Страница 5 из 16
На другой день Ваня подходил к удивительному по простоте линий сооружению, но вместе с тем и величественному, за стальными дверями которого лежали в се капиталы Америки и Африки, в месте взятые. С Ванею были такие предметы: нож, хирургическая пилка, пластмассовый баллончик со сжатым сонным газом (за недорого отдали на Минаевской толкучке[9]), превосходный набор отмычек для банковских операций, складной миноискатель — и еще то, что за границей называется вдохновением.
Чувствуя себя необыкновенно ловким и сильным, Чмотанов мягко ступал последним.
Офицер отвернулся посмотреть, не остался ли кто в гранитном тамбуре. Ваня скользнул к саркофагу. Безмолвные часовые, стоявшие по углам, как прежде заметил Ваня, спали, дыша ровно и не мигая. За одного из них Чмотанов и спрятался.
Офицер проверил пломбу в поддоне саркофага. Словно рысь, следил за ним вор века. Дежурный снял чехол с телефона и набрал номер.
— Алле, алле. Жорик? Это я, Шолкин. Закруглился. Все в порядке. Что- что? Ха-ха. Волосы в бороде! Вот будешь завтра дежурить, тогда и считай. Ха-ха. Пока.
Потом офицер снова позвонил.
— Позовите Нинель. Алле, Нинель? Здравствуй, дусик. Еду к тебе, моя девочка. С работы звоню. Порядок. Все ушли, один я остался. В Оперетту? Очень мило. А потом к тебе? Еду. Пока.
Офицер зевнул и, воткнув штепсель сторожевой системы, вышел в желтую латунную дверь.
Чмотанов зашевелился, подкрался к розетке и выключил иностранные хитрости. Поудобнее устроился рядом с телефонным столиком за ширмочкой и отдался потоку мыслей о будущем. Пойти в гостиницу Интурист, подкараулить американца и спросить у него адрес Рокфеллера. Так, мол, и так, мистер Рокфеллер, пишет вам простой русский парень…
Сменялись караулы, топая сапогами. Негромко командовал разводящий.
Пробило полночь.
Час ночи.
Два.
— Кось! — сказал наружный часовой. В подземелье голос солдата прокатился, как в бочке. Чмотанов замер.
— А? — вполголоса ответили из темного угла.
— Злодей этот Шолкин.
— Злодей, — согласился второй.
— Ты, говорит, зараза, если еще хоть раз пропустишь политинформацию, — всю зиму в наружке простоишь. Через час, говорит, стоять будешь.
— В декабре я нос из-за него отморозил — три часа стоял через час. Градусов тридцать было.
— Это он любит.
— Ох-хо-хо, скоро ли пересменка?
— Три четверти пробило.
Ровно в три часа ночи Чмотанов натянул респиратор и открыл баллончик с сонным газом. В склепе зашипело. Часовой сон превратился в наркотический.
Пробило четверть четвертого.
Чмотанов встал и подумал: «Размяться бы». Он залез на саркофаг, сделал на руках стойку и походил немного. Затем спрыгнул и быстро сорвал пломбу.
Осмотрев замок, Ваня коротко хохотнул. Вместо замка под трехбородочный японский ключ вор века обнаружил обычный замочек от канцелярского стола. — И тут средств не было! — хихикал расхититель, отпирая замок булавкой. Он поднял стеклянный верх на петлях, словно кузов автомобиля, и влез на ложе. Став рядом с Ильичом на колени, Ваня вынул пилу. Осторожно, как мину, приподнял он голову с належанного места и… голова осталась у него в руках. Положив ее рядом, Ваня лихорадочно, словно золотоискатель, сунул руку в отверстие, прикрывавшееся головой, и нащупал что-то комковатое.
И вытащил горсть обыкновенной пробковой крошки.
— Это как же так… — Ошеломленно сказал Ваня. На глаза навернулись слезы. Он с хватился за кисти рук, будто у топающий, и они, твердые и холодные, как железо, предательски отвалились. Из рукавов исторического френча посыпалась толченая пробка.
Страшный гнев охватил Ваню Чмотанова. Невидящим взором оглянулся он вокруг, — сломать, разбить! Так подло обмануть его! Обманывать с самого детства! И если бы только его — всю Россию, весь мир…
Донесся отрезвляющий бой курантов. Осталось полчаса до смены караула. Ваня завернул г олову в тряпицу и сунул за пазуху. С прятал под платье не понадобившийся инструмент, закрыл крышку саркофага.
Тоска душила Ваню. Он подошел к сопевшему часовому и толкнул его кулаком в живот.
— Чаво? — спросил часовой. Он стоял смирно и, не мигая, глядел на Ваню.
— Плохо служишь! Побывали здесь до меня.
— Так точно, товарищ капитан.
— Завтра под суд пойдешь.
— Служу Советскому Союзу, — прохрипел часовой и засвистел носом.
Чмотанов поднялся по лестнице, тихонько потянул на себя стылую бронзу двери. В узкую щель виднелась заиндевелая брусчатка Красной площади. Гудели прожектора. В косой тени стоял часовой — вольно, пристукивая каблуком о каблук.
«Ишь, распустились, — с неожиданной злобой подумал Ваня. — Четвертый час ночи — они и рады, что никто не видит. Встал, будто семечки покупает!»
Ваня достал из кармана кепку с большим козырьком, нахлобучил на уши, поднял воротник.
…Часовые остолбенели. Из черного проема двери, бочком протиснулся Владимир Ильич. Щурясь от резкого света, он искоса снизу взглянул на лицо белобрысого солдата и ловко подхватил выпавший из его рук карабин:
— Остогожнее, товагищ! Дегжите погох сухим[10].
Ильич вложил карабин в безвольную руку часового, потрогал пальцем лезвие плоского штыка и покачал головой:
— В наше вгемя кгасноагмейцы лучше относились к огужию. Сознайтесь, батенька, ведь штык туповат?
— Туповат, товарищ… Владимир Ильич, — выдохнул белобрысый. И позабыл, что надо дышать. Его товарищ, смуглый парень из Казахстана, закатив белки, медленно сползал, обтирая спиной стену из черного лабрадора.
— Вы из каких мест будете, товагищ? — остро глядя на белобрысого и ухватившись за лацканы пальто, спросил Чмотанов.
— Вологодские мы… — прохрипел часовой.
— Значит — шутить не любите! — резюмировал Ленин. — Тогда — пгощайте. И помните: импегиалисты тоже шутить не любят. Так и пегедайте товагищам… — Ильич ловко взял под козырек и деловитой походкой зашагал вдоль трибун к Историческому музею.
— Очнись, дура! — пнул сапогом белобрысый своего напарника. Тот со стоном разлепил веки, поднялся, опираясь на карабин.
— Слышал, как я тут с Лениным разговаривал? — спросил вологодец. — Наказ его знаешь — все беречь и никому не отдавать…
— Докладывать будем? — простонал смуглый.
— Кому? Лейтенанту? Нос у него не дорос, ему докладывать… Я — Ленина видел, а он что? Пусть он на политзанятиях докладывает.
…Чмотанов подошел к Историческому музею. Отделившись от стены, к нему шагнул человек в штатском. Он заглянул Чмотанову в лицо, открыл рот — да так и застыл.
— Здгавствуйте, товагищ! — не вынимая рук из карманов, кивнул агенту Чмотанов и свернул за угол.
Чекист прирос к асфальту. «Докатился, — мелькнуло в его мгновенно вскипевшем мозгу. — Не зря баба пилит: не пей! Уже и Кузмичи мерещатся…[11]»
Чмотанов миновал Лубянку, когда далеко-далеко куранты проиграли четыре часа ночи.
Простота похищения его разочаровала. К чему все приготовления, если его изощренной изобретательности не предвидели хранители древности?
— В Египте потруднее было, — с обидой рассуждал Ваня. — Лезешь в усыпальницу к фараону и вдруг — хлоп! — плита позади падает. Или в лабиринт попадешь, рыдай, пока не сдохнешь…
Полный тоски и безучастности, Ваня выехал в Голоколамск к знакомой вдове, его верной подруге Маняше, чтобы отдохнуть и обдумать дальнейшее. Дело предстояло трудное. Снова Чмотанов почувствовал в душе разгорающуюся любовь к риску и удаче.
Караулы сменялись. Привычно печатая шаг, усыпленные преступником люди дошли до казармы и повалились на нары.
Доступ, как обычно, начался в 11 часов. В Александровском саду царила давка, но подходили к дверям присмиревшие, благоговейно снимали шапки и парами шли мимо стеклянного ящика. Тихонько плакала старушка, мутно вглядываясь в бессмертный образ того, кто за десять дней потряс земной шар[12]. Многие, не видя лица, полагали, что так и должно быть. Другие мысленно дорисовывали недостающие дорогие черты.
9
Имеется в виду московский Минаевский колхозный рынок в Марьиной Роще, имевший в те времена репутацию места, на котором можно купить или продать всё что угодно — в том числе и такую совершенно невообразимую для простого советского человека вещь, как баллончик со сжатым усыпляющим газом.
10
Отсюда и далее: соавторы намеренно акцентируют присущую Владимиру Ульянову врождённую картавость — примерно с той же целью, с какой антисоветски настроенная часть населения СССР в 1970-1980-е гг. издевательски пародировала в анекдотах неразборчивую дикцию Леонида Брежнева («сиськи-масиськи», «сосиськи сраны» и т. п.).Коммунистическая пропаганда никогда не признавала наличие у своих вождей каких бы то ни было речевых дефектов, за исключением явно выраженного грузинского акцента у Сталина.
11
Имеется в виду одна из наиболее странных и загадочных в российской истории XIX века личностей — легендарный старец-отшельник Феодор (Фёдор) Кузьмич (1776?-1864), объявившийся в 1836 г. в Пермской губернии без документов, сосланный как бродяга в Сибирь и скончавшийся в Томске 20 января (1 февраля) 1864 г. С середины XIX века в народе получила устойчивое распространение версия, что Фёдор Кузьмич в действительности является не кем иным, как бывшим императором России Александром I Благословенным, утомившимся от несения креста отцеубийцы и ушедшего от власти путём фальсификации собственной кончины в 1825 году.
При пиратской публикации повести в британском издательстве «Флегон Пресс» (Смута Новейшего времени, или Удивительные похождения Вани Чмотанова. London: Flegon Press, 1970) публикаторы посчитали необходимым снабдить этот пассаж специальным примечанием: «Император Александр I, победитель Наполеона, простудился и умер внезапно в Таганроге. Его тело было доставлено секретно в столицу. В народе распространились слухи, что будто царь «пошёл в народ» и живёт под чужим именем в Сибири. Вместо него, якобы, в могиле лежит простой крестьянин Кузьмич. В настоящее время ходят также слухи, что в мавзолее Ленина лежит тело не вождя, а обыкновенного гражданина.
Каждые несколько лет, когда мавзолей закрывают «на ремонт», туда кладут новое тело вместо загнившего. Голову изготовляют из воска по рецепту лондонского Музея восковых фигур мадам Тюссо».
Что любопытно: эта версия и ныне имеет в народе широчайшее распространение, и властям категорически не удаётся её дискредитировать, несмотря на неоднократные опровержения околокремлёвских ученых-мумификаторов.
12
Имеется в виду Владимир Ульянов-Ленин (1870-1924), основатель в 1917-18 гг. коммунистического тоталитарного государства под названием Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (РСФСР); в 1 922 г . н а е ё б азе б ыл о бразован С оюз С оветских Социалистических Республик (СССР), просуществовавший 69 лет и распавшийся в 1991 г. на пятнадцать самостоятельных государств.
Данная формулировка является аллюзией на название книги американского публициста-коммуниста Джона Рида (1887-1920) 93 «Десять дней, которые потрясли мир» (1919), написанной после первого посещения Ридом в 1917-1918 гг. только что возникшей Советской России и являвшейся неприкрытым панегириком вождя пролетарской революции. Ленин, ознакомившись с сочинением Рида, согласился написать предисловие к ее новому американскому изданию 1922 г., в котором «от всей души» рекомендовал это сочинение для прочтения «рабочим всех стран». Согласно официальной советской версии, Джон Рид умер в Москве в октябре 1920 г. от тифа, которым заболел, возвращаясь из поездки в Баку; согласно версии неофициальной — отравлен по приказу Ленина, опасавшегося, что Рид, начавший прозревать, напишет новую книгу, которая перечеркнет «Десять дней…» и разоблачит подлинную сущность вождя пролетарской революции.