Страница 15 из 55
Не менее чем «примордиализм», оппозиционен по отношению к «модернизму» так называемый «перенниализм» (буквально — протяженный, длительный). С точки зрения его сторонников, нации и национализм не только не являются изобретением Нового времени, но существовали задолго до него. Поэтому можно говорить об античных и средневековых нациях. Так, Джон Армстронг, автор фундаментального труда «Нации до национализма» [329], считает, что не только истоки многих современных наций можно проследить, начиная с глубокой древности (речь идет о евреях, армянах, греках, персах и т. д.), но и сам термин нация может быть применен к большому количеству форм коллективной идентичности, обнаруживаемых на протяжении письменного периода истории человечества. Пожалуй, наиболее значимая фигура этого направления — английский историк религии Адриан Хастингс. Центральное место в его исследованиях занимает изучение влияния так называемого «национализма Ветхого Завета» на формирование национальной идентичности европейских народов, в первую очередь, англичан. Что касается Библейского национализма, то в самом деле содержание этой книги может быть интерпретировано как этноцентричное описание истории еврейского народа, в которой он выступает как консолидированная общность с устойчивой идентичностью. А. Хастингса впрочем больше интересует не сам этот феномен, а то, что мир, как сообщество наций изначально «воображен» сквозь призму Библии как базовой книги, учебника европейской цивилизации [355, с. 3]. Библия, утверждает он, предоставила, по крайней мере, христианскому миру оригинальную модель нации. А. Хастингс противопоставляет нацию этничности т. е. базовому конструктивному элементу донациональных обществ, группе людей, имеющих общую идентичность и разговорный язык. Нация же отличается более высоким уровнем самосознания, идентифицируется с письменным языком, обладает или предъявляет претензии на политическую автономию, т. е. контроль над определенной территорией, сопоставимой с библейским Израилем. Без библейской модели нации, ее христианской интерпретации национализм едва ли имел бы шансы на существование.
По мнению А. Хастингса идеальная библейская модель впервые была воплощена в наиболее полном смысле в формировании английской нации и национального государства. Этот процесс можно проследить не с эпохи капиталистической модернизации, и, даже не с эпохи Возрождения, а, по меньшей мере, с X века, то есть с донорманнского периода.
С тем, что английская нация является прототипом, моделью национального развития для всего остального мира, с А. Хастингсом солидаризуется американская исследовательница Лиа Гринфелд. Некоторые историографы, например Э. Смит, склонны связывать ее концепции с «перенниализмом», однако на мой взгляд это не совсем точно. Возьму на себя смелость именовать представляемое ею направление «аксиологией национализма». Действительно, именно привнесением оценочного момента, подразделением различных форм национализма на «хорошие», «не совсем хорошие» и «плохие» она в первую очередь обязана своей известностью.
Ее наиболее известная работа — «Национализм: пять дорог к модерности» [353], вне всякого сомнения перекликается с идеями американского ученого середины XX в. Ханса Кона, который одним из первых противопоставил западный и восточный типы национализма. Национализм по X. Кону это состояние ума, это идея, не только наполняющая сознание новыми мыслями и сантиментами, но и побуждающая к организованным политическим действиям. И идея, и сама форма национализма была развита задолго до современности — во времена древних римлян и греков и была заново открыта в эпоху Ренессанса и Реформации. Ретеоло-гизация Европы в ходе контрреформации не позволила идее греко-романского патриотизма внедриться в массовое сознание, но (это положение X. Кона чрезвычайно интересно) Реформация и, особенно, кальвинизм «возродили национализм Старого Завета» [363, с. 19]. В Англии, в результате благоприятных условий, представление об англичанах как об избранном народе сформировалось и утвердилось на массовом уровне во время революции середины XVII в.
Не менее интересно замечание о том, что «каждый новый национализм получает первоначальный импульс развития от некого более развитого национализма» [363, с. 339]. При этом западный национализм формировался в результате усилий построить нацию в условиях политических реалий и борьбы без каких-либо существенных сантиментов относительно прошлого. В то же время в Центральной и Восточной Европе национализм созидался, главным образом, из мифов о прошлом и мечтаний о будущем. Западный национализм по своему происхождению был связан с идеями индивидуальной свободы и рационального космополитизма. На Востоке национализм развивался в другом направлении. Зависимый по факту своего происхождения и противопоставляющий себя импульсам извне, он не был укоренен в политических и социальных реалиях. Основанный на этих фактах комплекс неполноценности часто компенсировался сверхакцентацией и сверхсамоуверенностью. Рожденный в Германии, России и Индии национализм представлялся его создателям как нечто бесконечно более глубокое, чем национализм на Западе. Его типичными чертами стали размышления о «душе» и «миссии» нации и бесконечные дискуссии об отношении к Западу [363, с. 330].
Национализм на Западе был основан на социальных и политических фактах, на Востоке — в Германии, например, напротив, на «естественных» фактах существования сообщества, основанного не на собственном желании его членов или взаимных обязательствах, а на основе традиционных родственных и статусных связей. Вместо правовой и рациональной концепции гражданства как основы нации была использована бесконечно неопределенная концепция «народа», изначально открытая немецкими гуманистами и, позже разработанная Гердером и немецкими романтиками [363, с. 331]. В своих более поздних работах X. Кон предложил подразделять национализм западного типа на «индивидуалистский» — англо-саксонский и «коллективистский» — французский [388, с. 182].
В своих принципиальных оценках Л. Гринфелд мало чем отличается от X. Кона. Она четко подразделяет национализм на «хороший-индивидуалистский-гражданский» (в англосаксонских странах), «не очень хороший-коллективистский-но, гражданский» (французский) и «плохой-этнический» (германский, российский, центральноевропейский). В отличие от X. Кона Л. Гринфелд глубоко анализирует конкретные пути формирования того или иного типа национализма, чем и интересна ее работа.
Принципиальное значение имеет ее положение о том, что для каждого «члена нации» его общность представляется как социально однородное явление, нивелирующее в сознании реально существующую статусно-классовую иерархию. Это представление, по Л. Гринфелд, единственное, что объединяет различные формы национализма. Под национализмом она предлагает понимать «источник индивидуальной идентичности, сфокусированной на "народе", понимаемом в качестве носителя суверенитета, объекта подданства и основы коллективной солидарности» [353, с. 7]. Л. Гринфелд предлагает относить национализм к числу новообразований, чья природа и возможности развития определяются не характером составных частей, а неким организующим принципом, превращающим набор элементов в единое целое [353, с. 8].
Оригинальная идея нации, согласно Л. Гринфелд, возникла в XVI в. в Англии, которая стала первой нацией в мире и оставалась таковой на протяжении последующих двух столетий (с единственным возможным исключением — Голландией). Ранее термин «нация» обозначал лишь элиту общества [353, с. 14]. Но образовавшаяся за счет восходящей социальной мобильности в эпоху Тюдоров новая английская аристократия постаралась превратить имидж такой мобильности из аномальной в нормальную. Это было сделано за счет распространения термина «нация» на весь английский народ, включая плебейские слои, из которых вышла значительная часть новой аристократии. В результате этой реде-финиции каждый член социума был поднят до уровня элиты и, в принципе, становился равным каждому другому члену социума, а также свободным, имеющим прирожденное право самоуправления, т. е. суверенитета. Отсюда и народ в целом или нация коллективно определялись как суверенные. При этом суверенитет нации происходил непосредственно от суммы суверенитетов членов национального сообщества. Сформировавшийся здесь индивидуалистский гражданский национализм был унаследован американскими колониями и позже стал характерной чертой Соединенных Штатов.