Loving Longest 2

Снизу раздался странный, гулкий шум удара, как будто бы упало что-то очень большое.

— Мне кажется… мне кажется, Майрон пустил в моё убежище ещё кого-то, кроме сыновей Феанора, — выговорил Мелькор. — Я должен это увидеть. Но я вернусь и за это время я придумаю, как ещё поиграть с тобой. Нет, я тебя не убью. Это я просто так, для Майрона сказал. Хотел его позлить. В тот раз у нас с тобой всё кончилось слишком быстро. Сейчас я думаю, что Майрон был прав, когда хотел сделать мне такой милый подарок.

И Мелькор захлопнул за собой дверь.

Дрожа от чудовищного холода, Финголфин вдруг почувствовал, как его обволакивает со всех сторон ароматное тепло. Он подумал было, что это тепло — смертное, что чувства оставляют его, что сейчас он окончательно уйдёт из этого мира. Но подняв глаза, он с ужасом понял: нет: его заливает со всех сторон кровь Тар-Майрона, она заполняет комнату, она разлилась гладкой эмалью перед его глазами, и алый цвет загорается снизу опаловыми искрами и переливами хрусталя и неземного, фиолетово-зеркального, радужного света.

Финголфин представил себе, как эту кровь — такую же кровь, кровь Макара — льют в серебряный и золотой котёл, как Вана и Ирмо выливают эту драгоценную кровь в сухую, пустую яму.

Мелькор же, совершая убийство собрата, убивая Майрона второй раз, опять позволял этой крови литься напрасно.

На срезе шеи Майрона переливался радужным, таким знакомым блеском Сильмарилла разрубленный позвоночник.

— Ноломэ… — услышал он, как почти беззвучно шепчут губы на отрубленной голове Майрона. — Я не мог умереть мгновенно. Дай мне руку…

— Конечно! — воскликнул Финголфин. Он, как мог, собрав последние силы, скользя пальцами и локтями в искрящейся крови, придвинулся к нему, протянул руку к нему, к его белым пальцам. — Майрон… не… не бойся… это же не конец… это просто…

— Чушь. Нет времени… — сказал Майрон. — Ты должен… понимаешь… штифты… ещё полгода… а решётка… сними сейчас… пусть Эол… или Натрон…

— Я понял, — дрогнувшим голосом ответил Финголфин. — Но я же сам…

— Ноло, я попробую, только ещё поближе… так… подвинь мою голову к телу… ты можешь? Просто вплотную… ещё… теперь вроде да… держись крепче…

Финголфин изо всех сил сжал пальцы на его запястье.

Раздался жуткий, отвратительный хруст. Спина Майрона выгнулась, страшно дёрнулись руки, потом ноги, крестец; по луже крови прошла огненная волна голубых искр: Финголфину показалось, что она сейчас опалит его промокшие от крови волосы — но нет: во всё его тело ударила боль, какая-то странная волна пронзила его с ног до головы, начинаясь в паху.

Он закричал. Из его глаз полились слёзы; он вновь почувствовал стопы, пальцы, спину. Финголфин вскочил на ноги.

Майрон улыбнулся ему: его голова слегка покачнулась, окончательно отделилась от тела, и его не стало.

Комментарий к Глава 46. Кукла Хочу ещё раз поблагодарить всех: обоих бета-ридеров, Анника- (которая прочла эту главу минимум два раза, но без финала, так что она за него никакой ответственности не несёт:)) и участников марафона NaNoWriMo для фикрайтеров <3

====== Глава 47. Маска ======

Комментарий к Глава 47. Маска хренакс

Do you know the big problem with a disguise, Mr Holmes? However hard you try, it is always a self-portrait.

Irene to Sherlock

Знаете ли, какая самая большая проблема с маскировкой, мистер Холмс? Как ни старайся, это всегда автопортрет.

Ирэн Адлер («Шерлок BBC»)

Майтимо стоял внутри пропасти.

Он бросился в пропасть, но здесь она ещё не была отвесной: он покатился по склону, больно ударяясь об камни и осколки костей. Склон здесь был всё-таки слишком покатым и глубоким, долгим — о, каким долгим! Настоящий обрыв, расщелина, откуда мутным жёлто-коричневым занавесом поднимался вверх густой пар, подсвеченный снизу горением внутренностей земли, был намного дальше. Чтобы умереть по-настоящему, ему нужно было загнать себя к этой расщелине. Убить себя ещё до смерти. Но как это было тяжело…

Нет, это не было последнее проявление эгоизма. Ему не было жаль себя. Он сейчас смотрел на себя со стороны, как-то сверху, и сейчас ему было жаль того, того, кем он был — измученное, искалеченное, задыхающееся живое существо, которое прожило жизнь, из которой ему надо было уйти — и все последние годы и десятилетия это был тяжёлый, безысходный выход из жизни.

Это существо он должен был теперь окончательно уничтожить, должен был объявить этому существу — себе: «всё кончено, умри, тебе конец». Он должен был задавить в себе жалость к этому существу, которое всё-таки в глубине души молило о пощаде и безжалостно толкнуть его к пропасти.

Майтимо слышал и чувствовал странные звуки этой бездны, шуршание, дрожь, шипение; горло и ноздри невыносимо обжигало дымом и газами. До него донёсся странно знакомый запах кипящего металла, катящегося по треснувшим камням. И он странным образом почувствовал себя дома, словно возвратившись в мастерскую отца, и вдруг ощутил парадоксальное облегчение: за то время, что он провёл здесь, в Средиземье, он часто думал о том, каково будет расставаться с жизнью в чужом краю, в каком-нибудь лесном болоте. А сейчас этот жар, эти металлические запахи казались ему родными — и до края самой пропасти оставалось уже совсем немного.

Он бросил взгляд вверх — и увидел нечто странное. Сначала ему показалось, что это ещё один скелет чудовища, — но нет, это была клетка. В клетке он увидел чей-то силуэт. Наверное, несчастный давно мёртв — подумал он было, но тут увидел, что его нога шевельнулась — нога в узком сапожке с высоким каблуком.

«Гватрен», подумал он.

Майтимо приблизился.

Кафтан из чёрной парчи был изорван, белокурые волосы спутаны. Но взгляд Гватрена оставался насмешливым, слегка высокомерным; он так ясно говорил: «Это же ты, а я-то думал… Это ты, Нельяфинвэ Майтимо, сын Феанора, и от тебя никакой помощи, и вообще ничего хорошего ждать не приходится».

Гватрен опустил голову и отвернулся.

«Так ему и надо», — со злобой подумал Майтимо, но потом вдруг осёкся.

«В сущности, что такого плохого он сделал мне?.. Нам всем? Да, он искалечил Келегорма. Но сам Келегорм в тот день чуть не убил маленькую, ни в чём не повинную девочку, погубил её братьев (Майтимо неоткуда было узнать, что Элуред и Элурин выжили). Может быть, Келегорм имел право и заслуживал получить Камень, как все мы — но разве он не заслуживал в то же время и презрения? Тем более со стороны того, кто, верно, уже знал тогда, что Келегорм изменил нам и служит Морготу? Гватрен ничего дурного не сделал Финдуилас; да, он бросил мне кольцо Фингона, желая уязвить меня, но ведь на самом деле я был рад получить его обратно. Пенлод, кажется, говорил, что оба они — и Натрон, и Гватрен — были добры к Тургону…»

— Гватрен, это ты? Я попробую тебя выпустить, — сказал он. — Чем же ты так не угодил Майрону?..

— Это не Майрон, — вздохнул Гватрен. — Это Моргот самолично. Бесполезно, Нельяфинвэ, не надо. Что ты вообще здесь делаешь? И… неужели корона Моргота наконец у тебя?! Как…

— Он нам сам её бросил, — сказал Майтимо.

Выговорив это, он впервые за последние минуты ясно осознал случившееся:

«Он нам сам её бросил.

Потому что ему это нравилось.

Потому, что он хотел, чтобы мы все вцепились в его корону.

Потому, что он хотел, чтобы кто-то из братьев ударил ножом меня, чтобы и я, и он испытали самую страшную боль на свете, чтобы мы убивали друг друга.

Потому, что он ненавидел и ненавидит именно меня больше всех — потому что тогда, когда я впервые попал к нему в плен, я всё-таки ускользнул из-под его власти и прервал его игру со мной.

Ненавидел меня и Фингона, потому что Фингон тогда освободил меня.

Поэтому сейчас он так хотел, чтобы мы сразились за Сильмариллы — за его Сильмариллы».

Гватрен недоверчиво смотрел на него из-за прутьев клетки. Он вроде хотел было спросить что-то ещё, но замолчал.

— Я попробую, ладно? — спросил Майтимо. — Попытка не пытка.