуации. Чернышев имел не меньшую, чем Нельсон склонность к тому, чтобы заявлять о себе и превозносить свои достижения. Справедливости ради стоит сказать, что он также обладал свойственными Нельсону храбростью, тактическими навыками, стратегическим видением событий и качествами прирожденного лидера[516].
Всего за пять дней до падения Берлина Фридрих Вильгельм III наконец оставил свои сомнения и согласился на подписание союзного договора с Россией. Офицер штаба Кутузова писал, что «в переговорах с ними придавали нам большой вес часто получаемые известия об успехах передовых наших войск, уже подходивших к Эльбе». Тем не менее переговоры практически до самого своего завершения проходили непросто. Основной причиной к этому послужили разногласия по поводу будущего Польши. Ранее именно Пруссия в наибольшей степени выигрывала от разделов Польши. Теперь же она хотела получить обратно те польские земли, которые ее вынудил уступить Наполеон по условиям Тильзитского мира, и заявляла, что без этих территорий Пруссия не может обрести силу и защиту, подобающие великой державе. С другой стороны, события 1812 г. еще сильнее убедили Александра в том, что единственный способ урегулировать вопрос о польском государстве и безопасности России — это собрать как можно больше поляков на территории автономного королевства, правитель которого одновременно являлся бы российским монархом. В то время когда Россия проливала реки крови и тратила уйму денег на то, чтобы вернуть обширные территории Австрии и Пруссии, а Великобритания одержала полную победу над французской и голландской колониальными империями, российского самодержца не покидало чувство, что усилия, потраченные его империей, также должны быть вознаграждены[517].
Барон Штейн помог преодолеть все трудности, отправившись в Бреслау с целью склонить на свою сторону Фридриха Вильгельма. Сам Штейн не симпатизировал планам Александра относительно Польши, которые, как он считал, таили опасность для внутренней устойчивости России и несли угрозу безопасности Австрии и Пруссии. Он также сомневался в том, что поляки «со своими крепостными и своими жидами» способны к самоуправлению. Но Штейн знал, что в этом вопросе Александр был непреклонен, и стал посредником в достижении русско-прусского соглашения.
Россия выступала гарантом существовавшей на тот момент территориальной целостности Пруссии и брала на себя обязательства в том, что Восточная Пруссия и Силезия будут связаны широкой и стратегически легко обороняемой полосой территорий, отторгнутых от Варшавского герцогства. Русские также пообещали, что направят все свои силы для войны в Германии и не заключат мира до тех пор, пока Пруссия вновь не обретет ту мощь, территорию и население, которыми она обладала до 1806 г. Статья I секретных пунктов Калишского союзного договора гласила, что Пруссия получит полную компенсацию за все польские земли, отошедшие к России на востоке, за счет территорий в северной части Германии. В отличие от Наполеона, русские не могли подкупить Пруссию, предложив ей земли Ганноверского княжества, поскольку оно принадлежало их союзнику британской короне. Поэтому единственно возможным предметом компенсации могла быть Саксония, ослабление или расчленение которой было бы плохо воспринято в Вене. По этой причине Калишский договор отчасти носил строго секретный характер и таил в себе спорные вопросы на будущее.
Однако на тот момент договор явился удовлетворительной основой для русско-прусского сотрудничества. Центральным его пунктом были обязательства по восстановлению Пруссии в качестве великой державы, прежде всего для того, чтобы она могла сдерживать Францию, но также, возможно, с целью уравновешивания австрийского влияния в Германии. По этому крайне важному пункту русские взяли на себя те же обязательства, что и пруссаки. Кроме того, хотя в преамбуле к договору содержалась некоторая доля лицемерия, ее призыв «исполнить предназначения, с коими связаны спокойствие и благосостояние народов, изнуренных столь многими потрясениями и жертвами», был искренним и неподдельным. Добавив к этому дружественные отношения между Александром и Фридрихом Вильгельмом, получим все необходимые составляющие для создания прочных и продолжительных уз между двумя государствами. В действительности русско-прусский союз, заключенный в феврале 1813 г., просуществовал в той или иной форме до 1890-х гг., явившись одним из наиболее стабильных и долговечных элементов европейской дипломатии[518].
Статья VII договора определяла в качестве приоритетной цели как для Пруссии, так и для России привлечение к союзу с ними Австрии. В последующие три месяца эта задача направляла не только дипломатию, но в какой-то мере и военную стратегию союзников. Австрия, однако, намеревалась играть по-крупному, имея для этого все основания. Австрийцы полагали, что именно на их долю пришелся наибольший объем военных операций против французов с 1793 г., и что пруссаки и русские подвели их в ряде случаев, а англичане приняли это как должное. На этот раз они собирались использовать все выгоды своего положения и не бросаться необдуманно ни в какие предприятия.
515
См., например, рапорты А.X. Бенкендорфа H. Г. Репнину от 10 фев. 1813 г. (ст. ст.) и А.И. Чернышева П.X. Витгенштейну за день до этого: РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3905. Л. 8 (об.); Поход… С. 88.
516
РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3416. Л. 1–2.
517
1812 год… Военные дневники. С. 319–320.
518
Договор см в кн.: Собрание трактатов… Т. 7. С. 62–82. О взглядах Г. Штейна на Польшу см.: Freiherr vom Stein… Vol. 4. P. 160–162.