Страница 103 из 184
Подобные сложные дипломатические маневры неизбежно требовали времени, а зимой 1812–1813 гг. именно время ценилось больше всего. В какой-то мере весенняя кампания 1813 г. представляла собой соревнование между Наполеоном и его противниками по части того, кто из них сможет быстрее мобилизовать подкрепления и доставить их на германский театр военных действий. В этом соревновании все преимущества были на стороне Наполеона. Он вернулся в Париж 18 декабря 1812 г. и сразу же взялся за формирование новой Великой армии. Даже мобилизация людских ресурсов в Восточной Пруссии не могла быть начата ранее февраля 1813 г., и еще один месяц имелся в распоряжении Наполеона до того, как Берлин и центральные районы королевства Пруссии оказались бы в руках союзников. Россия, разумеется, находились в ином положении. В конце осени здесь уже шел набор новых рекрутов. Однако протяженность российских территорий означала, что ей по сравнению с Францией потребуется гораздо больше времени для того, чтобы собрать рекрутов в депо и местах развертывания армии. Даже после сбора в депо во внутренних районах России русским рекрутам все равно предстояло пройти маршем порядка 2 тыс. км и более для того, чтобы оказаться на полях сражений Саксонии и Силезии. Никто и не сомневался, что Наполеон должен был выиграть соревнование по части быстрой доставки подкреплений в расположение полевой армии. Главный вопрос заключался в том, насколько велик мог быть отрыв французов, и был ли Наполеон в состоянии воспользоваться им таким образом, чтобы одержать решающую победу.
Дипломатические маневры Фридриха Вильгельма также тормозили военные мероприятия России. До провозглашения королем союза с Россией 40 тыс. человек из корпусов Йорка и Бюлова не могли пойти в бой против французов. В их отсутствие в январе 1813 г. силы русских на северном театре военных действий были слишком слабы, чтобы повести наступление во внутренние районы Пруссии. Войска русских были сосредоточены в двух местах: корпус Витгенштейна в Восточной Пруссии, а сильно уступавшее ему по численности ядро армии Чичагова — близ Торна и Бромберга в северо-западной Польше. Оба эти формирования были сильно ослаблены многомесячными непрестанными боями. Кроме того, очень многие подразделения входивших в них войск были посланы для осады и блокады французских крепостей. Применительно к войскам Витгенштейна речь шла прежде всего о Данциге, для осады которого ему пришлось отрядить 13 тыс. отборных солдат под командованием генерал-лейтенанта Ф. фон Левиза. Поскольку отряд Левиза сильно уступал по численности французскому гарнизону и был вынужден отбить ряд неприятельских вылазок, каждый солдат в отряде был наперечет, но без Левиза в распоряжении Витгенштейна имелось всего лишь 25 тыс. человек.
Тем временем 4 февраля М. Барклай де Толли вновь заявил о себе, сменив Чичагова на посту командующего армии, которая вела осаду Торна. Почти все войска Барклая были задействованы при осаде, поскольку Торн представлял собой крупную крепость, располагавшуюся в районе ключевой переправы через Вислу и исключавшую для неприятеля возможность использования реки в качестве транспортной артерии. Единственным боевым подразделением, которое Барклай мог в ближайшее время выделить для наступления, был 5-тысячный отряд М.С. Воронцова. Наполеона часто критикуют за то, что он оставил у себя в тылу так много хороших войск в качестве крепостных гарнизонов в Польше и Пруссии, и в дальнейшем, когда упомянутые крепости были блокированы в 1813 г. силами русских ополченцев и рекрутов, эта ошибка стала очевидной. В январе и феврале 1813 г., однако все было не столь очевидно. Развертывание на переднем крае столь большого числа русских войск для наблюдения за французскими крепостями дало новому французскому командующему на востоке, Эжену де Богарне, возможность блокировать наступление русских во внутренних районах Пруссии.
22 января 1813 г. А.И. Чернышев написал письмо Кутузову, в котором предлагал сформировать три «летучих отряда», которые должны были совершать вылазки в глубоком тылу Наполеона вплоть до Одера и за ним. Эти отряды «могли бы в то же время повлиять на нерешительность берлинского кабинета и прикрыть расквартирование нашей Главной армии, которая после славной, но тяжелой кампании должна, безусловно, получить некоторый отдых, достигнув Вислы». Чернышев поведал Кутузову о том, что рекогносцировка показала, что многие пути, ведущие к Одеру и на Берлин, открыты. Потери французов, особенно по части кавалерии, были велики, а гарнизоны во французском тылу слишком малочисленны и малоподвижны, чтобы справиться с русскими всадниками. Он добавлял, что «внутреннее мое убеждение, создавшееся в результате всех полученных сведений» свидетельствовало в пользу того, что только появление русских войск на берегах Одера «может заставить Пруссию решительно высказаться в нашу пользу». Нельзя было терять ни минуты: французы должны были подвергнуться атакам, пока они были ослаблены и сбиты с толку; нельзя было дать им возможность прийти в чувства, восстановить силы и привести себя в порядок[510].
Кутузов и Витгенштейн согласились с Чернышевым, и три летучие колонны были сформированы. Самой северной из них командовал полковник Фридрих фон Теттенборн, бывший австрийский офицер и германский патриот, грезивший о том, чтобы обратить против Наполеона население северо-западной Германии. Вскоре после того как Теттенборн переправился через Одер севернее Кюстрина, второй летучий отряд под командованием А.X. Бенкендорфа переправился через реку к югу от города. Оба отряда провели серию нападений на французские части и склады на прилегавшей к Берлину территории. Тем временем сам Чернышев начал действовать дальше к востоку, в тылу главного штаба Эжена де Богарне, который располагался в Позене, в надежде вызвать такой хаос, который вынудил бы вице-короля оставить эту ключевую позицию и отступить обратно за Одер. Общая численность трех отрядов была менее 6 тыс. человек. Большую их часть составляли казаки, но они также включали несколько эскадронов регулярной кавалерии, поскольку, по мнению Чернышева, «как ни хороши казаки, они действуют с гораздо большей уверенностью, если видят за собой поддержку регулярной кавалерии». Ни один отряд не имел в своих рядах пехотинцев, и только Чернышев располагал некоторым числом конной артиллерии, хотя и у него было всего две пушки[511].
На руку русским играли малочисленность, плохая боеспособность и низкий боевой дух неприятельской кавалерии. Из всех стычек с французскими кавалеристами русские вышли победителями. Чернышев уничтожил 2 тыс. литовских улан близ Цирке на р. Варта за Позеном, которых он дезориентировал и атаковал одновременно в лоб и с тыла. Несколько дней спустя Витгенштейн докладывал Кутузову, что Бенкендорф, который действовал вдоль дороги, ведущей из Франкфурта-на-Одере к Берлину, устроил засаду и «истребил почти последнюю неприятельскую кавалерию, которой и без того уже чрезвычайно мало было». Русская кавалерия вызвала замешательство во французских линиях коммуникации, нападая на пехоту и партии новобранцев, уничтожая запасы продовольствия и перехватывая корреспонденцию. Это неизбежно усугубило атмосферу страха и смятения, и без того царившую среди французских военачальников. Крайне высокая мобильность русских всадников создавала впечатление, что их было намного больше, чем в действительности. С другой стороны, поскольку отрядам удалось перехватить большое количество французских курьеров, русские были хорошо информированы о размещении французских войск, их численности, боевом духе и планах французского командования[512].
Эжен де Богарне решил оттянуть силы назад и держать оборону вдоль Одера: за это решение он подвергся критике — сначала Наполеона, а впоследствии ряда историков[513]. Они справедливо полагали, что бессмысленно было растягивать войска вдоль Одера, особенно тогда, когда превосходящая русская кавалерия могла легко затруднить коммуникации и взаимодействие отдельных французских частей. Богарне считал, что лед на реке начал таять, что делало Одер выгодным местом для обороны. Однако на самом деле даже Чернышев, хорошо осведомленный о том, где именно лед был наиболее крепок, вовремя сумел успешно переправиться через Одер. Он отмечал, что лед очень тонок, а сама операция представляется чрезвычайно рискованной затеей, но боевой дух его войск к тому времени был столь высок, что они твердо верили в то, что способны творить чудеса[514].
510
Поход… С 31–33.
511
Там же. С. 43–44.
512
О сражении на Варте см. дневник А.И. Чернышева: РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3386. Л. 6 (об.) -7. См. также его рапорт П.X. Витгенштейну: там же. Д. 3905. Л. 2 (об.). Об А.X. Бенкендорфе см.: Поход… С. 80–81.
513
Reboul F. Op. cit. Vol. 2. Ch. 5; Saint-Cyr G. Op. cit. Vol. 4. Ch. 1.
514
РГВИА. Ф. 846. On. 16. Д. 338. Л. 8.