Любимый ученик Мехмед

— Принц Мехмед, — не отставал учитель. — Я, конечно, призываю тебя, когда ты учишься, не думать о возможной похвале или наказании, но если тебе важно, что думают другие о твоей учёбе, то не лучше ли оглядываться на своего отца, а не на муллу. Твой отец окажется доволен, если узнает, что ты выучил весь Коран.

Пусть мальчик таил обиду на отца, разрешившего использовать палку, но вряд ли эта обида была так уж велика, чтобы её не простить. «Дети прощают быстрее и охотнее, чем взрослые», — подумал Андреас и оказался прав, ведь на лице принца отразилась душевная борьба. Мехмед не хотел уступить мулле, а порадовать родителя хотел.

Видя, что упрямство ученика ослабевает, учитель начал настаивать:

— Принц Мехмед, прошу тебя. Попытайся учить Коран лучше. Попробуй хоть один раз стать на уроке у муллы старательным учеником и посмотри, что из этого выйдет. Если тебе не понравится, ты всегда сможешь вернуться к своему прежнему поведению.

Ученик не отвечал, а Андреас больше не настаивал, но всем своим видом показывал, что же хочет услышать в итоге.

— Ну, хорошо, — мальчик, наконец, уступил. — Один раз я попробую.

Мехмед, сидя на коврах перед муллой, рассказывал ему наизусть двадцать девятую суру из Корана. Арабский язык, на котором был написан Коран, являлся для турецкого принца таким же чужим, как греческий, но Мехмед, начавший чувствовать в греческом языке красоту звучания, теперь почувствовал такую же красоту и в арабских словах.

Арабская речь принца сделалась ритмичной и плавной — такой же, как если бы он декламировал греческие стихи — но сейчас Мехмед не чувствовал особого удовольствия от декламации, потому что боялся сбиться. Двадцать девятая сура казалась ему слишком длинной по сравнению с теми стихотворениями, которые доводилось читать по-гречески. Она состояла из шестидесяти девяти аятов, но принц запомнил их все.

Правда, первую половину Мехмед заучил в течение последней недели по указанию муллы, но заучил плохо, поэтому пришлось повторить, а вот вторую половину прочёл сам и выучил без чьего-либо надзора.

Ради этого Мехмед почти целую ночь не спал, так что, рассказывая наизусть суру, не раз повторенную за минувшие ночные часы, чувствовал, что у него немного кружится голова, будто он куда-то плывёт на облаках. Это ощущение казалось странным и новым, и могло бы даже стать приятным, но его отравляла навязчивая мысль, повторявшаяся в такт ударам сердца: «Только бы не сбиться».

Принц не сбился, и пусть по окончании декламации он сам уже знал, что допустил, по меньшей мере, две ошибки во фразах, но мулла всё равно смотрел на своего ученика, поражённый:

— Ты выучил суру до конца? Когда ты успел?

— Вчера ночью мне не спалось, учитель, — ответил Мехмед, — и, чтобы бессонные часы не пропали в праздности, я стал читать Коран.

Конечно, наследник престола лукавил. Спать ему минувшей ночью очень даже хотелось, но в то же время хотелось бросить вызов самому себе: «Смогу я выучить суру целиком или не смогу?» Мехмед одержал победу, выучил и теперь радовался своей победе. Он радовался ещё ночью, когда на небе начали меркнуть звёзды, и принц позволил себе, наконец, провалиться в сон.

«Я сумел», — думал он и считал себя хорошим учеником, в то же время понимая, что вовсе не обязательно покажется таковым для учителей. Бессонная ночь означала, что сразу после неё Мехмед сможет быть внимательным только на первом уроке и, конечно, на уроке греческого, а во время остальных занятий начнёт клевать носом или даже заснёт, и преподаватели за это не похвалят.

Бессонная ночь означала, что и после полудня, когда настанет время для некнижных наук, то есть для воинских упражнений, принц останется утомлённым, и наставники непременно за что-нибудь поругают — за пропущенный удар деревянной сабли или неметкую стрельбу из лука.

Мехмед вполне ожидал услышать недовольное: «Что это с тобой сегодня?» — но ещё ночью, заучивая двадцать девятую суру, он мысленно махнул на недовольных наставников рукой.

Увы, день принца был расписан по часам, а свободное время оставалось только вечером, поэтому, когда Мехмед понял, что для того, чтобы выучить суру, вечера никак не хватит, пришлось пожертвовать ночным сном.

«Теперь посмотрим, что из этого выйдет», — думал наследник престола, сидя перед изумлённым преподавателем, а мулла меж тем чуть поёрзал на своём тюфяке и улыбнулся в бороду:

— Молодец. Ты всё выучил и, кажется, без ошибок. Но насколько хорошо ты понял то, что выучил?

Мулла по уже заведённому порядку начал задавать Мехмеду вопросы на арабском языке, начинавшиеся со слова «что» или «почему». В ответ на каждый такой вопрос принц должен был произнести также по-арабски «в Коране сказано», а дальше ещё раз рассказать один из аятов, подходящий по смыслу. Это было довольно просто, и Мехмед подумал, что мог бы выполнять такое упражнение даже в полусонном состоянии.

— Молодец, — снова улыбнулся мулла, весьма довольный. — Наконец-то, ты стал учиться. Наконец-то, мне удалось выбить из тебя лень и упрямство. Наконец-то, мои труды начали приносить плоды. А если ты и дальше будешь радовать меня, я напишу твоему отцу письмо, где скажу о тебе хорошие слова.

Мехмед предвидел такие речи и поначалу хотел просто промолчать, но вдруг, повинуясь внутреннему порыву, произнёс:

— Я выучил суру не для того, чтобы меня похвалили. И не потому, что стал бояться наказания. Я выучил её ради стремления к знаниям. Когда я учил, то бросил вызов самому себе и победил, потому что заставил своё же упрямство сражаться со своей ленью, а в сражении упрямство стало упорством. Я обернул своё же упрямство себе на пользу.

Эти слова мулле не понравились, но он не принял их всерьёз, поэтому не рассердился:

— А не переоцениваешь ли ты себя? — с лёгкой насмешкой спросил Ахмед Гюрани.

— Нет, — спокойно ответил принц и продолжал. — А ещё я думаю, что свои пороки человек может победить только сам. Никто не сделает это за него. Даже с помощью палки. Я знаю, что учеников наказывают ради их же блага, но, по-моему, это не помогает. Ученик может исправиться только сам. Учитель не может исправить его, как бы ни старался. Даже тысяча ударов не поможет.

— Наконец-то, мне удалось выбить из тебя лень, — задумчиво повторил наставник, поднимаясь на ноги и сохраняя на лице всё такое же выражение довольства. — Однако мне нужно ещё много потрудиться прежде, чем отправлять твоему отцу письмо с хорошими вестями, потому что твоё упрямство осталось при тебе. Что ж, потружусь ещё ради твоего блага и блага государства.

Мехмед подумал: «Мулла пытается присвоить себе мою победу», — и поэтому не огорчился из-за того, что письмо не будет отправлено. В письме отправитель говорил бы лишь о собственных заслугах, а не об успехах своего ученика. Что за интерес ученику стараться ради такого послания!

— Мне виднее, в чём для тебя благо, и как этого блага достичь. Старшим всегда виднее, — назидательно произнёс мулла и, очевидно, ждал, что Мехмед ответит, пусть и с неохотой: «Да, учитель».

Ответа не последовало. Поэтому наставник, подождав немного, выразился яснее:

— Ты должен благодарить меня, благодарить за мои усилия, но вместо этого возгордился. Разве ты знал бы сейчас хоть один аят из Корана, если бы не я? Нет. Ты так бы и остался неучем. Вот неблагодарный! Стоило появиться успеху, и ты сразу забыл, кому обязан. И твердишь «я», «я».