Страница 6 из 16
— Не останавливаемся. Пройдем скорее. — Командовал дежурный офицер Жорик.
Последней в этот день вошла супружеская чета. Должно быть, приехали они из провинции. Одеты были оба в старомодные китайские плащи из крашеного брезента[13].
— Скорее! — предупредил офицер. Они ринулись вниз, подчиняясь команде. Чета разлетелась и ударилась лбами в дверь листовой латуни. Дверь запела, словно уронили гитару.
— Тихо! — грубо сказал Жорик.
Трепеща, чета взошла на смотровую площадку и, щурясь после белоснежной площади, приглядывалась к мумии.
— Паша! — зашептала жена. — У него головы нет, или это мне кажется?
— Молчи, дура! — Супруг напряженно оглядел ложе. Самой существенной части тела действительно не было. Пот хлынул ручьями по спине мужчины. Он вдруг увидел, что голов целых три, потом их стало восемь, и головы, размножившись, заполнили целиком стеклянную коробку, словно кузов машины, груженой навалом капустой.
— Черт! — глухо крикнул супруг.
— Черт!
Он качнулся и ударился головой об острый край гранитного парапета.
— Паша! — отчаянно закричала женщина и упала рядом с ним на колени.
— Паша, прости меня! Ну, закатилась куда-нибудь, всякое бывает!
— Посетителю плохо. Нашатырь, — скомандовал Жорик, подготовленный ко всем случаям жизни.
— Не беспокойтесь, мадам, — нарушая устав, офицер взял под руку обезумевшую от горя женщину. — Вашему мужу окажут необходимую медицинскую помощь.
— Ну вот, ни объявления, ничего… — Всхлипывала она. — Лежит безголовый, а у меня муж нервный, контуженный, инвалид второй группы… В сто лет раз в Москву приедешь, дороги не знаем, ничего не знаем…
— Кто безголовый? — ледяным тоном спросил Жорик.
— Безголовый, безголовый! — упорствовала посетительница и рыдала, тыкая пальцем в сторону саркофага. Жорик оглянулся. Неожиданная слепота затмила взгляд. Он сбежал вниз и, приподнявшись на цыпочках, прижался носом к стеклу.
Красноватый свет. Френч. Ботинки. Все по уставу. Протер глаза. Головы… не было. «Как поступает настоящий офицер на моем месте?» — подумал очень медленно Жорик. Он вынул пистолет и вложил кислую сталь в рот.
— Товарищ капитан… — говорил ему в спину дежурный врач. — По всей видимости, умер товарищ.
Грохот выстрела потряс благоговейную тишину. По стеклянному торцу опустевшего саркофага, трепеща кусочками холодца с мелкими прожилками сосудов, сползали мозги дежурного офицера.
В эту ночь Правительство не расходилось. Гарнизон развели и посадили под замок. Составили список лиц, допущенных к чрезвычайной государственной тайне. К столице были подтянуты танковые дивизии. Улицы и общественные места патрулировались агентами в штатском и солдатами, переодетыми дворниками.
Ждали возникновения враждебных слухов и приготовились брать всех.
Совещались.
Словно угроза черной чумы нависла над городом. В пижаме и ночном колпаке привезли академика Збарского[14].
Совещались.
Генеральный секретарь плакал, как ребенок, размазывая краску с бровей[15]. И не он один. Никто не знал, что делать. Подсказать было некому. До начала работы мавзолея оставалось около полусуток.
— Так быстро реконструировать невозможно… — сказал оправившийся от приступа ужаса Збарский. — Если постараться… месяцев за шесть… справимся!
— Полгода! — застонало Политбюро.
Гениальное всегда просто.
— Знаете ли что, — успокоившись немного, сказал Генеральный секретарь.
— Актёра положим на время.
— Ура! — закричали в интимном кругу.
— Привезти актера Роберта Кривокорытова[16]! — распорядился Начальник искусств[17].
Через полчаса актера доставили, — почему-то дрожащего, с малиновым подтеком под глазом.
— Фингал откудова? — раздраженно спросили допущенные к тайне.
— Сопротивлялся гражданин! — чеканил агент. — Кричал, что не имеем права.
— Черт вас дери! Чисто ни одного задания выполнить не можете!— кричал Начальник искусств. — Загримировать его! Живо!
Актер что-то бормотал и вырывался. Его почти у несли и … в вели в скоре пожилого и растерянного Владимира Ильича. Все невольно подтянулись.
— Годится! — сказало хором правительство.
— Роберт! — мягко, по-отечески начал Генеральный Секретарь, взяв из рук референта текст речи. — Вам выпала трудная, ответственная, но почетная, благородная задача. Дело в том, что тело Ильича взято… так сказать, на реставрацию… Но было бы неудобно и политически неправильно прекратить доступ в мавзолей. Это прекрасная почва для слухов и враждебных домыслов…
«Неужто свистнули Кузьмича? — нервно подумал артист. — Не может быть».
— …Так вот, Роберт, вам придется полежать вместо праха. Справитесь ли? Сумеете ли воссоздать образ вечно живого Ильича, но вместе с тем и как бы неживого, то есть он, конечно, вечно живой, но в мавзолее он не совсем живой вечно живой, не так ли? На время работы переведем вас на кремлевское снабжение.
— Нужно подумать, — сказал Кривокорытов и решил про себя: «Ясное дело, сперли».
— Дорогой Леонид Кузьмич, дорогие товарищи, друзья! — приосанившись, заговорил знаменитый артист, стараясь протянуть время. — Системе Станиславского[18] предстоит трудная проверка, но она выдержит, как уже выдержала сотни испытаний за полвека существования нового, социалистического общества. Константин Сергеевич требовал, чтобы на сцене… все было, как в жизни… Однако мавзолей лишь в определенном смысле сцена. Мне предстоит создать не совсем живой образ неживого…то есть, я хотел сказать, неживой образ вечно живого… или, точнее, живой образ не вечно… простите… вечно неживого!
Кривокорытов запутался и вспотел. На него в упор смотрели Начальники искусства и безопасности, и в глазах последнего уже загорелся нехороший желтый огонек.
— Ну вот и прекрасно! — облегченно подытожил Генеральный секретарь и кивнул Начальнику безопасности:
— Отберите у товарища актера подписку о невыезде, подписку о неразглашении, — и пусть обживает рабочее место.
Стояла чудная зимняя ночь. Около Спасской башни сопровождавшие Кривокорытова лица отперли дверцу в стене и долго с пускались вниз по мраморной лестнице. Затем они пошли по узкому коридору под площадью и вновь начали подниматься. Ярко освещенная крышка люка поблескивала надписью: «Запаcный выход». Офицер открыл ее, и группа вылезла в мавзолее.
Суетились рабочие, откинув кузов саркофага, — они проводили трубы микроклимата.
— Здесь, товарищ Кривокорытов! — рапортовал офицер охраны. Актер оглянулся. Тошнотворный приступ тоски пронзил ему душу. «Боги, боги искусства, зачем вы покинули меня! Неужели лежать в гробу по системе Станиславского?» — внутренне стонал актер.
И лег репетировать.
Он сосредоточился, положил руки: левую — плашмя на грудь, правую — чуть сжав в кулак. Скорбно расслабил веки.
— Великолепно! — раздался по радио, спрятанному под подушкой, голос Начальника искусств. — Но уж слишком живой. Нельзя ли немножко умереть?
Приказывал Начальник.
Артист подчинился.
— Так держать! Так лежать!
Доступ в мавзолей начался в 11 утра.
В интимном кругу обсуждали, что делать.
— Не лучшая находка, этот Кривокорытов.
— Идея! — воскликнул Начальник искусств, бешено вращая черными глазами. Столпившись, закусывали и слушали проект. Смеялись и гладили себя по животам.
Ваня Чмотанов сошел в тихом Голоколамске. Душа его наслаждалась прекрасным зимним днем и покоем провинции.
13
Имеются в виду широко распространённые в СССР в 1950-х гг. плащи «Дружба» китайского производства. Плащи были тёмно-синего или тёмно-зелёного цвета и обладали удивительной особенностью — линять под дождём, окрашивая лужи.
14
Илья Збарский (1913-2007) — советский учёный-биохимик, сын академика Бориса Збарского (1885-1954) и продолжатель дела главного советского мумификатора. После кончины отца был назначен ответственным за поддержание мумии Ленина в «демонстрационном» виде, чем и занимался на протяжении всей последующей жизни.
15
Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев (1906-1982), советский правитель в 1964-1982 гг., отличался сентиментальностью, что контрастировало с его крупным телосложением и грубыми чертами лица, наиболее заметной частью которого были густо разросшиеся чёрные брови. Эта особенность внешности Брежнева была объектом постоянных шуток и анекдотов в среде антисоветски настроенного населения — от клятвенного заверения, что генсек красит свои брови краской «Титаник», изготовляемой в Одессе на Малой Арнаутской улице, до присвоения Брежневу титула «Бровеносец в потёмках», пародировавшего название самого знаменитого фильма режиссёра Сергея Эйзенштейна (1898- 1948) — «Броненосец «Потёмкин»« (1925).
16
Собирательный образ, подразумевающий актёра Юрия Каюрова (р. 1927), официально назначенного исполнителем роли Ленина в советском кино 1960-1970-х гг., и поэта-песенника, члена КПСС Роберта Рождественского (1932- 1994), автора упоминаемого в тексте «написанного от противного» стихотворения про то, кто кем (или чем) подкуплен (см. ниже).
17
Образ собирательный. Министром культуры СССР в описываемый период (зима–весна 1970 года) была женщина — Екатерина Фурцева (1910-1974); министром культуры РСФСР — Николай Кузнецов (1922-1988), не имевший допуска на вершины партийной иерархии — в круг Политбюро ЦК КПСС.
18
Теория сценического искусства, носящая имя её изобретателя — русского, а затем советского театрального режиссёра и педагога, одного из основателей МХАТа Константина Станиславского (Алексеева, 1863-1938). Согласно главному постулату Станиславского, «на с цене всё должно происходить как в жизни». Важнейшими принципами являются установка на правду переживаний (актёр должен по-настоящему переживать то, что происходит с его персонажем, эмоции должны быть максимально подлинными); продумывание предлагаемых обстоятельств, «вживание» в роль, понимание внутренней логики персонажа и мотивов его поступков.