Loving Longest 2

— Очень жаль, — вздохнул Саурон. — Хотя, признаюсь, в каком-то отношении я польщён.

— Ненавижу его! — и он ещё раз пнул Финголфина. Тот с трудом удержался от стона, почувствовав, как треснули рёбра. — Никто за тобой сюда больше не прилетит, — прошептал Мелькор, наклонившись над ним.

— Почему ты так думаешь? — спросил Майрон. — Я думаю, что Валар, посылавшие орлов за его телом, пожалели бы его, узнав, что он здесь. Если знать, кто и почему…

— Не хочу, — оборвал его Мелькор.

— Тебе надо было бы овладеть хотя бы искусством шантажа, если ты действительно хочешь править этим миром, а не разыгрывать нескладные представления непонятно для кого — вроде того, что ты разыграл с Хурином и Турином, — презрительно сказал Майрон. — Всеотец вряд ли оценит твои усилия, даже если в собрание Его сочинений и входят такие нелепые трагедии. Кстати, Мелькор, а всё-таки как ты украл Сильмариллы? Ты ведь не убивал Финвэ? Вот этого я никак понять не могу. Может, расскажешь? Кто открыл тебе ларец? Сам Феанор? Ты ведь тогда уже должен был понять, что он — твой брат, один из Валар. Чего ты хотел от него? Что ты ему обещал?

— Ну какое тебе дело?! Ведь всё получилось так красиво. Я убил Финвэ, я украл Сильмариллы, я ускользнул от погони. Все это знают. Майрон, ну кого интересует, как всё было на самом деле? Даже сами нолдор не хотели и не хотят ничего знать.

Мелькор стал задумчиво водить ладонью по гладкому лезвию Англахеля; меч иногда вспыхивал дрожащим красным и фиолетовым светом, словно бы ему было страшно находиться в руках Мелькора.

— Я и Макар, мы всегда были вдвоём против Манвэ. Манвэ вынудил его сойти с ним в Арду своими отчаянными мольбами — ему без него было страшно, он думал, что не справится. Но ему пришлось понять, что Макар не захочет быть на вторых ролях. Мы были свободны; мы творили всё, что хотели, вокруг нас горело Изначальное пламя и холод Пустоты; мы создавали земли и луны. Всеотец призвал Варду в помощницы Манвэ. На самом деле Манвэ был доволен, когда Макар случайно погиб от рук Аулэ ещё в самом начале. Манвэ не мог не видеть, как Ниэнна второй раз убила его: он обещал мне безопасность в чертогах Макара в Амане, уже зная, что тот мёртв. Манвэ не мог не понять, что Лориэн принёс им в своём котле и на чём они вырастили Деревья.

Мелькор презрительно усмехнулся. Он чертил узоры кончиком меча по полу у лица распростёртого у его ног Финголфина, при каждом повороте угрожая отрезать ему нос или губы и лишь в последнюю секунду отводя лезвие.

— Пока я был в заточении, — продолжал он, — Манвэ заставил Макара возродиться в угоду Ниэнне. Рассчитывал на то, что дважды лишившись своего тела, Макар ослабеет настолько, что будет уже не опасен, а Ниэнну перестанет мучить совесть. Возродившись, Феанор потерял память о прошлом и прямо-таки помешался на своём земном отце Финвэ. Но когда в его руки случайно попали его собственные кости, и он сделал из них Сильмариллы, Феанор начал вспоминать. Я увидел, чья душа живёт в Феаноре, да и тело Макара в оболочке камней я не мог не узнать. Сначала это казалось мне жалкой уловкой, а Феанор — ничтожным обломком прежнего Макара, нашего Рамандора. Но потом, постепенно, видя его и наблюдая за ним, я снова увидел того, кто смог вырвать из чрева земного шар Луны и поднял его в Пустоту, чтобы я заселил его своими слугами. Рано или поздно я сказал бы Феанору правду о том, что такое Сильмариллы, и мы стали бы союзниками. К тому же Феанор не воображал, что у него есть сестра — в Макаре это было невыносимо. Но мне мешал этот мерзкий выводок нолдор, которых он считал своей семьёй. Если бы Феанор утратил сыновей и отца, он обязательно пришёл бы ко мне. Феанор мог заставить всех эльфов в этом мире служить мне… нам. Он был мне так нужен! Ублюдок Арафинвэ всё испортил.

— Если бы ты не посвящал Арафинвэ в свои планы, он бы ничего не испортил, — пожал плечами Майрон. — Почему же ты не попросил меня, хотел бы я знать?

— Ты был слишком далеко, — Мелькор поднял меч и повертел его у себя перед лицом, словно девочка — грошовое зеркальце. Он ловил своё отражение в отблесках лезвия.

— Тебе ведь не понадобилось много времени, чтобы добраться сюда из Амана. Это было бы естественно. Неужели ты не мог меня позвать? Как там говорила Варда, — усмехнулся он, — «оба были духами, склонными к раздору, и вместе с некоторыми другими, что пришли с ними, был первый и главный, что присоединился к раздорам Мелько…»

Мелькор расхохотался.

— Ты, значит, действительно думаешь, что ты первый и главный, не так ли, Майрон? Ты? О да, откровенно говоря, это почти что так. Но ты ведь уже знаешь, что ты просто-напросто кусок Феанора, не так ли? Мне кажется, это мерзко, мой милый. Тебе ведь без него лучше. А ведь тогда, когда ты впервые пришёл — пришла — ко мне, я мог бы понять больше: понять, что Макара не стало. Ты говорил о какой-то мести, но я не особенно хотел слушать. Жаль, но для меня и так всё тогда сложилось наилучшим образом. Я сказал тебе, что это Аулэ убил Макара — это ведь была правда, в первый раз это сделал он. Ты сказала, что хочешь поступить к нему на службу, чтобы отомстить, и это оказалось для меня весьма полезно. Знаешь ли, я всегда немного… немного затуманиваю сознание тем, кто приходит ко мне. На всякий случай. Я думаю, со мной ты был вполне счастлив. Надеюсь, ты не окажешься настолько чувствительным, чтобы отказаться прикончить детей Феанора? Я даже прощу тебе, что ты пустил сюда Маэдроса, раз этот урод уже избавил мир от своего присутствия.

— Если кто-то из них ещё жив, возможно, я это сделаю, — ответил Майрон, — это ведь не мои дети. У меня их нет. Только вот скажи, зачем ты тогда убил меня? — спросил Майрон.

Он встал. Теперь они стояли лицом к лицу, и исходящее от Майрона пламя разбивалось о чёрные одежды Мелькора.

— Ты этого не помнишь… — выплюнул Мелькор. — Ты не можешь этого помнить. Не было этого. Не смотри на меня так. Я не убивал тебя… я просто хотел… я просто хотел… о, какое тебе дело, чего я хотел, у меня всё равно ничего не вышло! Зачем ты мне сейчас об этом говоришь? Чтобы я это снова почувствовал?! Я же не хотел… то есть…

— Да, ты заставил меня забыть об этом, когда я вернулся. Но сейчас я хочу знать —

— Да как ты не поймёшь, что я не хотел тебя убивать! — заорал Мелькор, взмахнул Англахелем и отрубил Майрону голову.

Мелькор повернулся, подошёл к Финголфину, наклонился; сейчас его лицо выглядело ещё более юным, чем обычно.

— Нолофинвэ… — сказал Мелькор. — Ноломэ…

Он заглянул в лицо Финголфину недоуменно, его зелёные глаза расширились, как будто бы в них был какой-то непонятный для Финголфина, но в принципе осмысленный вопрос. Так иногда на хозяев вопрошающе смотрят кошки, может быть, пытаясь сказать: «Это вот ты такой? Без шерсти? На двух ногах? Зачем?!».

— Что? Ну что скажешь? Ведь надо было мне его убить? Ну что же я мог ещё сделать с ним? Я же должен был убить его?

Финголфин посмотрел на него и с ужасом, который превосходил ужас от осознания, что его самого снова убивают и он снова умирает, он понял, что Мелькор серьёзен, что он действительно хочет знать его, Финголфина, мнение, что ему действительно не с кем об этом поговорить.

— Мелькор… — сказал Финголфин. Он, конечно, в других обстоятельствах не мог бы назвать его по истинному имени, только Морготом, тем прозвищем, что дал ему Феанор, но сейчас ему хотелось, чтобы Мелькор его услышал. — Мелькор, я понимаю, почему твой Отец возлагал на тебя столько надежд. Ты не знаешь границ в своих мыслях и желаниях. Ты способен осуществить всё — всё, что возможно для тебя. Но ты осуществляешь всё, что можешь, не думая о последствиях. Ты тонешь в последствиях своих необдуманных действий. Ты злишься, когда хоть кто-нибудь осуществляет то, что мог бы сделать ты. А ведь ты, Мелькор, пришёл в этот мир: ты облекся плотью и ты не можешь быть везде одновременно. Мелькор, у всего есть оборотная сторона. Осознание того, что ты можешь погубить того, кто к тебе ближе всех на свете, кто мог бы быть для тебя дороже всех на свете — перевесило всё, что мог бы сказать тебе свой разум. И ты всё-таки сделал то, что мог.