Страница 13 из 22
Наследник престола, продолжая молчать, показывал, что остался при своём мнении, и тогда мулла сделал знак прислужнику, чтобы подал палку. Принц вопросительно посмотрел на своего учителя, а тот повелел:
— Встань и наклонись.
Мехмед поднялся и склонился, упершись руками в колени, как уже привык делать. Лишь спросил раздражённо:
— За что на этот раз? За упрямство?
— За неуважение к учителю, — ответил мулла и нанёс три удара, по обыкновению оттягивая каждый следующий удар, чтобы ученик лучше прочувствовал предыдущий.
Принц вытерпел все три. Хоть и вздрагивал, но не издал ни единого звука. Даже тихий вздох означал бы проявление слабости, а Мехмед не хотел казаться слабым. Для неоднократно битой спины каждый удар становился куда более чувствительным, чем если бы удары наносились впервые, и всё же принц терпел и готовился терпеть ещё.
Мехмеду вдруг вспомнился последний аят из другой суры, десятой. Там говорилось, что невзгоды надо терпеть. Наследник престола процитировал аят мулле — разумеется, по-арабски — за что получил ещё три удара, а затем мулла отдал палку прислужнику:
— На сегодня хватит. Урок окончен.
Мехмед снова уселся на ковёр и, стараясь казаться безразличным, вперил взгляд в стену. В глазах не было слёз. Их, как обычно, высушила злость. «Ну, вот. Я попробовал стать прилежным. Я сделал то, за что положено хвалить, но меня опять наказали. Учись — не учись, а всё равно накажут. Тогда зачем учиться? Это трудно. Проще не учиться», — сказал себе принц, однако прекращать изучение Корана уже не хотелось. Упрямство превратилось в упорство.
Именно теперь, когда Мехмед с полным правом мог бы не усваивать божественную мудрость, он хотел усваивать. Оставался лишь один вопрос — когда? Уж точно не на уроках муллы. Принц подумал, что придётся изучать Коран по вечерам, а от муллы свои знания тщательно скрывать. Ну, и в виде особой милости выдавать их учителю небольшими частями.
Ученик не видел, а только слышал, как мулла вместе с прислужником выходят из комнаты прочь. Мехмед знал, что сейчас войдёт Другой Учитель, и вдруг глаза сами собой наполнились слезами.
Принц почувствовал, что слишком устал и больше не может терпеть несправедливость в отношении себя. Мехмед устал терпеть наказания, которых могло бы и не быть, устал видеть в чужих глазах вечное неодобрение, устал думать, что все кругом — враги. Раньше, если становилось особенно трудно, принц говорил себе, что когда-нибудь вырастет и после отцовой смерти получит настоящую власть — власть над всеми наставниками и слугами, которые отравляли ему жизнь здесь, в Манисе.
Мехмед говорил себе, что всех казнит или сошлёт подальше, а затем появился Новый Учитель, который в первый же день стал для принца чуть и не единственным человеком, которого хотелось не казнить или сослать, а наоборот — приблизить к себе.
Новый Учитель появился во дворце без особенной причины, поэтому появление казалось чудом, подарком судьбы, заставившем Мехмеда вспомнить о том, что в жизни есть что-то кроме душевных страданий, физических страданий и вечного противостояния со всеми.
Новый Учитель оказался красив и умён. Мехмед понимал, что Этот Человек не из тех, кого никто не любит. Принц подозревал, что Этого Учителя любили многие, но Учитель почему-то проявил неподдельный интерес к Мехмеду и не отвратился, когда Мехмед показал все самые непривлекательные стороны своей натуры. Учитель так и сказал, что было «интересно» их увидеть.
А ещё Новый Учитель как-то незаметно дал понять, что готов полюбить Мехмеда — такого, как есть — и принц мысленно говорил «да», пусть и не очень понимал суть этой любви.
Мехмед лишь догадывался о том, как собирался Учитель полюбить его. Не так, как отец любит сына. Не так, как брат любит брата. Не так, как друг любит друга. Не так, как слуга любит господина. Догадки принца строились лишь на отрицании уже известного, и об Учителе он не знал почти ничего. Но это стало не важно.
Андреас с беспокойством ждал очередного урока, поскольку помнил, что в прошлый раз дал своему ученику совет, и ученик обещал этим советом воспользоваться. Учитель не знал, сможет ли Мехмед сделать всё правильно и угодить мулле. «А если не сможет?» — спрашивал себя грек, ведь последствия ошибки несдержанного принца могли сказаться на занятиях греческим языком. Мехмед наверняка возложил бы вину за собственный провал на своего учителя-советчика.
Андреас не боялся услышать от ученика резкие слова — и так достаточно наслушался — но Мехмед перестал бы доверять своему преподавателю, перестал бы слушать новые советы, и это заставляло молодого грека беспокоиться. Затруднение оказалось бы куда серьёзнее, чем в тот раз, когда Мехмед, сбежавший с урока, подслушал разговор Андреаса с учителем географии.
Вот почему, ещё только войдя в класс и видя, что ученик сидит спиной к дверям, молодой грек очень огорчился. «Дело плохо», — сказал он себе, а затем служитель закрыл двери класса, принц услышал этот звук, обернулся к учителю, и Андреас впервые за то время, что занимался обучением наследника престола, увидел в глазах у своего ученика слёзы.
Молодой грек мысленно приготовился услышать о себе столько оскорбительных слов, сколько не слышал за всю жизнь, но Мехмед ничего такого не сказал. Четырнадцатилетний принц вскочил, подбежал к учителю, обнял его так крепко, что Андреасу стало трудно дышать, и уткнулся лицом ему в грудь.
— Учитель… учитель… — повторял ученик, захлёбываясь рыданиями.
Тюрбан с его головы свалился, и оказалось, что у турецкого принца под тюрбаном прячется пушистая тёмно-рыжая шапка, но это была не шапка, а собственные волосы Мехмеда, которые, наверное, могли бы завиваться колечками, если б были острижены не так коротко.
Помня, что спину мальчика трогать нельзя — слишком больно — Андреас пальцами правой руки зарылся ему в волосы, а левую положил Мехмеду на шею:
— Прости меня, мой ученик. Как видно, я дал тебе плохой совет. Прости меня, — с искренним состраданием проговорил учитель и не знал, что ещё добавить. Андреас готовился признать, что совершил педагогическую ошибку. Не следовало так рисковать. Не следовало пытаться исправить успеваемость своего ученика сразу по всем предметам, а не только по греческому языку. Не следовало торопить события. Возможно, имело смысл самому поговорить с муллой? Правда, Андреас даже сейчас не представлял, как смог бы убедить этого жестокого человека отложить палку хоть на время.
— Прости меня, мой ученик. От моего совета стало только хуже, да? — проговорил учитель, но Мехмед, шмыгнув носом, вдруг сказал:
— Учитель, тут не твоя вина.
— Что? — Андреас не ожидал, что этот четырнадцатилетний мальчик окажется таким взрослым, то есть способным взять на себя ответственность за собственный поступок, даже совершённый по чьему-то совету. Лишь взрослые люди считают себя полностью ответственными за свою судьбу, да и то не все. Некоторые в этом смысле остаются вечными детьми, до самой старости обвиняя в своих бедах кого угодно, только не себя.
— Ты не виноват, учитель, — повторил Мехмед и, взглянув на Андреаса, в очередной раз заставил грека восхититься: «До чего же красивы эти глаза».
— Тебя били, мой ученик? Сколько раз ударили?