Страница 124 из 176
— Ты слишком много говоришь, Арминас, — нахмурился Кирдан. — И то, что ты говоришь, не приносит мне пользы.
— Я верен своим господам, — ответил ещё более холодно, даже со злобой, Арминас.
— Господам? Я, Арминас, всегда относился к тебе, как к своему ребёнку, — сказал Кирдан. — И не только к тебе. Но если уж ты заговорил о господах, то господин у тебя один — это я. Ещё один такой разговор, Арминас, и я больше не буду нуждаться в твоих услугах.
— Я переодел его, — тихо сказал Маэдросу Гил-Галад, когда вечером они встретились наверху, на мостике в башню, — ночью можно будет отнести его в склеп за воротами. Может быть, его сын, Финрод хотел бы прийти. Хотя я не уверен. Я слышал, что Финрод хотел навестить свою сестру Галадриэль и её супруга прежде, чем вернуться в Аман к Амариэ — сейчас ему это никто не запретит. Ну, ты понимаешь. Гвайрен-то вряд ли захочет присутствовать, да и Финдуилас тоже…
— Да, — Маэдрос вздохнул. — Куруфин мне сказал, что тоже поедет к Галадриэль с женой. Луинэтти хотела бы снова увидеть дочь, — хотя, думаю, и Галадриэль, и Финроду трудно будет привыкнуть к тому, что Луинэтти их мать. Но Галадриэль в любом случае будет счастлива видеть Финдуилас и Амрода — она очень любит Финдуилас. Им всем нужно побыть вместе после всего, что случилось. Хотя вряд ли сейчас стоит говорить ей, что Финарфин был…
Маэдрос прервался, увидев, что Эгалмот вышел из врат, ведущих во дворец.
— Ваше величество, — обратился тот к Гил-Галаду, — вы не знаете, где Воронвэ? Я его не видел с тех пор, как в гавани появился корабль. Все только об этом и говорят…
— Я боюсь, что ты его больше не увидишь, Эгалмот, — покачал головой Гил-Галад. — Мне жаль.
— Вы дружили? — спросил Маэдрос и тут же пожалел об этом.
— Меня тяжело ранили после взятия Гондолина, — ответил Эгалмот. — Воронвэ ухаживал за мной несколько месяцев. Мы… мы жили в одной комнате. В одном доме. Он в последнее время часто говорил о том, чтобы снова отправиться в Аман. Он был сам не свой, особенно с тех пор, как госпожа Идриль уехала. Значит, он всё-таки решил…
Эгалмот повернулся и медленно, опустив плечи, пошёл обратно. Потом он оглянулся, словно надеясь, что Маэдрос или Гил-Галад скажут что-то другое.
— Лучше ему было бы остаться с тобой, — сказал Маэдрос.
В лесу близ Дориата
Келегорму, Элеммакилу и их сыну Аредэль отвела сарай для сушки трав и грибов. По правде говоря, хранилось там не так много провизии: Аредэль по своей безалаберности часто забывала убрать сушившиеся на солнце грибы, ягоды и яблоки, и они попадали под дождь и портились. Сарайчик был построен на пригорке и изнутри выглядел странно — несколько уровней ступеньками поднимались вверх.
Келегорм отчаянно скучал по Элеммакилу; по дороге не было времени и места для нежностей, и он собирался было лечь рядом с ним на самом верху: это была почти полка, где нельзя было распрямиться в полный рост. Но Элеммакил недвусмысленно дал ему понять, что хочет, чтобы он ночевал в другой части дома. Келегорм послушно лёг на пол сарая ступенькой ниже. Отсюда он не видел Элеммакила, только слышал, как тот дышит, и никак не мог заснуть.
На следующий день Келегорм решил добыть для Элеммакила и сына что-нибудь вкусное. Келегорму стало не по себе, когда он почувствовал, насколько ослабел за это время. Силы понемногу возвращались, но он понимал, что на то, чтобы стать прежним, ему потребуются месяцы, если не годы. Келегорм переживал не за себя — ему хотелось защитить Элеммакила и сына. Он думал, что не простил бы себе, если бы он смог сопротивляться, когда сыновья Диора взяли их в плен, не простил бы себе, если бы пришлось повредить Элуреду и Элурину, — но точно так же тяжело было думать, что он, Элеммакил и их ребёнок обязаны жизнью только доброте Аредэль.
Келегорму очень повезло, — он застрелил огромного оленя. Он постучался в дверь домика: Элеммакил открыл ему, оглядел и сказал:
— Мне это не нужно. Я не буду это есть!
Ошеломлённый Келегорм отошёл. Туша оленя тяжёлым грузом повисла на его плечах; он вздрогнул — на мгновение ему показалось, что это тело человека.
Он поискал глазами Аредэль и нашёл её возле столика на улице, где она, что-то напевая, украшала резьбой деревянную чашу из алого тиса, которую вырубил для неё Эдельхарн. Келегорм улыбнулся, вспомнив, как его мать Нерданэль учила племянницу работать резцом.
Он отдал оленя Аредэль; она стала что-то спрашивать, и за разговором с ней Келегорм на какое-то время забыл о душевной боли, которую только что испытал. После он решил попробовать ещё раз поговорить с Элеммакилом, постучал в дверь; Элеммакил открыл — и выставил на улицу мешок с его вещами.
— Пожалуйста, не заходи сюда больше, — выговорил он. — И вообще лучше не подходи к нам!
Обессиленный Келегорм сел на крыльцо. Он не мог уйти, просто так оставить любимое существо и сына.
«Наверное, он там, в Ангбанде просто старался поддерживать со мной хорошие отношения. Хотел, чтобы я был на его стороне, пока мы не выберемся. Решил отдать себя мне, раз уж всё равно уже был со мной и у нас общий ребёнок. Он меня совсем не любит…»
— Отец, что случилось? — спросил Рингил.
— Понимаешь… — он не знал, как объяснить сыну. — Твоя матушка хочет, чтобы я ушёл. Я больше не нужен вам. Если я могу хоть как-то…
Рингил недовольно сморщил нос и прищурился, и в этот миг показался Келегорму очень взрослым — взрослее его самого. Как родители ни защищали его от той среды, в которой он вырос, Рингил всё-таки успел наслушаться среди подручных Моргота достаточно, чтобы понять то, чего никак не мог понять Келегорм.
— Отец, — прошептал он, — не бери в голову. Матушка просто ревнует. С тех пор, как ты говорил с этой женщиной, тётей Аредэль, она сама не своя. Я тут набрал птичьих яиц и грибов, давай поедим. Я поговорю с матушкой.
После ужина Элеммакил сел с ним рядом на крыльцо, отвернувшись, не глядя в глаза.
— Элеммакил, — заговорил Келегорм. — Прости меня, пожалуйста, если я что не так сделал. Не прогоняй меня. От меня ведь может быть польза. Я же могу хоть какую-то еду добыть. Могу хоть как-то защитить вас. Только не… — Он не смог говорить дальше.
— Я просто… — ответил Элеммакил, — просто подумал, что Аредэль теперь — ну раз Эол умер, переродился и вряд ли к ней вернётся, — вроде как свободна. Подумал, может, ты раскаялся, что тогда на ней не женился. И просто стало невыносимо ждать, что ты решишь.
— Я уже решил, — ответил Келегорм. — Ты и Рингил — моя семья. Ты мой самый любимый на свете.
Элеммакил незаметно, даже робко обнял его за талию; Келегорму сразу стало невероятно тепло. Он положил голову на его плечо и Элеммакилу тоже стало тепло под волной его серебристых волос.
— Раз мы про это заговорили, — спросил Элеммакил, — почему ты всё-таки не женился на Аредэль? Помню, ты мне сказал тогда, что решил, что не годишься для супружества. Но мне казалось, ты любил её…
— Понимаешь, я тогда не выносил дядю Финголфина. По разным причинам. В том числе потому, что я понимал, что они с отцом не ладят, и у меня было такое чувство, что чем больше я буду его ненавидеть, тем ближе стану к отцу. Финголфин меня тоже не жаловал. И я подумал, что если женюсь на его дочери и буду всё время торчать у них дома, то он вообще будет в бешенстве. Мне это тогда казалось забавным, и я стал с ней общаться, приглашать её на прогулки, на охоту и всякое такое. И мне чем дальше, тем больше становилось не по себе: с ней было так весело, она была такой хороший друг, но я её как невесту совсем не любил. В какой-то момент я сказал отцу, что хочу на ней жениться. Ты не представляешь, Элеммакил, как мне тогда стало совестно. Совестно потому, что отец так обрадовался! Сказал, что очень хочет, чтобы у меня была семья. Что во всём мне поможет. Мы с ним никогда так до этого много не разговаривали, как в эти месяцы, ну… В конце концов я всё-таки нашёл в себе силы сказать ему, что передумал. Он не обиделся, а ей я тогда ничего не говорил. Да и если бы сказал, Аредэль бы поняла, что я не могу ей серьёзно такое предлагать.