Страница 16 из 55
Данный тип национализма хотя и был первым, представляет собой наиболее редкий его тип. Значительно чаще нация определяется не как сложносоставное целое, а как коллективный индивидуум, наделенный собственной волей и интересами, превосходящими по своему значению волю и интересы отдельных личностей — членов нации. Такой вариант, по Л. Гринфелд, может быть назван коллективистским. Он имеет тенденцию к авторитаризму как результат фундаментального неравенства между узкой группой самоназначенных интерпретаторов воли нации и масс, которым лишь позволено воспринимать сформулированные элитой интерпретации. Коллективистский национализм во многом схож с популистской демократией и социализмом и представляет собой материал для идеологической базы современных тираний.
Впрочем, коллективистский национализм может быть гражданским, как, например во Франции. Это внутренне противоречивая форма, о чем свидетельствует история этой страны. Л. Гринфелд подчеркивает, что французский национализм был основан на антианглийских чувствах, а потому изначально может быть определен как антизападный. Чистый же тип антизападного (и следовательно восточного) национализма был впервые создан в России и почти одновременно в Германии. Позже он стал наиболее типичной формой национализма во всей Восточной Европе (с возможным исключением Чехии), а также и для части Западной Европы. Этот третий тип национализма сочетает коллективистское определение нации с этническими критериями национальности. «Этнический национализм, — подчеркивает Л. Гринфелд, — рассматривает национальность как генетически детерминированное, врожденное качество, абсолютно независимое от личной воли человека» [353, с. 15]. Свобода личности при таком типе национализма последовательно отвергается, или, скорее, переформулируется как иная форма свободы, как «осознанная необходимость». В свою очередь все это отрицает возможность личности быть рациональным существом и самостоятельным социальным актором. Индивидуальность в данном случае попросту приравнивается к человеческому ьсгчс/ruy, ш.фпжшош.сму i:t:C>» и самоотречении, погружении и растворении в коллективности.
Вслед за X. Коном Л. Гринфелд считает, что различия между коллективистским и индивидуалистским национализмом объясняются различиями в социальной структуре обществ. Восточный национализм не мог опираться на массовый средний класс. Он был адаптирован к интересам узкой группы традиционной элиты, стремящейся сохранить свой статус (например, русская аристократия). С момента своего распространения в XVIII в. национализм уже не был оригинально изобретенной идеей, а, скорее, заимствованием уже существующей концепции. Доминирование Англии в это время и доминирование Запада в целом превратили национальность в канон. Формирование национальной идентичности было преимущественно международным процессом, так как в каждом конкретном случае начальный толчок исходил из-за пределов формирующейся нации. Вместе с тем каждый национализм представляет собой и автономное развитие. Принятие национальной идентичности в любом случае должно отвечать интересам групп, которые импортируют ее. Этому должен предшествовать кризис идентичности, а именно — разочарование в идентичности, которая была свойственна этой группе прежде. Оно может быть вызвано множеством причин, в том числе результатом восходящей или нисходящей мобильности группы в целом, изменением социальных ролей, не отвечающим ожиданиям отдельных личностей и т. д.
Каждое общество, импортирующее чужую идею, неизбежно фокусируется на источнике заимствования — объекте имитации по определению. Так как модель, как правило, воспринимается имитатором как нечто превосходное, реакция на нее неизбежно принимает форму рессентимента — гнетущего сознания тщетности попыток повысить чей-либо статус в жизни и в обществе. Рес-сентимент (термин, введенный Фридрихом Ницше и разработанный Максом Шелером) может быть также охарактеризован как результат подавления чувств экзистенциальной зависти и невозможности их удовлетворить [353, с. 16].
Аксиологизация национализма в работах Л. Гринфелд, равно как и X. Кона, выглядит достаточно парадоксальной, она была подвергнута основательной критике и, видимо, не заслуживает дополнительных комментариев [339, с. 50-69]. Вместе с тем идея заимствования модели нации, равно как и ее трансформация в различных социально-культурных средах, представляется чрезвычайно плодотворной, что и будет подтверждено ниже.
Общепризнанным лидером пост— или немодернисткого направления в области теории нации по праву считается английский социолог Энтони Смит, ныне наиболее авторитетный ученый в этой сфере знаний. Сам себя он считает скорее последователем «этно-символизма». В течение последних трех десятилетий им опубликован ряд фундаментальных работ, посвященных проблемам этничности, национализма и, особенно, теории нации, в том числе «Теории национализма» (1971), «Этническое возрождение» (1981), «Этнические истоки наций» (1986), «Национальная идентичность» (1991). Большинство его работ посвящено именно этническим началам национальных движений. В отличие от «модернистской» точки зрения Э. Смит считает, что характер каждой отдельной современной нации может быть объяснен исключительно только исходя из специфики донациональной народной этнической памяти, мифов и символов.
Центральное место в концепции Э. Смита занимает понятие об этнии — этнической общности доиндустриальной эпохи. Под этни-ей он понимает имеющую название группу людей с общими мифами происхождения и исторической памятью, связанной с исторической территорией и обладающей определенной степенью консо-лидированности, характерной хотя бы для элитарных слоев [387, с. 19]. Существует два основных типа этний. Во-первых, это латеральные (горизонтальные) аристократические этнии, которые занимают обширные территории, но слабо укоренены социально, и, во-вторых, вертикальные демотические, более компактные, представленные народными низами и часто объединенные чувством религиозной идентичности. Этнии первого типа создают современное национальное государство посредством инкорпорации в него низших социальных страт при помощи бюрократического аппарата. Вторые достигают того же в результате борьбы секулярной интеллигенции, сражающейся не только с враждебным государством, но и против религиозных оков этнических традиций.
Эти два базовых варианта этнического ядра определяют в конечном итоге характер формирующейся нации. Под нацией Э. Смит понимает население, имеющее собственное название, общие историческую территорию, мифы и историческую память, массовую, общественную культуру, общую экономику, общие юридические права и обязанности по отношению ко всем ее представителям [387, с. 19].
Латеральные аристократические этнии имеют потенциальную возможность самосохранения за счет инкорпорации других слоев населения. Значительная часть их, однако, не смогли этого сделать и исчезли одновременно с упадком своих государств (как, например, микенцы или ассирийцы). Другие, изменив свой характер, превратились в персов, египтян и турок-осман, сохранив при этом сознание общего происхождения и элементы коллективной памяти [385, с. 147].
Типичным для «бюрократической инкорпорации» согласно Э. Смиту является пример британского развития. Формирование нации он прослеживает, по крайней мере, от периода, предшествовавшего норманнскому завоеванию, т. е. примерно также как и А. Хастингс. Э. Смит подчеркивает, что к концу XIV в. британская нация еще не была полностью сформирована: было еще рано говорить об экономическом единстве, границы были нечетки, массовое образование отсутствовало. Для полного развития этих и других элементов нации необходимо было ждать индустриальной революции и ее последствий. Однако этнические элементы нации были уже достаточно хорошо развиты. К концу XIV в. или чуть позже общие название и миф происхождения уже существовали, а вместе с ними и чувство привязанности к островному королевству. Основу унитарного государства составила норманнская латеральная этния, которой удалось инкорпорировать англосаксонское население. В то же время полноценная идеология английскости возникла на рубеже XVI-XVII вв., когда старый британский миф уступил место характерной для среднего класса саксонской мифологии древних свобод [385, с. 148, 149].