Страница 32 из 55
Одним из показателей восходящей социальной мобильности могут быть показатели представительства коренных групп населения в «администрации, суде и полиции» (табл. 11). Эти данные вынесены в материалах переписи в отдельную строку.
Хотя наилучшим образом в структуре органов власти были представлены эстонцы и латыши, позиции белорусов и украинцев также были достаточно существенны. Слабое представительство литовцев в этих структурах не может быть объяснено исключительно ограничениями, касающимися католиков. В Литве 24,3 % занятых в этой сфере было представлено поляками. Отметим, что данный показатель является почти исключительно индикатором социальной мобильности. Как социальный ресурс чиновничество не представляло большого значения вследствие особенностей своего положения. Чиновники предельно зависимы от власти и, как правило, заинтересованы в сохранении существующего порядка. В национальное движение они вступают в том случае, когда его перспективы представляются вполне очевидными.
Едва ли не самой проблематичной формой восходящей мобильности для коренного населения было попадание в состав сословной группы купечества (табл. 12).
Очевидно, что представители ни одной из коренных этнических групп не добились доминирования в этой сословной группе, а положение в ней белорусов и литовцев вообще было ничтожным, что в первую очередь объясняется слабым развитием рыночных отношений, и лишь во вторую — традиционным доминированием в ней евреев. Об этом свидетельствуют данные по украинцам, у которых эта группа была достаточно многочисленна как в абсолютных показателях, так и в структуре самой этнической группы. Добавим, что в Украине евреи составляли только 58,3 % купцов, в Беларуси — 91,5 %, в Литве — 83,1 % . То, что именно развитие рыночных отношений было определяющим, в данном случае свидетельствует многочисленность этой группы у латышей. Соответствие купеческого буржуазии заслуживает отдельного обсуждения. Если предположить, что оно было полным, то роль буржуазии, как это подчеркивает Дж. Броили, не следует преувеличивать. Ее интересы могут совпадать, а могут и не совпадать с интересами национального движения. Во всяком случае в украинском и, особенно, латышском случаях буржуазия сыграла значительную роль. Однако в литовском варианте ее роль была ничтожной. Это еще раз подтверждает правильность позиции Дж. Броили.
Наиболее типичной формой горизонтальной социальной мобильности стало переселение коренных групп населения в города. Материалы переписи 1897 г. позволяют достаточно детально рассмотреть этот вопрос (табл. 13).
Не сложно заметить, что литовцы по всем показателям были наименее урбанизированным народом Центрально-Восточной Европы, значительно уступая по своей доле в структуре городского населения даже белорусам. Уровень урбанизации остальных народов был достаточно низким. Хотя у латышей он был почти в три раза выше, чем у украинцев, все равно подавляющее большинство их оставались сельскими жителями. Обращают на себя внимание показатели эстонцев, которые были единственным народом региона, составлявшим большинство среди городского населения.
Показателем развития горизонтальной социальной мобильности может служить удельный вес представителей крестьянского сословия в городах. Табл. 14 отражает эти показатели по отдельным губерниям Прибалтики, Беларуси и Украины.
Включение в таблицу данных по женщинам-крестьянкам, проживавшим в городах, совсем не случайно. Дело в том, что значительную часть крестьян в городах составляли военнослужащие. И только наличие примерно равного количества мужчин и женщин крестьянского сословия свидетельствовало о стабильности этой группы. Удельный вес именно женщин-крестьянок в городах является подлинным индикатором развития горизонтальной социальной мобильности. Очевидно, что лидировали по этим показателям «латышские», «эстонские» и отдельные «украинские» губернии, а «белорусские» с наименьшим показателем в Минской губернии замыкали этот список.
Материалы переписи 1897 г. позволяют проводить сравнительный анализ социально-сословной структуры населения. Естественно, что сословное деление к концу XIX в. далеко не в полной мере отражало реальную социальную структуру, особенно там, где интенсивность развития рыночных, капиталистических отношений была высока, а следовательно, и социальной мобильности. Вместе с тем сословная структура, несмотря на определенную степень своей формальности, накладывала значительный отпечаток на характер развития национальных процессов (табл. 15, 16).
Очевидно, что с точки зрения сословной принадлежности все народы восточной части Центрально-Восточной Европы были «крестьянскими», при этом самым крестьянским оказались эстонцы, а наименее — белорусы. Это еще раз свидетельствует о формальности сословного деления в конце XIX в. Обращает на себя внимание высокий удельный вес и, особенно, численность дворянства у литовцев и белорусов. Роль этой группы в развитии национальной консолидации неоднозначна. Как уже отмечалось выше, победа эгалитаристского по своим лозунгам национального движения для дворянства означает весьма чувствительную утрату социального статуса и идентичности в «примордиальном» понимании. Там, где развитие модернизации уже само по себе подорвало его значение, эта ситуация переживается менее остро. В противоположном случае (как, например, в Беларуси) — наоборот. При этом не только ограничивается участие дворянства в национальном движении. Его положение в системе сложившихся социальных отношений значительно ограничивает возможности восходящей социальной мобильности для представителей мещанского и крестьянского сословий и, следовательно, серьезно ограничивает формирование потенциальных социальных ресурсов национальной консолидации.
Сравнительный анализ уровней модернизации народов Центрально-Восточной Европы позволяет сделать несколько предварительных выводов. Латыши и эстонцы значительно опережали все остальные народы региона, впрочем как и всей Российской империи. Литовцы и белорусы — наоборот. При этом по ряду показателей (уровень урбанизированности, социальной мобильности и т. д.) литовцы находились на последнем месте. Вместе с тем от белорусов их отличали несколько более высокий уровень экономического развития и, что наиболее значимо, почти в три раза более высокий средний уровень грамотности, в том числе и несопоставимо более высокий среди женщин. Низкий уровень грамотности среди украинцев контрастировал с остальными, достаточно высокими показателями.
В 1860-1890-х гг. появляются уже более-менее организованные формы белорусского национального движения. Обычно его начало связывают с деятельностью белорусских народников, издававших нелегальный журнал «Гомон». Однако есть сведения о более ранних попытках создать национальную организацию. В 1868-1870-х гг. в Петербурге была образована организация под названием «Крывицкий вязок». Какие-либо документальные свидетельства ее существования не обнаружены. Однако воспоминания В. Савич-Заблоцкого, одного из ее организаторов, едва ли позволяют усомниться в ее реальности. По его данным численность объединения доходила до 50 чел., преимущественно представителей социальной элиты (графы, князья, сыновья камергеров и генералов). В. Савич-Заблоцкий отмечает, что это была именно этнически белорусская организация, не зависевшая от конфессиональной принадлежности и культурной ориентации ее членов — «ляхов и москалей». Цели «Крывицкого вязка» не выходили за пределы культурно-просветительской активности. Предполагалась масштабная издательская программа, включавшая издание букварей, календарей, пособий по арифметике, евангелий, православных и католических молитвенников, басен Эзопа, литературы по зоологии и гигиене на белорусском языке. Для этих целей была собрана значительная по тем временам сумма — 5000 руб. (по 100 руб. с каждого члена организации). Едва ли организация предполагала какую-либо политическую активность, так как В. Савич-Заблоцкий подчеркивает, что не предусмотрено было даже издание политической или социальной литературы. Вместе с тем члены организации достаточно четко дистанцировали себя как от Польши, так и от России, уделяли большое внимание изучению белорусского языка, начали подготовку словаря. Предусматривалось написание национальной истории, отправной точкой которой, по-видимому, должна была стать история Полоцкого княжества. По свидетельству В. Савич-Заблоцкого, российская администрация первоначально, на стадии этнографических и лингвистических увлечений, не вмешивалась в деятельность организации. Однако, судя по всему, перспектива реализации издательского проекта вызвала более решительные действия. Активности группы попытались придать антипольский характер, в частности католикам было предложено перейти в православие. Отказ членов организации принять эти условия стал поводом ее роспуска, впрочем осуществленного «мягкими» средствами: взятием под надзор, высылкой из столицы, отправкой на другое место службы. Денежные средства были конфискованы и использованы для строительства православных церквей. Еще один штрих к портрету «Крывицкага вязка» — это была молодежная организация: В. Савич-Заблоцкий, которому в 1868 г. было 18 лет, писал, что он сошелся «с молодыми, как и я» [190, с. 314, 315].