Страница 135 из 176
— Ну ладно, — Маэдрос усмехнулся. — Куруфин оправдывает своё прозвище и репутацию. В ловкости ему не откажешь. Ну и ладно. Я всё-таки люблю его почему-то; пусть самым плохим, что с ним случится, будет необходимость произвести на свет Ородрета — его жена всё время об этом твердит.
— Ладно, в этом я с тобой согласен, — вздохнул Маглор. — Но, Майтимо… ты же понимаешь. На самом деле мы ведь должны спасти его. Дядю Финголфина. Он наш король. Мы должны сделать это, а не пытаться добыть корону Мелькора.
— Брат, — сказал Майтимо. — Мы поклялись именем Всеотца, что вернём Сильмариллы. Клятву мы нарушить не можем. У нас пока остаётся надежда её выполнить. И я сделаю то, что сказал Саурон. Пусть это ловушка, но я должен хотя бы попытаться.
Маглор откинулся на подушку — нет, не на подушку, это был свёрнутый серый плащ Нариэндила.
— Может быть, если только заодно… — начал Маэдрос.
— Нет, — ответил Маглор — неожиданно жёстко и горько. — Заодно — нет. Мы должны выбрать. Неужели ты не понимаешь, что он тебе предложил? Он нарочно показал тебе Финголфина и потом предложил забрать у него Сильмариллы. Нам вряд ли удастся и то, и другое. Майтимо, если мы откажемся от мысли добыть камни, мы сможем спасти Финголфина. Да, мы погибнем тогда или позже, мы оба окажемся во тьме вечной, и, может быть, наши братья тоже, но Майтимо, если наша гибель обеспечит… — у Маглора перехватило горло, и он с трудом продолжил, — хоть одно доброе дело…
— Я выбираю Клятву, — ответил Маэдрос. — Никто не может освободить нас от неё, пока мы её не выполним.
Он встал и повернулся уже спиной к Маглору; тот тихо сказал:
— Майтимо, может быть, ты всё-таки отложишь своё решение до того, как мы окажемся там? Я хотел бы сохранить хотя бы надежду, что мы можем помочь Финголфину.
— Нет, не буду: я сказал и сделаю то, что сказал! — выплюнул Маэдрос. — Ладно, прости. Зря я рассказал тебе о Финголфине. Но ты же знаешь, я не могу тебе лгать ни в чём.
— Я пойду с тобой, брат, — ответил Маглор. — Только я. Больше я не хочу никого в это впутывать.
Карантир сидел рядом с палаткой. В руках у него Маэдрос увидел небольшой альбом, сшитый красными нитками; в пальцах он сжимал палочку угля. Птица сидела у него на плече и пристально смотрела на бумагу. Все сыновья Феанора, конечно, умели рисовать и обрабатывать камни, но Карантир был единственным, кто унаследовал от Нерданэль способности и интерес к творчеству. К сожалению, мать всегда относилась к его работам холодно, и чаще всего он слышал от неё что-то вроде: «Кто это? Совсем не похоже».
— Кто это? — спросил Маэдрос.
— Это Гватрен, — тихо сказал Карантир.
— Совсем не похоже, — сказал Маэдрос. — Я же его видел.
Карантир ничего не ответил и стал ожесточённо закрашивать углём фон. Птица возмущённо заорала; Карантир погладил её по голове и она замолкла.
— Так Кано не останется? — спросил Нариэндил.
Маэдрос обернулся. Элронд и Элрос, маленькие правнуки Тургона, кормили двух ручных кроликов. Нариэндил присматривал за детьми в последние дни. Собственно, они делали это вдвоём с Маглором с того дня, когда сестра Луинэтти погибла во время нападения на них дракона. Маглор, хотя ещё чувствовал себя неважно, часто что-то рассказывал детям, тихо пел для них песни и они зачарованно его слушали.
Майтимо не хотелось смотреть ему в глаза. С тех пор, как сыновья Феанора оказались в Средиземье, Нариэндил всю свою жизнь посвятил Маглору. Семьи у него не было; раньше вроде бы имелись какие-то родственники в Гондолине, но все они, видимо, погибли: после известия о гибели города Нариэндил, как заметил Майтимо, украдкой плакал несколько ночей подряд.
— Мы отправляемся туда втроём, — я, Кано, и Морьо, — сказал Майтимо. — Это только наше дело.
Нариэндил не стал отвечать; он подошёл к детям и присел рядом, слушая что-то, что начал рассказывать ему Элрос.
— Ну почему же, — Кирдан подошёл к Майтимо. — Не только ваше. Все эти годы я хранил покой вашего короля, Гил-Галада, но думаю, что мне пристало сделать что-нибудь большее. Я отправлюсь с вами. И Гельмир и Арминас, думаю, не против.
— Конечно, я не против, — сказал Гельмир. — Интересно, как там теперь живёт Мелькор. Я давно не был у него дома.
— Вы собираетесь действовать по указке Гортаура? — Арминас был закутан в тёплый лиловый плащ, несмотря на ясный и безветренный день. Его руки и лицо словно бы излучали холод. — Кирдан, да что с тобой?!
— Мы собираемся действовать, Арминас, — сказал Кирдан. — Я думаю, что это главное. Лично я, во всяком случае. Ты же можешь продолжать винить во всём других — меня, Гортаура, или… — Кирдан позволил себе лёгкую улыбку.
Взбешенный Арминас ушёл. Маленькие близнецы испуганно посмотрели на него — казалось, он с трудом удержался от того, чтобы не пнуть как следует одного из кроликов.
— Кирдан, — спросил Гельмир, — кстати, а ты-то продумываешь последствия твоих действий? Мне показалось, что не очень.
— Видишь ли, я думаю, нам стоит поучиться у Мелькора, — ответил Кирдан. — Ты же мне объяснил, как именно он заполучил себе Сильмариллы. Никто же не ожидал, что он способен на ТАКОЕ безумие. Кстати, в «Анналах» Квеннара написано, что Валар вывели Мелькора из его крепости Утумно какими-то «длинными тёмными путями». Как ты думаешь, ты смог бы снова найти эти пути? Ведь так можно пробраться и в Ангбанд?
— Кирдан, тебе туда нельзя, — покачал головой Гельмир. — Даже если Майрон обещал пустить сыновей Феанора, ты вряд ли сможешь попасть туда с ними.
— Ульмо, — Кирдан, понизив голос, всё-таки назвал Гельмира его настоящим именем, — с этого дня я отвечаю только за себя. И раз так, то ты должен знать, что мне надо попасть туда, чтобы просить прощения.
В последний день, перед расставанием Маэдрос всё-таки рассказал Гил-Галаду, что видел Финголфина в покоях Саурона. Он сам не знал, чего сейчас хочет от сына. Он проклинал себя за низкое чувство, которое родилось в нём: может быть, Гил-Галад, внук Финголфина, сделает то, чего он, Маэдрос, сам сделать никак не мог, — вдруг он решит спасти своего деда, отправиться с ним и Маглором в это опасное путешествие, вдруг ему удастся?..
— Гил-Галад, — сказал Маэдрос, наконец, — Саурон мог обмануть нас. Может быть, это иллюзия. Даже если у него — его тело, Финголфин не может быть жив. Я не знаю, чего Саурон хотел от Кирдана (я уверен, что он знал, что делает, и хотел, чтобы это увидели именно мы двое), но ты не обязан ничего делать по этому поводу. Что касается меня…
— Отец, — прервал его Гил-Галад, — я не только не обязан — я не могу. Да, не могу. Потому что Фингон мне это запретил.
— Как?! — потрясённо спросил Маэдрос.
— Нет, он не говорил именно о Финголфине. Может быть, он говорил о себе. Может быть — о Феаноре. Может быть — о тебе или о дяде Тургоне. Но это последнее, что он хотел мне сказать. Это очень печальное место для меня, отец, — сказал Гил-Галад. — Здесь я в последний раз видел Фингона. Примерно здесь. Там, у рощи, — он показал на сосновую рощу чуть выше по берегу. Он попросил меня всегда оставаться королём. Королём и только королём. Никогда, ни за что ничего не делать для своих родных. Ни для кого и никогда. Никогда не делать ничего в обмен на их жизнь и счастье. Думать только о своих подданных, у которых не останется никакой надежды, кроме меня — особенно если что-то случится и с дядей Тургоном. И я, и как дитя Фингона, и как отец Финвэ, согласен с тем, что он мне говорил. Даже если Финголфин действительно жив и находится в руках Саурона — пусть так. Я не могу позволить себе отдать жизнь или свободу ради призрачной надежды помочь ему. Я ни в чём не провинился ни перед кем, отец. Я не убивал сородичей, никого не обманывал, не бросал и не предавал. Я не обязан пытаться как-либо исправить случившееся. Я хочу просто жить и я хочу, чтобы жили те, чья жизнь так или иначе зависит от меня. На тот момент, когда я родился, помочь тебе, да и Фингону и тем более Финголфину было уже ничем нельзя. Прости меня.