Страница 95 из 99
Старики, виновато опустив головы, засеменили по плитам.
Железная калитка закрылась за ними, и они зашагали по желтой дороге к «Букингемскому дворцу».
— Да вы что, очумели? — сказал своим рабочим Крумов. — Что вы звоните во все колокола? Нашли и нашли, незачем рассказывать каждому встречному-поперечному.
— Почему? — спросил Ванка. — Что ты так беспокоишься?
— А то, — ответил Крумов. — Я не беспокоюсь, но зачем об этом звонить? Приедут из милиции, будут рыть, искать… Дело дрянь. Только мы немного привели в порядок двор, крышу сделали… а они все перевернут. На кой черт нам это нужно?
— Так-то оно так, — вздохнул дядя Ламбо. — Конечно, оно лучше, когда хлопот поменьше.
— И спрячьте эти пуговицы, — сказал Крумов. — Еще окажется там кто-то и правда с двадцать пятого года, потом хлопот не оберешься. Как вас угораздило на него наткнуться?
— Как! — отозвался Антон. — Сам знаешь как.
— Да, знаю, — ответил Крумов. — Я-то знаю, но может произойти большая неприятность. Если это двадцать пятый год, может, он там и не один, и другие есть внизу; наедут из города, перевернут все вверх дном…
— Ну и что из того, что перевернут? — спросил Ванка. — Что из того?
— Как что? — разозлился Крумов. — Не понимаешь, что ли? Начнут делать памятник либо мемориальную доску… кому приятно, если у него во дворе будут рыться и распоряжаться чужие люди…
— Правильно, — согласился дядя Ламбо, — суматоха нам не нужна, как до сих пор хорошо было — тихо, спокойно.
Сашко посмотрел на оловянное кольцо, тускло поблескивающее в последних лучах солнца. На потемневшей светлой поверхности кольца виднелись инициалы и четко вырисовывались цифры.
— Прямо уж и суматоха, — рассмеялся Ванка. — Из-за каких-то пуговиц.
Крумов собрал в кожаную хозяйственную сумку рассыпавшийся лук, застегнул ее как следует и посмотрел на Ванку.
— Знаешь, какие неприятности могут быть из-за этих пуговиц, — сказал он. — Ты даже не можешь себе представить.
Его быстрый ум сразу же взвесил все возможные последствия, его мысль сновала как мышь, сортировала соображения, возражения, расчеты, перебирала доводы и контрдоводы, взвешивала даже самые ничтожные варианты… Тертый калач был Крумов, сорок семь лет прожил на этом свете, знал, как оно все происходит… И сейчас могли грянуть неприятности, хорошо, что он вовремя подоспел.
— Так, значит, что? — услышал он голос Сашко.
— Как что? — не понял Крумов.
— Насчет пуговиц, — пояснил Сашко. — Что будем с ними делать?
— А-а! — сказал Крумов. — Закопаем их. Обратно. Будто их и не было.
— А кольцо? — спросил Сашко.
— Тоже, — ответил Крумов. — В землю.
— А человека? — спросил опять Сашко.
— Ты что? — посмотрел на него Крумов. — Не понимаешь или делаешь вид, что не понимаешь? Что с тобой?
Сашко еще раз взглянул на оловянное кольцо, по которому пробежал запоздалый луч солнца и скрылся.
— Я не согласен, — сказал он Крумову.
— Как не согласен? — не понял Крумов. — С чем ты не согласен?
— Закапывать, — объяснил Сашко.
— А что ты хочешь с ними делать? — спросил Крумов, стараясь понять, куда клонит Сашко. — Они тебе нужны?
— Мне — нет, — ответил Сашко. — Мне они не нужны.
— А кому тогда? — спросил Крумов, уже предчувствуя осложнения.
— Его жене, — сказал Сашко. — Или его матери, детям — все равно.
— Это о чьих детях ты говоришь? — удивился дядя Ламбо. — Какая жена?
— Того, который внизу, — объяснил Сашко.
— Послушай, ты в своем уме? — посмотрел на него дядя Ламбо. — Какая жена, мы же не знаем, кто он и откуда. О каких детях ты говоришь, пятьдесят лет прошло, одни пуговицы остались, а он о детях толкует, где ты будешь искать этих детей?
Сашко молчал.
— Может, у него вообще не было детей, — сказал Ванка. — Кто знает?.. И вообще — кто он был?..
— Кто бы он ни был, — сказал Сашко, — может, у него мать еще жива и не знает, где он, что с ним случилось. Может, его дети ничего не знают о своем отце… Могут установить, кто он, ведь на кольце инициалы… есть люди, которые этим занимаются…
Крумов стал серьезным, с его губ исчезла улыбка.
— Пошли-ка в дом, — пригласил он, — что мы здесь стоя разговариваем…
И зашагал первым по каменным плитам, в руке — кожаная сумка, набитая луком.
Они сели на веранде под оранжевым тентом, Крумов постелил на стол скатерть, открыл шкаф, принес бутылку сливовой водки. Ушел опять в комнаты, принес помидоры, нарезал огурцы, полил салат маслом… Наполнил рюмки.
— Давайте чокнемся, — предложил он. — Давайте выпьем и поговорим по-человечески. Ну, будьте здоровы.
Они отпили водки, положили себе салата, Крумов снова налил.
— Вот что, — начал он, — я хочу, чтобы вы меня выслушали и поверили, Крумов слов на ветер не бросает. Из-за этих пуговиц у нас с вами могут быть большие неприятности. Говорю вам, как близким мне людям — вы столько времени здесь работаете, что мы чуть ли не родственниками стали. Неприятности будут не только у меня, но и у вас. Никому из нас не нужно, чтобы сюда приехали люди и принялись выяснять что к чему. Они и вокруг бура будут крутиться, и вокруг товарища Гечева, начнут проверять… Ничего плохого они ему не смогут сделать, но работа остановится на три-четыре месяца, пока будут вынюхивать, пока будут мотаться туда-сюда… Да и сам товарищ Гечев наверняка притаится на какое-то время, затихнет, пока не пройдет буря… А это ударит вас по карману: пройдет осень, сезон, и тогда конец. Ни денег, ничего, выпадет снег, и вы окажетесь не у дел. Столько времени вкалываете, каждый из вас уже прикинул, сколько получит, и вдруг в кармане дыра…
— Это правда, — согласился дядя Ламбо. — Коли упустим эти месяцы, наше дело — дрянь. Мы же рассчитываем на них.
— Я знаю, — подтвердил Крумов, — каждый рассчитывает на что-то, без денег не проживешь. Поэтому нет смысла усложнять себе жизнь — подумаешь, пуговицы, не бог весть что.
— Если до меня доберутся, — сказал Ванка, — я официально выравниваю дороги в городе… Вроде мы с начальством договорились, но кто их знает, еще свалят на меня всю вину… И останусь я на одной зарплате…
— Вы совсем не пьете, — Крумов налил в рюмки водки. — И берите салат, все свежее, прямо с огорода. Ну, будьте здоровы! Сашко, ты почему не пьешь?
Сашко поднял рюмку — сливовица была желтая, мягкая, приятно обжигала рот.
— Что-то здесь не так, — сказал он. — Извини, Крумов, но что-то не получается.
— Почему, Сашко? — спросил Крумов. — Не я его убил, я купил эту землю три года назад, я родился, а может, еще и не родился, когда происходили эти события.
— Что тут не так, Сашко? — спросил, в свою очередь, и дядя Ламбо. — Дело прошлое, столько с тех пор воды утекло… Если бы мы здесь не копали, кто бы вообще знал?.. И что нам до этого? Мы работаем, своей работой и заняты, а все остальное нас не касается. Мы подрядились выкопать человеку колодец, так давайте выкопаем, и все тут… Будем заниматься своим делом…
Сашко выпил оставшуюся в рюмке водку.
— Но посмотри, дядя Ламбо, что получается, — сказал он. — Жил на этом свете человек, был — и вдруг исчезает, тает в воздухе. Думал о чем-то, верил, боролся за свои принципы, потому, наверно, и погиб, и никто ничего о нем не знает. Приходит ночь, дождливая или сухая, его уводят, и конец — исчез. Может, его до сих пор где-то ждут — мать, дети, друзья… Разве можно так? Ведь должен же остаться след от человека. Воспоминание. Хотя бы кольцо передать, чтоб что-то от него осталось… Чтоб люди знали… А так — все равно что мы второй раз его закапываем, как те… Убиваем и закапываем…
— Да перестань ты, — прервал его Ванка, — глупости говорить. Прямо так уж — убили и закопали…
— Ну, хорошо, — ответил Сашко, — пускай глупости. Но может, те, кто его убил, еще живы. И живут припеваючи, и все их почитают, сидят себе на сквериках и радуются жизни. И пенсию получают, внуков растят… А если бы твой отец здесь лежал?.. Они именно на это и рассчитывают — что никто никогда не узнает, что ничто никогда не откроется… Ведь они именно на это рассчитывают, на то, что мы собираемся сделать — опять его закопать.