Страница 7 из 9
Барнс мычит что-то в трубку, неразборчиво, едва шевеля губами: обезбаливающего слишком много, и его клонит в сон. Но он не дурак и знает, что если не ответит хоть что-то, Капитан перевернет всю Атланту, но найдет эту незаселенную новостройку и сам выбьет из него последний дух за то, что не ответил.
Слушать чужое сопение кажется краем бестактности, и спустя полминуты Роджерс нажимает кнопку отбоя: Баки в порядке, хреновом, но порядке, а значит, можно отставить панику.
***
“Слышал, тебя подстрелили? Цел?” - буквы смс слипаются, смайлики-пистолеты заставляют болеть ребра, потому что Стиву хочется засмеяться, но нельзя.
Он отправляет в ответ спящего человечка, на большее сил не хватает.
***
Баки словно дразнит его, присылая фотографии, где на каждой он - в новой стране. Так не бывает, ты же не Пьетро, думает Стив, чтобы носится с такой скоростью. Но недельная, иногда в пару дней, разница присланных фото доказывает обратное. Так или иначе, Роджерс не успевает его догнать, выловить, предупредить его появление в другом месте. Опаздывает, только догоняя по следу наглой улыбки на фоне очередной достопримечательности.
Телефон тренькает, оповещая о том, что пришла смс. На фото Баки, позади что-то с надписью, как оказывается, на румынском языке. Это первое фото, где снизу маячат данные геолокации.
Стив срывается так быстро, как только может.
========== Стадион ==========
Баки недовольно сопит, проснувшись от того, как Роджерс топает, собираясь на пробежку. Каждый день, независимо от погоды, уходит и пропадает на несколько часов. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что вредит себе больше, чем причиняет пользы, а все равно не прекращает.
За окном льет как из ведра, и Джеймс зачем-то все равно кричит то, что Стив, разумеется проигнорирует: «Не ходи сегодня, погода – дрянь!», а после слышит стук захлопывающейся двери. И самое страшное, что он прекрасно понимает, зачем Капитан это делает. Баки и сам избивает несчастные груши, словно выбивает всякое дерьмо из собственной головы, не в силах очистить сознание полностью, как бы ни пытался. Что до Стива - бесконечно бежать от прошлого, срывать дыхание, пытаясь оторваться от всего, что тебя преследует… Бегай, если тебе так легче. Все равно догонит рано или поздно. Джеймс утыкается лицом в подушку в надежде урвать сон, но бесполезно - дробящие сознание картинки уже тут как тут: красные, кровавые, больные.
До зала двенадцать минут ходьбы через парк. Стив пробегает мимо Баки дважды, и не сказать, чтобы хоть раз заметил его живого в толпе преследующих его мертвецов.
========== Лучше ==========
Слушая повторяющуюся раз за разом речь, доносящуюся от стенда с экспозицией “Воющих Коммандос”, Зимний думает, что Джеймс Барнс действительно был неплохим парнем, но, если когда-то это играло ему на руку, то сейчас такой, как он, попросту бы не выжил. Благородный белый выцвел бы в грязно-желтый, дар нравиться всем в подхалимаж, любовь к людям в умение их использовать.
Поэтому даже хорошо, что Барнс не выжил. А если бы и выжил, Солдат подарил бы ему пулю в лоб - из лучших побуждений. Если Капитана Америка окружают люди, среди которых тот может играть в благородство, не теряя себя, то Зимний, словно в зоопарке, был окружен разномастными ублюдками, из-за чего необходимость вырывать себе клочок пространства зубами и кулаками настолько впечаталась в него, что никакие воспоминания о былой добродетели почившего соратника Капитана не вызывают в нем больше желания вести себя как прежде, доказывая, что быть добреньким не значит быть слабым, потому что в современном мире правда все равно оказывается на стороне силы, приправленной отсутствующими принципами и подлостью.
Теперь добрые не выживают. Их выживают всеми возможными способами. Но Зимнего не то что выжить - сдвинуть невозможно с места, которое он называет теперь своим. И в мире, в котором ему предстоит жить, это самый важный навык.
Как и откровенный похуизм. Современные люди называют это бичом их общества, душевной болезнью: сытые, одетые, в тепле и благах, они теряют ощущение значимости друг друга и самых элементарных вещей, столь ценимых когда-то Барнсом, и порой это болит внутри, поэтому в такие секунды Зимний чувствует себя шизофреником, сообщая парню из прошлого, что ему плевать, что так нельзя и не за это боролся и погиб когда-то этот, воскресший в памяти тысячей счастливых моментов прошлого, призрак. Зимнему плевать на все, что остальные пытаются сохранить в себе, называя это душой и человечностью. Ему хорошо и так: с пустотой вместо сердца, с равнодушием, заменяющим все известные ему эмоции.
Плевать. Мне плевать. Слышишь, Джеймс Барнс? Эмпайр Стейт Билдинг или Башня Старка. Выбирай, откуда мне плюнуть на тебя и твое благородное прошлое.
Слушая повторяющуюся раз за разом речь, доносящуюся от стенда с экспозицией “Воющих Коммандос”, Зимний гневно сжимает кулаки. Каждый вечер он приходит сюда и слушает часами напролет короткую историю чертового Баки Барнса, лучшего друга Капитана Америка.
И пытается понять, почему счастливое лицо убившего в те времена куда большее количество людей Барнса стоит костью поперек его глотки. Почему Зимний, убивший куда меньше людей, не улыбается так же, как он, помня обо всех тех убитых. В чем между ними разница, если они оба убийцы.
Почему Капитан, пришедший вернуть друга, отказался от своих попыток, наткнувшись на ледяной взгляд Солдата, ведь Барнс, за которого тот воевал и сражался, был ничем не лучше.
15 мая 2014
========== Ангел-хранитель ==========
Тебе двенадцать. Ты кидаешься наперерез бродячим собакам, спасая таких же детей, как и ты, играющих во дворе. Ты ничуть не сильнее них, но храбрости тебе не занимать. И я отдаю свою руку, в которую вгрызается, кажется, вся свора, и их пасти раздирают меня на части, но ты выживаешь.
Тебе пятнадцать, и твоя отчаянная смелость снова толкает тебя на подвиги. Но какое дело хулиганам до кристальной чистоты твоей души? Твое тонкое тело ломается на раз-два под ударами их ботинок и кулаков, и я отдаю свою молодость, чтобы ты жил подольше, чтобы твоя жизнь не оборвалась сейчас здесь, в грязном тупике. И ты выживаешь.
Тебе двадцать пять, и, знаешь, это уже утомительно: я горжусь тобой, мой мальчик, но мир не становится лучше, так зачем ты его спасаешь? Война? Пусть идет, она не коснется тебя лично. Смерти? Тебе некого терять, те немногие, кого ты зовешь близкими, в безопасности, так о чем тебе беспокоиться? Но ты словно нарываешься на неприятности вопреки любому здравому смыслу. Твое сердце не позволяет тебе остаться в стороне. И я отдаю свою жизнь, чтобы ты не погиб ни в этой войне, ни в какой-либо еще. И ты выживаешь.
Тебе девяносто пять. Ты молод, ты воскрес вновь для жизни… обходящей тебя стороной. Неулыбчив и невесел, куда ты подевал тот огонь, который горел в тебе долгие, долгие годы, согревая всех вокруг, не позволяя целому миру скатиться во мрак? Ты скорбишь по ушедшим, которых считал своей семьей, ты терзаешься муками прошлого, которого не исправишь. Твоя душа сгорает, как бумажный лист, и никто, никто не в силах тебя спасти. Даже я не могу ободряюще пожать твое плечо: у меня нет тела. Не могу сказать тебе слов, которые могли бы тебя утешить - ты меня не услышишь. Но я отдаю тебе последнее, что у меня есть - свою душу, чтобы ты ожил заново после этого ледяного плена и выбрался из могилы, куда схоронил себя со всеми, кому повезло меньше, чем тебе.
- Мы всегда будем друзьями? - когда ты совсем еще дитя, давать такие клятвы проще.
- Конечно, - и выполнять их не так уж сложно, даже будучи бестелесным духом.
Ты навряд ли меня запомнил: ворох воспоминаний выветрил меня из твоей памяти давным-давно, но я не в обиде. Было честью защищать тебя, слышишь? С самого первого рукопожатия, еще такого по-детски некрепкого, до самого последнего пера, опавшего с затихшим биением твоего сердца в сорок пятом.
И мне не жаль вечности, отданной за то, чтобы оно вновь забилось. Я бы отдал их тысячи, только бы ты дышал, только бы одной светлой и чистой душой никогда не стало меньше среди живых. Но годы идут, и все чаще и чаще ты замечаешь тихие шорохи моих шагов и шелест оборванных крыльев, и я ничего, ничего не могу с этим поделать.