Страница 1 из 9
========== Штиль ==========
Баки не становится лучше. Солдату по-прежнему никак. День за днем здесь царит штиль, изредка разбиваемый волнами-скандалами: Стив не знает, как достучаться до друга, спрятанного внутри чужого “я”, и срывается, срывается на крики-удары, на ссадины-воспоминания, на град вопросов, бьющих пулеметной очередью в чужую грудь.
Срезать Зимнего, достав из промороженной насквозь бесконечной стужей оболочки Солдата друга - что может быть проще? Оказаться перед фактом, что Зимний, как и Баки когда-то, так же цепляется за жизнь изо всех сил - что может быть внезапней?
Убить одного, чтобы спасти другого - разве не этому научила их война?
Тело Баки не делится на два, пусть и разделяемое двоими.
- Не надоело? - голос Зимнего спокоен, как и всегда.
- Не делай ему больно, - голос Джеймса, равнодушный за неимением возможности отражать собственные эмоции таким своим, но чужим горлом, прорывается заботой о ставшем слишком близким Солдате.
Роджерс сдается. Спасательные круги общей памяти, спущенные на воду общего прошлого, стотонным якорем пришпиливают ко дну, утягивая за собой всех, кто оказался в эпицентре страшного взрыва их сознательного саморазрушения.
- Я с тобой до конца, что бы ни случилось, - но Стив не знает наверняка, с кем именно: защищать Солдата, беззащитного перед новым миром, или друга, все так же тянущего ему руку из сороковых? Долг, долг, долг. О, Капитан всегда остается верен долгу, и именно поэтому мозг Зимнего все еще находится в черепной коробке Баки, а не разукрашивает бурыми пятнами белую стену за вечно прямой спиной неслучившегося врага.
Лицо Баки почти сливается с этой белостью - меловое, испуганное необходимостью очередной смерти.
То, что Гидра предусмотрительно обезопасила себя внедрением необходимого механизма на случай поломки своего лучшего агента, игрушкой упрятываемого в дальний ящик между миссиями, оказывается отменным подарком самому серьезнейшему противнику в лице Капитана. Когда нет выбора, муки сомнений обходят тебя стороной.
- Пиздец, - констатирует Джеймс, чувствуя, как вдоль руки вверх пробегает не сулящий ничего хорошего разряд.
И сквозь очевидный, грядущий и почти наступивший - этот самый пиздец - Солдат слышит голос, чужой до колик в груди, помнящей, что в нем бьются целых два сердца, говорящий, что Стив по-прежнему рядом.
С ними обоими.
Потолок, стены - все застывает в блаженном штиле, разошедшемся кровавыми волнами вернувшейся памяти, и не сказать чтобы всем моментально стало лучше, но… когда даже выбор между жизнью и смертью отнят, чтобы не приходилось дольше мучиться, спасение врага, застрявшего в чужом теле, и друга, вырвавшегося из него прочь, кажется лучшей компенсацией за испачканный интерьер абсолютно чужой квартиры.
========== Живые ==========
- Да хватит уже, - Барнс выдергивает из рук Стива рамку с фотографией, брезгливо отбрасывая ее подальше и не беспокоясь, что та может сломаться. - Сколько можно?
Стив реагирует медленно: хмурится, смотрит недоуменно на Баки, переводит печальный взгляд на приземлившуюся на пол рамку - и ничего не говорит. Он вообще мало говорит. Ну, то есть говорит он много и охотно, но не с Баки. С Баки разговаривать ему не хочется.
С живым его вариантом.
Зато с фотографиями, газетными вырезками, музейными экспонатами - пожалуйста. Будь его воля, Капитан, пожалуй, переехал бы жить в проклятый музей. Туда, назад, в прошлое.
Сказать, что Джеймса это злит, значит не сказать ничего. Потому что, ну вот ведь он, живой, здоровый, рядом - почему Стив так упорно игнорирует его воскрешение? Даже Солдату он был счастлив куда сильнее, чем вернувшемуся другу.
- Не знаю, - такое ощущение, что Роджерс делает ему одолжение, тратя на него слова. - До сих пор не могу осознать.
- А пора бы, - Джеймс скрещивает руки на груди, сдерживая желание ударить. Ну в самом деле, не бить же друга, у которого шок. Многомесячный, затянувшийся шок. Мешающий ему нормально функционировать, если рядом оказывается Джеймс.
Иногда Баки думает, что лучше бы Зимний остался жив, а он сам умер окончательно и безвозвратно. Тогда у Капитана не было бы проблем, он бы не переживал так сильно, не уходил в себя. Суперсолдат, да? Перенести столько всего способно его тело, но не разум. Задумывался ли над этим когда-либо Эрскин, создавая Капитана Америку? Клинтон Макинтайр сошел с ума практически сразу, так кто сказал, что у Стива были шансы этого избежать?
И что теперь? Задаваться вопросами приходится слишком часто, и Джеймса это бесит так же сильно, как и абсолютное равнодушие Стива, погрузившегося в себя, к реальности. Почему он, тень прошлого, с такой жаждой вдыхает новую эпоху, новый мир без войны, а тот, кто стал ему причиной, задыхается воспоминаниями? Почему у мертвеца выходит жить лучше, чем у живого?
Почему память, которую у него так долго отнимали, не может оставить Стив наконец в покое?
========== Чужой ==========
- Роджерс, сказать, что я тебя помню - ничего не сказать, - голос у Солдата тихий, усталый. А еще механически-равнодушный, потому что говорит он это не в первый и, кажется, далеко не в последний раз. - Я знаю твое имя, я читал досье на тебя, постоянно вижу твои подвиги по телевидению, но я не знаю тебя. А ты сам, ты меня помнишь? Без вороха фотографий, которые ты не выпускаешь из рук - помнишь?
И Стив, опережая любые возражения, кивает, как заведенный болванчик, но что-то изнутри противно зудит, потому что взгляд у Солдата чужой, голос у Солдата чужой. И сам Солдат до страшного, до больного чужой.
А каким был Баки, он не помнит.
========== Щенячья возня ==========
- Я и сам думал, что будет, ну, как в фильмах, - делится с Вдовой Стив, - обнимемся, прошлое повспоминаем, а произошло иначе. Он просто заявился со своими вещами, пожелал, как делал всегда, до войны, спокойной ночи и отправился спать. И знаешь, меня это устроило: ни возни щенячьей, ни лишних эмоций. Нам и так слишком много нужно утрясти. Главное ведь, что он жив и снова рядом. Так?
Но Вдова знает - давно уже изучила Роджерса, как свои пять пальцев - что на самом деле Стив чувствует иначе, чем говорит. И возня эта щенячья была ему необходима: словно замок этим эмоциональным всплеском повесить на дверь в прошлое, отплакать и успокоиться. А еще Наташа чувствует, что и это не вся правда, только вот выуживать ее у Стива ей не хочется, кажется, тот и сам не до конца понимает, что не так, и помощь Вдовы запутала бы его больше, чем помогла.
- Ни поговорить, ни объясниться. Совсем ничего, - и, кажется, именно в этом “ничего” и кроется страшная причина волнения, иначе спустил бы все это Роджерс на тормозах, счастливый, что Джеймс вернулся.
“Чужой человек пришел, поэтому и вспоминать и делить вам нечего”, - но разумеется Наташа этого не скажет. Стив сам дойдет до всего умом. Сердцем-то уже наверняка понял, просто не сдается. Как всегда, до последнего держит надежду за скользкий хвост, не выпускает из рук. Только в этот раз ему все-таки придется разжать пальцы.
И - как когда-то - вновь отпустить Баки.
========== Паспорта ==========
- Просто выбери, что тебе нравится, и все поверят, - Джеймс весело разглядывал таблицу, которую им необходимо было заполнить. - Странно, что ты до сих пор этого не сделал.
- Да все времени не было… То вторжение читаури, то Гидра, - Стив и правда не мог понять, почему никто не требовал от него паспортных данных раньше. Видимо, все бумажные проблемы за него решал Фьюри. Но теперь, когда наступил относительно мирный период - если распад ЩИТа можно считать доброй новостью - следовало озаботиться формальностями.
- Так. “Джеймс Бьюкенен Барнс, 29 лет”, - вывел убористым почерком на бланке Баки.
- Тебе скоро сотня, какие двадцать девять? - удивленно воскликнул Роджерс, заметив цифру.
- Никто не знает, что мы родились еще до войны, Стив, сейчас мне может быть сколько угодно, и я выбираю двадцать девять. Это не тридцать, а значит, я относительно молод, и это не двадцать три, на которые я, как ни пытайся, уже не потяну, - весело ответил Джеймс, хватая бланк Капитана. - А тебе будет двадцать семь, потому что… ну потому что ты всегда был сопляком.