Пятое Евангелие

– Отец Алекс, – сказал Уго, – вот список. Это упоминания плащаницы, которые нам необходимо проверить. Первое – Матфей 27: 59. Параллельные стихи – Марк…

Но не успел я тщательно просмотреть страницы, он нахмурился и застыл. Потом уставился на сканер.

– Что случилось?

Уго склонил голову и прислушался. Где-то вдалеке слышался тихий-тихий звук.

Но Уго покачал головой и сказал:

– Это воздух. Продолжайте.

Я удивлялся, как он может ограничиваться коротким списком стихов – и вообще темой плащаницы, – когда перед нами лежало целое Евангелие. Я бы остался здесь на месяц, на год, пока не выучился бы сирийскому настолько, чтобы прочитать обе колонки, каждое слово.

Но лицо Уго стало сосредоточенным и напряженным. Исчезли все следы добродушной веселости.

– Читайте, святой отец, – сказал он. – Прошу вас.

В списке было восемь стихов. Я знал их наизусть. Каждое Евангелие – от Матфея, Марка, Луки и Иоанна – говорит, что мертвое тело Иисуса после распятия завернули в льняную ткань. Два Евангелия – от Луки и Иоанна – также упоминают, что апостолы вернулись после Воскресения и увидели в пустой гробнице одно лишь полотно. Но Диатессарон, соединяя Евангелия в единую историю, выделил из всех этих упоминаний всего два момента: похороны и вскрытие гробницы.

– Уго, есть проблема, – сказал я, найдя первую цитату. – Здесь слишком много гнили. Не могу понять некоторые слова.

Мутные черные пятна испещрили страницу, отчего слова стали неразборчивы. Я читал о манускриптах, уничтоженных плесенью, но сам такого никогда не видел.

Уго собрался с духом. Потом, стараясь, насколько возможно, сохранять спокойствие, произнес:

– Хорошо, соскребите ее.

Я изумленно уставился на него.

– Не могу. Это повредит страницу!

Уго потянулся к книге.

– Тогда покажите мне слово, я сам это сделаю.

Я отодвинул от него манускрипт.

Уго закипал от гнева.

– Святой отец, вы знаете, насколько важно это слово.

– Какое?

Он прикрыл глаза и взял себя в руки.

– Три Евангелия говорят, что Иисуса похоронили в льняном полотне. Единственное число. Но Иоанн говорит: «обвили пеленами». Множественное.

– Не понимаю.

– Единственное число означает, что у нас похоронный саван, – принялся втолковывать он, недоумевая, что здесь может быть непонятного. – Множественное число означает, что у нас нечто иное. Если Иоанн прав, то все это – крупная ошибка, правильно? Человек, который написал Диатессарон, должен был выбирать. И если он на самом деле видел плащаницу в Эдессе, он бы выбрал «полотно», единственное число.

Этот внезапный напор меня напугал.

– По вашим словам, мы шли сюда доказать, что плащаница была в Эдессе, когда писался Диатессарон.

Он потряс в воздухе листочком со стихами из Библии.

– Восемь упоминаний плащаницы. Восемь! Четыре у Марка, Матфея и Луки. Четыре у Иоанна. – Он указал на манускрипт. – Парню, который написал эту книгу…

– Татиану.

– …пришлось принимать решение. Он не мог использовать оба слова сразу, и какое он выбрал? Здесь-то и начинается самая битва, святой отец. Так что давайте это слово добудем.

Но как бы я ни щурился, гниль оставалась непроницаема.

– Проверю другую ссылку, – предложил я. – О пустой гробнице.

Но и там слово скрылось за черными пятнами.

Уго достал из нагрудного кармана пластмассовую коробочку.

– Я принес ватные тампоны и растворитель. Сначала попробуем слюной. Может оказаться, что достаточно и ферментов.

Я положил ему руку на плечо.

– Стойте! Не делайте этого!

– Святой отец, я привел вас сюда не для того…

– Пожалуйста, расскажите кардиналу-библиотекарю о вашей находке. Реставраторы все сделают как надо, а мы рискуем ее повредить.

– Кардиналу-библиотекарю?! – вскипел он. – Вы же сказали, что я могу вам доверять! Вы дали мне слово!

– Уго, стоит испортить страницы – и у вас ничего не будет. И ни у кого не будет. Никогда.

– Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать лекции. Отец Симон сказал, что у вас есть опыт работы с…

Я поднял манускрипт высоко в воздух.

– Стойте! – крикнул он. – Вы сигнализацию запустите!

Когда книга вернулась на уровень моих глаз, я сказал:

– Посветите фонариком под углом. Может быть, разгляжу нажим пера.

Он недоуменно посмотрел на меня, потом похлопал себя по карманам и извлек из одного маленькую лупу.

– Ну хорошо. Вот, возьмите.

Сто лет назад утерянная книга Архимеда обнаружилась в греческом православном монастыре, где она скрывалась на самом видном месте. Средневековый монах стер трактат, со-скребя чернила с пергамента, и вместо него написал на чистых страницах литургический текст. Но при правильном освещении, под нужным углом, оказалось возможно увидеть старые вмятины, следы первого пера.

– Стоп, – сказал я. – Держите луч так.

– Что вы видите?

Я сморгнул и вгляделся еще раз.

– Что там? – повторил он.

– Уго…

– Говорите же! Прошу вас!

– Это не гниль.

– А что же тогда?

Я прищурился.

– Это мазки, сделанные кистью.

– Что?!

– Эти пятна – краска! Кто-то уже находил книгу. Ее подвергли цензуре.

Пятна обнаруживались везде. Они сглатывали слова, фразы, целые стихи. Текст под ними прочесть было невозможно.

– Говорите, кто-то добрался до книги раньше нас? – пробормотал потрясенный Уго.

– И не сейчас. Краска выглядит очень старой.

Я внимательно просмотрел текст, пытаясь понять, что вижу.

– Кто это сделал? – спросил Уго.

Я закрыл глаза. Эти евангельские стихи я знал наизусть. Если соединить воедино свидетельства всех четырех Евангелий, то получится:

Иосиф пошел и снял тело Иисуса. Пришел также и Никодим, приходивший прежде к Иисусу ночью, и принес состав из смирны и алоя, литр около ста. Итак, они взяли Тело Иисуса и обвили его чистой льняной плащаницей/пеленами. На том месте, где Он распят, был сад, и в саду гробница новая, высеченная в скале, в которой еще никто не был положен. Там положили Иисуса ради пятницы Иудейской, потому что гроб был близко, и, привалив большой камень к двери гроба, удалились.

Вымаранные части касались погребальных благовоний, плащаницы, человека по имени Никодим и – что самое странное – слова «иудейский». Оставалось неизвестным, в единственном или во множественном числе стояло слово, обозначающее ткань для погребения: три из четырех Евангелий используют греческое слово «синдон», означающее «пелена» или «плащаница»; оставшееся использует слово «отония», что значит «полотна», множественное число.

Я смог придумать лишь одно объяснение, которое связало бы вымаранные слова.

Чтобы удостовериться, я проверил оставшуюся часть колонки.

– Уго, – прошептал я, – у вас есть предположения, сколько лет может быть этому манускрипту?

– Четвертый или пятый век, по моим оценкам, – сказал он.

Я покачал головой.

– Думаю, старше.

По его лицу пробежала нервная улыбка.

– Насколько?

Я попытался унять дрожь в руках.

– Никодим упоминается только в Евангелии от Иоанна. И погребальные благовония – тоже. И слово «иудейский» вот тут, в последнем предложении. Все, что вырезал цензор, – из Евангелия от Иоанна.

– О чем это нам говорит?

– Была такая секта христиан, называвшихся алогами. Они отвергали Евангелие от Иоанна. Думаю, это они подвергли цензуре манускрипт.

– Это хорошо или плохо?

– Алоги жили в конце сотых лет нашей эры. Сотых! Этот манускрипт – возможно, самое древнее полное Евангелие в мире.

Уго выглядел подавленным.

– Значит, слово, которое они вымарали, должно быть «пеленами». Иоанн использует именно это слово. – И вдруг до него дошло, что я сказал. – Прошу прощения, повторите?